Булгаков Михаил Афанасьевич

Театральный роман

(Записки покойника)

Текст печатается по изданию: М и х а и л Б у л г а к о в,
Избранная проза, М., ИХЛ, 1966, с исправлениями по рукописи.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Предупреждаю читателя, что к сочинению этих записок я не
имею никакого отношения и достались они мне при весьма странных
и печальных обстоятельствах.

Как раз в день самоубийства Сергея Леонтьевича Максудова,
которое произошло в Киеве весною прошлого года, я получил
посланную самоубийцей заблаговременно толстейшую бандероль и
письмо.

В бандероли оказались эти записки, а письмо было
удивительного содержания:

Сергей Леонтьевич заявлял, что уходя из жизни, он дарит
мне свои записки с тем, чтобы я, единственный его друг,
выправил их, подписал своим именем и выпустил в свет.

Странная, но предсмертная воля!

В течение года я наводил справки о родных или близких
Сергея Леонтьевича. Тщетно! Он не солгал в предсмертном письме
- никого у него не осталось на этом свете.

И я принимаю подарок.

Теперь второе: сообщаю читателю, что самоубийца никакого
отношения ни к драматургии, ни к театрам никогда в жизни не
имел, оставаясь тем, чем он и был, маленьким сотрудником газеты
"Вестник пароходства", единственный раз выступающим в качестве
беллетриста, и то неудачно - роман Сергея Леонтьевича не был
напечатан.

Таким образом, записки Максудова представляют собою плод
его фантазии, и фантазии, увы, больной. Сергей Леонтьевич
страдал болезнью, носящей весьма неприятное название -
меланхолия.

Я, хорошо знающий театральную жизнь Москвы, принимаю на
себя ручательство в том, что ни таких театров, ни таких людей,
какие выведены в произведении покойного, нигде нет и не было.

И наконец, третье и последнее: моя работа над записками
выразилась в том, что я озаглавил их, затем уничтожил эпиграф,
показавшийся мне претенциозным, ненужным и неприятным.

Этот эпиграф был:

"Коемуждо по делом его..."

И, кроме того, расставил знаки препинания там, где их не
хватало.

Стиль Сергея Леонтьевича я не трогал, хотя он явно
неряшлив. Впрочем, что же требовать с человека, который через
два дня после того, как поставил точку в конце записок, кинулся
с Цепного моста вниз головой.

Итак...

* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *

Глава 1. НАЧАЛО ПРИКЛЮЧЕНИЙ

Гроза омыла Москву 29 апреля, и стал сладостен воздух, и душа
как-то смягчилась, и жить захотелось.

В сером новом моем костюме и довольно приличном пальто я шел
по одной из центральных улиц столицы, направляясь к месту, в котором
никогда еще не был. Причиной моего движения было лежащее у меня в
кармане внезапно полученное письмо. Вот оно:

"Глубокопочитаемый
Сергей Леонтьевич!

До крайности хотел бы познакомиться с Вами, а равно также
переговорить по одному таинственному делу, которое, может быть очень
и очень небезынтересно для Вас.

Если Вы свободны, я был бы счастлив встретиться с Вами в
здании Учебной сцены Независимого Театра в среду в 4
часа.

С приветом К. Ильчин".

Письмо было написано карандашом на бумаге, в левом углу которой
было напечатано:

"Ксаверий Борисович Ильчин
режиссер Учебной сцены
Независимого Театра".

Имя Ильчина я видел впервые, не знал, что существует Учебная
сцена. О Независимом Театре слышал, знал, что это один из выдающихся
театров, но никогда в нем не был.

Письмо меня чрезвычайно заинтересовало, тем более что никаких
писем я вообще тогда не получал. Я, надо сказать, маленький сотрудник
газеты "Пароходство". Жил я в то время в плохой, но отдельной комнате
в седьмом этаже в районе Красных ворот у Хомутовского
тупика.

Итак, я шел, вдыхая освеженный воздух и размышляя о том, что
гроза ударит опять, а также о том, каким образом Ксаверий Ильчин
узнал о моем существовании, как он разыскал меня и какое дело может у
него быть ко мне. Но сколько я ни раздумывал, последнего понять не
мог и, наконец, остановился на мысли, что Ильчин хочет поменяться со
мной комнатой.

Конечно, надо было Ильчину написать, чтобы он пришел ко мне,
раз что у него дело ко мне, но надо сказать, что я стыдился своей
комнаты, обстановки и окружающих людей. Я вообще человек странный и
людей немного боюсь. Вообразите, входит Ильчин и видит диван, а
обшивка распорота и торчит пружина, на лампочке над столом абажур
сделан из газеты, и кошка ходит, а из кухни доносится ругань
Аннушки.

Я вошел в резные чугунные ворота, увидел лавчонку, где седой
человек торговал нагрудными значками и оправой для
очков.

Я перепрыгнул через затихающий мутный поток и оказался перед
зданием желтого цвета и подумал о том, что здание это построено
давно, давно, когда ни меня, ни Ильчина еще не было на
свете.

Черная доска с золотыми буквами возвещала, что здесь Учебная
сцена. Я вошел, и человек маленького роста с бороденкой, и куртке с
зелеными петлицами, немедленно преградил мне
дорогу.

- Вам кого, гражданин? - подозрительно спросил он и растопырил
руки, как будто хотел поймать курицу.

- Мне нужно видеть режиссера Ильчина, - сказал я, стараясь,
чтобы голос мой звучал надменно.

Человек изменился
чрезвычайно, и на моих глазах. Он руки опустил по швам и улыбнулся
фальшивой улыбкой.

- Ксаверия Борисыча? Сию минут-с. Пальтецо пожалуйте. Калошек
нету?

Человек принял мое пальто с такой бережностью, как будто это
было церковное драгоценное облачение.

Я подымался по чугунной лестнице, видел профили воинов в
шлемах и грозные мечи под ними на барельефах, старинные
печи-голландки с отдушниками, начищенными до золотого
блеска.

Здание молчало, нигде и никого не было, и лишь с петличками
человек плелся за мной, и, оборачиваясь, я видел, что они оказывает
мне молчаливые знаки внимания, преданности, уважения, любви, радости
по поводу того, что я пришел и что он, хоть и идет сзади, но
руководит мною, ведет меня туда, где находится одинокий, загадочный
Ксаверий Борисович Ильчин.

И вдруг потемнело, голландки потеряли свой жирный беловатый
блеск, тьма сразу обрушилась - за окнами зашумела вторая гроза. Я
стукнул в дверь, вошел и в сумерках увидел наконец Ксаверия
Борисовича.

- Максудов, - сказал я с достоинством.

Тут где-то далеко за Москвой молния распорола небо, осветив
на мгновение фосфорическим светом Ильчина.

- Так это вы, достолюбезный Сергей Леонтьевич! - сказал, хитро
улыбаясь, Ильчин.

И тут Ильчин увлек меня, обнимая за талию, на такой точно
диван, как у меня в комнате, - даже пружина в нем торчала та же, где у
меня, - посередине.

Вообще и по сей день я не знаю назначения той комнаты, в
которой состоялось роковое свидание. Зачем диван? Какие ноты лежали