В.Ф.ЭРН.

ВРЕМЯ СЛАНОФИЛЬСТВУЕТ

Москва, изд-во "Правда",

1991

ВРЕМЯ СЛАВЯНОФИЛЬСТВУЕТ

ВОЙНА, ГЕРМАНИЯ, ЕВРОПА И РОССИЯ

ЛЕКЦИЯ ПЕРВАЯ

Я знаю: многое из того, что я буду говорить сегодня, покажется - и должно
показаться - парадоксальным. Поэтому я должен начать с точного разъяснения
моей темы и пределов моей задачи. Мое главное положение: время
славянофильствует, означает прежде всего, что славянофильствует время, а не
люди, славянофильствуют события, а не писатели, славянофильствует сама
внезапно заговорившая жизнь, а не "серая теория" каких-нибудь отвлеченных
построений и рассуждений.

Своим положением я меньше всего хочу сказать, что в наше время
размножились славянофилы или что славянофильские доктрины вошли в моду и
стали темой дня. Напротив! Умонастроение образованных русских людей в массе
теперь, как и встарь, равнодушно или враждебно славянофильским идеям.
Следовательно, не людей и не мнения их имею я в виду, когда говорю о
времени. Каждая эпоха истории, эмпирически дробящаяся на бесчисленные
отдельные факты, складывается тем не менее по линиям неповторимой
индивидуальности, и внутренняя организующая сила этой индивидуальности может
быть названа древним термином: эоном. Своим положением я хочу сказать, что
каково бы ни было массовое сознание образованных русских людей, мы
фактически вступаем в славянофильский эон нашей истории; он же самым тесным
образом связан с судьбами всего мира. Чудовищный вулкан смерти и крови,
вдруг восставший над всей Европой, на великий суд и испытание созвал
государства и племена, и то, что в жизни народов было скрыто под семью
замками, неожиданно всплыло вверх и засияло ослепительным светом; то же, что
всем бросалось в глаза, что всеми превозносилось и славословилось, вдруг
зловеще померкло, и общепризнанные учительные светильники пред лицом всего
мира с удушающим чадом сами сдвинулись с мест. Лик земли во мгновение ока
решительно переменился, а стрелка истории перелетела бездны времен.

Моя задача состоит в том, чтобы оправдать мое положение и попытаться
установить, что то, что казалось чистейшей славянофильской фантастикой и
патриотическим сновидением, начинает сбываться, переходить в явь, и то, о
чем с косноязычием, с ошибками, с гениальностью, со страстью говорили
отдельные единицы, становится историческою действительностью.

Но для того чтобы устранить всякую неясность в моей теме, я должен
сказать, что под славянофильством я разумею не тленную букву различных
славянофильских доктрин и не греховные ограничения, которые затемняли святую
сущность их основных постижений, а лишь животворный, вселенский дух, который
явно сквозил и сиял через рубища их исторических, общественных и даже
философских доктрин. Живое сердце славянофильского мирочувствия с особенной
чистотой и пламенностью бьется в Пушкинской речи, и слово Достоевского:
всечеловечность - есть гениальная формула, к которой, как к живому центру
своему, тянется все великое и живое в умозрении славянофилов.

Итак, я хочу показать, что время славянофильствует в том смысле, что
русская идея всечеловечности загорается небывалым светом над потоком
всемирных событий, что тайный смысл величайших разоблачений и откровений,
принесенных ураганом войны, находится в поразительном созвучии и в
совершенном ритмическом единстве с всечеловеческими предчувствиями
славянофилов.

Прежде всего, старая антитеза Россия и Европа вдребезги разбивается
настоящей войной, и в то же время из-под ее обломков с непреоборимой силой
подымаются новые антиномии, новые всемирно-исторические противоположения и
новые духовные задачи.

Громовые удары войны до оснований потрясли всю систему европейской жизни.
Потрясение началось с факта: Германия противостала Европе, и Европа
противостала Германии. Говоря об этой внезапной антитезе, я меньше всего
имею в виду военные действия. И в 70-м году Германия воевала с Францией, но
это был частный конфликт. Вся остальная Европа оставалась нейтральной и
безразличной, очевидно потому, что Франция тогда сражалась лишь за себя, а
не за достояние всего человечества. В настоящее время антитеза перестает
быть частной, несмотря на то, что в конфликте участвуют далеко не все народы
Европы. То, что заставило Европу восстать на Германию и Германию восстать на
Европу, имеет глубокие и универсальные корни. Лицом к лицу тут встречаются
две мысли, два самоопределения, два лика самой Европы или, еще лучше, Европа
и ее двойник. Трагизм положения подчеркивается тем, что двойник в роли
представителя и квинтэссенции Европы чувствует себя необыкновенно твердо и
прочно. Материальной уверенности, крови и силы в германском двойнике едва ли
не больше, чем в самой Европе. И в чем он чувствует (или, по крайней мере,
до войны чувствовал) безусловный перевес и безусловное превосходство - это
то, что он сознает себя совершенно свободным от всех предрассудков "старой"
Европы. Ему все позволено: истина, честь, договоры, гуманность, запреты
религии - не вызывают в нем никаких сомнений и никаких колебаний. Его нервы
в превосходном состоянии, и все свое предприятие в последнем счете он готов
охарактеризовать как мировую ставку на нервы.

Европа ли он или анти-Европа? Последняя ли точка в развитии европейской
идеи, бесстрашный, могучий и самый передовой авангард всего европейского
человечества или же чужеядное растение, паразит на благородном теле
европейской культуры, ее внутренний срыв и провал?

Самым характерным и показательным в духовном состоянии современной
Европы, без сомнения, должно быть признано то, что на эту дилемму она не
может ответить ни "да" ни "нет". В этой дилемме скрыта глубочайшая
европейская апория. И ее миновать - это значит решительно ничего не понять в
происходящих событиях.

В самом деле, здесь склубились в трагический узел все вековые
недоразумения и тысячелетние болезни Европы. Германия кость от кости и плоть
от плоти европейской. Она была могучей участницей средневековой культуры и
Возрождения, она произвела Реформацию, она почти единолично создала
блестящую эпоху неогуманизма с целой плеядой мировых имен; в XIX веке к
пышной и роскошной философии немцев зачарованно прислушивалось все
образованное человечество. Их музыка завоевала все страны. Затем идет
величественный расцвет естественных, исторических и филологических наук.
Перед самой войной немцы занимали, по общему признанию, если не гегемонию во
всей культурной жизни Европы, то, во всяком случае, бесспорно одно из самых
первых и самых почетных мест. Если Германия не Европа, то Европы вовсе нет
никакой. Отрицать, что Германия есть один из самых деятельных и самых
даровитых членов в организме европейской культуры, - это значит уничтожать
этот организм, разбивать его единство, раздроблять его идею и рассыпать всю
историческую жизнь Европы на разодранные и никому не интересные куски
историй отдельных народов, даже отдельных племен, провинций, муниципиев,
"колоколен", контор и прилавков.

Итак, Германия - Европа? и те ужасы, зверства, бессмысленные массовые
расстрелы, разрывные пули, предательское злоупотребление белым флагом,
приканчивание пленных, сжигание казаков живыми, калечение бельгийских детей,
насилование женщин, систематические грабежи, метание бомб в беззащитные
толпы горожан, отравление колодцев, допросы пленных с пытками, сокрушение
огнем и мечом величайших памятников культуры - все это тоже Европа, тоже
проявление ее исторической сущности?

III

Вряд ли кто-нибудь станет отрицать, что неслыханная беззастенчивость
германского двойника вызвала в настоящей Европе чувство глубочайшего
негодования и почти что физический жест брезгливости и отвращения. И если бы
только зверства!.. Нет, в поведении германского двойника обнаружилось нечто
гораздо более страшное, чем гуннское разрушительство и пьяный, нервический
вандализм. Поверх всех ужасов физических на духовном экране всечеловеческого
сознания вырисовалось... наглое рыльце прусского лейтенанта.

На нем все лоснится и светится от бесконечной самоуверенности. С головы
до ног и от каски до глубины мозгов, до последней сердечной мысли в нем, все
made in Germanyi, и не подумайте пожалуйста, что сделано плохо! Нет, сделано
великолепно, превосходно, идеально! Во всей Европе не найти такой чистой
работы. Его монокль делали лучшие оптики мира. Каждый отсвет его глазного
стеклышка открывает поистине трагическое зрелище. Один поворот его каски - и
вы видите бесконечные вереницы знаменитых немецких ученых. У них училась
Европа, но они все работали, с тайною любовью, со страстью, для украшения
истинно-прусского рыльца. Вы привыкли уважать Гельмгольца или Оствальдаii?
Знайте же, что в лейтенантском монокле есть и их капля меда. Да и капля ли?
Все молекулы, все ткани лейтенантского существа созданы совокупным духовным
творчеством объединенного и единого в своих стремлениях германского народа.
Толпы историков, антропологов, химиков, юристов, экономистов, философов (да,
философов!), богословов, техников, заводчиков, литераторов участвовали с
великим эротическим возбуждением в этом создании национального героя, в этом
лейтенанто-гоническом процессе.

Вы сомневаетесь? Вам кажется немыслимым это торжество? Вам представляется
невероятным, чтобы ученые и философы, литераторы и богословы могли быть
заподозрены в свальном грехе германского озверения?

Рыльце прусского лейтенанта складывается в презрительную мину. Он
нажимает кнопку, и перед нами развертывается потрясающая картина. Цвет
немецкой науки, литературы и философии сомкнутыми рядами приближается к
лейтенанту и, сделав перед ним genuflexioniii, торжественно расписывается в
своей солидарности со всеми правонарушениями, со всеми зверствами, со всеми
подлогами немецкой военной партии. При этом они грозно вращают глазами и все
в один голос кричат: "Да, мы согласны во всем с лейтенантом! Наша культура и
наш милитаризм - одно"1. В этой толпе кричащих у подножия лейтенантского
рыльца мы с ужасом узнаем полубогов немецкой культуры, вызывавших перед