Анатолий Мошковский.

Пятеро в звездолете.

Глава 1

ОЧЕНЬ ВАЖНЫЙ РАЗГОВОР

Толя стоял нахмурив лоб. Все было напрасно... Всё-всё!

Отцу и дела не было, что он целый месяц готовился к этому разговору.

В этот день перед приходом отца Толя сидел в своей комнате и в последний
раз обдумывал, с чего лучше начать разговор. Со стен на него смотрели
разноцветные лица жителей других планет, нарисованные его другом Алькой:
длинные, широкие, круглые, с одним, двумя и даже десятью глазами; с потолка
свисали фиолетовые лианы, привязанные к проволочкам огненно-красные раковины
и чучела невиданных птиц с расправленными крыльями; у стен лежали голубые,
золотистые и чёрные инопланетные камни, большие, но такие легкие, что их
запросто можно было отбросить через всю комнату щелчком; на полках стояли
книги с очень топкой бумагой - тысяча и больше страниц в каждой! - и с
маленькой стрелочкой на переплёте: поверни - и страницы сами листаются с
нужной тебе скоростью. Всё это привёз отец из космических командировок и
подарил Толе, который с тех пор, как научился ходить, бредил иными мирами,
ослепительными, неведомыми, диковинными...

И вот Толя стоял в огромном кабинете, и отец повторял:

- Нельзя, сынок... Разве ты не знаешь, что детям до семнадцати лет
строго-настрого запрещено вылетать за пределы Солнечной системы?

- Но почему, пап? Ты можешь сказать почему?

- Как будто сам не знаешь, не читаешь газет, не слушаешь радио, не
учишься в школе, где...

- Слушаю! Понимаю! Учусь! И поэтому знаю, что этот запрет устарел...
Может, ещё раз показать тебе книгу "Научные открытия, сделанные детьми за
последние три года"?

- Не надо...

Толин отец был знаменитый учёный, автор многих книг, вице-президент
Академии чешуекрылых. Он с детства был так увлечён своими бабочками, что
никогда не расставался со складным сачком и даже дома изучал их. Самые
редкие бабочки, известные на Земле всего в двух-трёх экземплярах,
красовались в прозрачных коробочках, висевших на стенах отцовского кабинета.
Они были причудливо разрисованы природой, и отец всегда с гордостью
показывал их гостям. В шкафах и на полках его кабинета хранились коробочки с
десятками тысяч бабочек Земли и разных планет, где побывали земляне; здесь
же стояли сотни книг на разных языках Вселенной, посвящённых всё тем же
бабочкам. И дня, казалось, и часа не мог прожить отец без них!

Вот и сейчас он отвечал Толе и одновременно поглядывал в окуляр
маленького электронного микроскопа, чтоб получше рассмотреть зубчатое крыло
бабочки необыкновенно яркой фиолетовой раскраски. А Толя, бледный, тихий,
большеухий, с блестящими глазами, стоял у стола и смотрел на отца.

- Толя, - сказал отец, - нельзя так! Ну хочешь, я посажу тебя в
звездолёт, который завтра в семь пятнадцать летит на Лупу?

- Не хочу я на Луну! Десять раз был там! Каждый камень и цирк знаю
наизусть! Скоро там детские сады открывать будут и придумают скафандры для
грудных... Там даже наш Жора был...

- Надо было отправиться с Серёжей Дубовым и его отцом на Марс, они ведь
звали тебя.

- Не хочу я на Марс! Я хочу на сверхдальние...

- Я тебе уже ответил. Как будто на Марсе скучно или даже здесь... Ох,
сынок, сынок!

- Папа...

- Я сейчас кончу, сынок... Всему своё время, не торопись, ничего от тебя
не уйдёт. И на нашей Земле ещё много неоткрытого и загадочного... Уверен,
что твой Андрюша Уваров не сидит сейчас сложа руки в лагере археологов; сам
знаешь, они уже наполовину раскопали город инков; говорят, он почти целиком
сохранился. И ты бы мог поехать с Андрюшей и его братом. И город Хрустальный
тебя не заинтересовал, а ведь он в самом центре Антарктиды... Ну признайся,
сколько получил радиограмм от Пети Кольцова с приглашением прилететь к нему
хотя бы на неделю?

- Десять, - угрюмо уронил Толя.

- Ну вот видишь! Все твои друзья разъехались на каникулы кто куда, а
ты... Толя, ну полови мне бабочек. Полови! Это ведь так важно...

- Я поймаю тебе миллиард бабочек, но не здесь, а там, только...

- Нельзя, сынок,- повторил отец и вздохнул.- И не просись, не настаивай,
учись быть терпеливым... Прошу тебя.

- Но ты ведь даже за своими насекомыми летаешь на самые далёкие
планеты...

- Верно, меня туда командируют, и еще я летаю туда по просьбе этих планет
в качестве консультанта. Но и для меня существуют законы Высшей Дисциплины,
Высшей Совести и Высшего Терпения, и есть планеты, на которые по разным
зависящим и не зависящим о г меня причинам я не имею нрава летать. А ведь я
взрослый. И я не могу нарушить параграфа о детях "Инструкции межзвездных
полётов". Она написана добрыми и мудрыми людьми...

- Но почему они забывают, что дети...

- Толя!.. - Отец в изнеможении откинулся на спинку кресла. - Ну что у
тебя за характер! Ты да-же не представляешь, что это такое - полёт туда...

- Представляю! Я ничего не боюсь! Папа, прости меня, но ты... Ты
сверхосторожный! Сверх...

- А ты в таком случае сверххрабрый, сверхстранный, сверхмальчик! - Отец
встал из-за стола, засмеялся и дёрнул его за ухо. - Рвёшься на сверхдальние,
а научился нырять на двадцать метров? А прочитал все пять тысяч страниц
"Книги океанов"? А веснушки на своём собственном носу сумеешь сосчитать?

Толя выбежал из кабинета.

Опять эти веснушки! Эти насмешки насчёт глубины его познаний... Толя
бросился к маме - она уже вернулась из своей Академии облаков, где
занималась проблемами их буксировки в засушливые районы Земли... Но тут же
он отскочил от двери: мама ведь тоже была против его полёта па сверх... - ах
опять это проклятое "сверх"! - ...дальние планеты. И брат его, тоже учёный,
посвятивший свою жизнь жизни крабов, не поддерживал Толю. И сестра, писавшая
стихи...

Толя вылетел из квартиры, нажал на зелёную, светящуюся на чёрной дощечке
кнопку, и к нему тотчас бесшумно примчался лифт. Толя вошёл в кабину. Что ж
это получается? Он, Толя, рвётся к необычному, к загадочному и высокому, а
им это...

Толя шмыгнул носом, сдержал слезы и шагнул из лифта. И вышел на широкий
солнечный двор. Здесь росли платаны и цвели розы - алые, белые, жёлтые. У
одного дерева стоял Жора, прозванный за свой неслыханный, за свой прямо-таки
ужасающий аппетит Обжорой. К тому же он был весельчак и отъявленный
бездельник. Второго такого мальчишки не было во всём Сапфирном, и, как
уверял первый Толин друг Серёжа Дубов, находившийся сейчас на Марсе, скоро в
их двор будут водить большие экскурсии: пусть все знают, что ещё встречаются
ребята, которые часами могут сидеть развалясь на скамейке и ничего не делать
и так много есть.

Однако сейчас Жора не бездельничал и не ел. Он нюхал розу и одновременно
глядел в окно, за которым... Конечно же, ни в какое другое окно смотреть он
не мог! Он мог смотреть только в окно, за которым жила Леночка...

Здесь бы Толе прибавить шагу, чтоб его не заметил Обжора, по Толя шёл
медленно, и у жёлтой будки с двумя роботами-дворниками, которые по утрам
подметали и поливали двор, его настиг хохочущий голос Обжоры:

- Толь, ты чего кислый? Плакал?

Из окон их большого дома стали высовываться ребячьи головы, и это еще
сильней раззадорило Жору-Обжору, и он хотел что-то добавить, как вдруг
послышалось:

- Обжора, хочешь банан?

Это сказал Алька Горячев, сын известного художника и сам немножко
художник, Толин друг, не самый первый, но тоже очень хороший. Худенький,
быстрый, ловкий, он выскочил из подъезда со связкой жёлто-зелёных, кривых,
как бумеранги, бананов. - - Хочу! - крикнул Жора-Обжора, и Алька, оторвав от
связки, кинул один банан.

Жора поймал его, тремя полосками содрал шкуру, сунул в рот влажно-белый,
мучнистый плод и снова глянул на окна своими крошечными, лениво-весёлыми
глазками, утонувшими в полном, щекастом лице, и с большим аппетитом принялся
жевать, потом швырнул за платан кожуру и попросил у Альки ещё один.

- Ешь! Жуй! Наслаждайся! - Алька с чувством провёл рукой по Жориной
голове против шерсти и дал ему ещё один банан. И опять полетела за платан
кожура...

Всех выручал Алька: чего ни попроси у него - поможет, сделает, отдаст.

- Скажи отцу, чтоб получше смазал дворников, - напомнил он Жоре, - им
после тебя всегда много работы...

Жорин отец был механиком, следившим за роботами, которые убирали пыль и
грязь на их улице. Однако Жора пропустил Алькины слова мимо ушей.

Глава 2

КОЛЕСНИКОВ

Между тем Толя вышел на бульвар Открытий. Под его ногами - пока их не
успели убрать роботы-шуршали сухие, жёлтые лепестки акаций, мимо него с
тонким мелодичным свистом проносились остроносые многоцветные автолёты.

Из них высовывались жёлтые лица японцев, индианок с Огненной земли,
белозубых негров из окрестностей африканского озера Чад, белокурых спокойных
норвежцев... Во все глаза смотрели они на город Сапфирный, который лежал у
красивейшей Сапфировой бухты с золотистыми песчаными пляжами. Вода бухты
была прозрачная, прохладная; она ласково подхватывала и несла купальщиков и,
говорили, в один день снимала годовую усталость. И, наработавшись, люди всех
континентов Земли спешили сюда хотя б на недельку. И были ещё в этом городе,
па его зелёных холмах, развалины легендарной Генуэзской крепости
незапамятных времён, когда на Земле было рабство; тогда здесь шумел