Михаил Анчаров

Теория невероятности

Глава 1.

СКЛОЧНАЯ ШКОЛА.

- Этой весной у меня наступила пора любви. Я совсем
юный. Мне сорок лет. Когда в сорок лет человек вдруг решает, что наступила
пора любви и весь переполнен желанием всучить кому-нибудь пылающее сердце,
это означает, что какие-то жизненные неудачи, крах, может быть, вытряхнули
его из нормы.

- Нет. Личной неудачи у меня не было. Просто
потому, что личные неудачи предполагают личную жизнь. А личной жизни у меня
не было. Поэтому по личной части у меня все в порядке. Я удачник. Я миновал
все личные конфликты эпохи. У меня не было конфликтов с женой, которая бы
стремилась к яркой жизни, потому что жены у меня не было, а яркая жизнь
была. По крайней мере на мой вкус, может быть, несколько субъективный. Рос
я хотя и в эпоху легких разводов тридцатых годов, однако нашей семье не
дали развалиться добрые люди и мои родители, которые тоже были добрыми
людьми. У меня не было склок с теперешним молодым поколением, которое
годится мне в сыновья. Попадались, конечно, сладкоречивые подонки,
энтузиасты на секунду, неблагодарные хапуги, жадненькие любители чужого, но
это так и называется - подонки. С поколением в целом отношения у меня
складывались удачно. Подрастающая мелочь (мои подчиненные) ко мне тянулась.
Мы друг друга не обижали. Может быть, потому, что я не стремился показать
им, что я хороший, а они не очень. Я давал им возможность оглядеться. Нам
же давали возможность оглядеться, когда мы еще были юными и роскошными.
Почему было не повторить этот эксперимент? Он ведь оправдался на войне.

- На войне я не совершил ничего особенно героического,
но я не прятался, а воевал. Несколько наград. Все. Я не могу назвать себя
скромным - ого-го! - но не поминай войны всуе.

- Чем же была заполнена моя жизнь? Работой. Не то чтобы
я любил преодолевать трудности. Я вообще считаю, что, за исключением
внезапных бедствий, любые трудности - это значит не то делаешь, не там
ищешь, нет конструктивной идеи или не хватает эмпирики, опыта. Я так
считаю. А мало ли как я считаю! Вряд ли кому-нибудь это интересно. Мне было
интересно работать.

- И вот работа, которой я жил все эти годы, лопнула. Да
так крепко, что я решил уходить. Вообще уходить из этой области. Не то
чтобы я боялся неудач, вся моя работа в основном состоит из неудач, такая
моя работа. Но тут не только лопнула работа, лопнуло что-то во мне самом.
Надо уходить. Надо искать что-то другое, какой-то другой интерес. Может
быть, я себя не разгадал, может быть, моя стезя - это вовсе не работа, это
вовсе любовь, скажем.

- Подумав так, я влюбился. Я вдруг полюбил всех женщин
сразу, а ведь это нельзя, но не мог с собой ничего поделать. Больше того. Я
влюбился не только в женщин, но и в дома, в собак, в воздух, в афиши. К
мужчинам у меня двойственное отношение, но я думаю, что их положение не
безнадежно, со временем они могут рассчитывать на мою любовь. Детей я любил
всегда.

- А ведь раньше, до краха своей работы, я любил только
идеи и законы. Я любил блеск мысли и не обращал внимания на ее носителя.
Вероятно, потому, что сам блеском мысли не отличался, хотя считался
человеком умным и эрудированным, думающим и результативным. Думающим! Знали
бы вы, чего мне это стоило. Я думаю с такой натугой, с какой, вероятно,
снежный человек обучался бы писать. Я, наверно, даже шевелю губами и
подвываю. И что самое обидное или, быть может, поразительное, это то, что
все мои научные достижения, удачи (у меня иногда бывают удачи, несмотря на
то, что я занимаюсь наукой), все они не были прямым результатом моих
размышлений, а приходили, как мне кажется, каким-то диким способом. Митя,
есть такой дылда,- он работал безошибочно. Он наблюдал, делал выводы, они
подтверждались. Вот кому я завидовал! Ну, правда, в случае удачи я шел
несколько дальше, чем он. У нас были отчетливо установившиеся отношения. Я
вызывал у него ненависть, а он у меня скуку. Впрочем, это никакого
отношения не имеет к любви.

- Вернемся к проблеме. Человек бьется за то, что у него
отнято. У нас, у довоенных мальчишек, оставшихся в живых, война отняла
ласковую школьную романтику.' Поэтому тот, кто не струсил, ищет ее всю
жизнь. Предсказываю необычайно пышное цветение романтики, если ей на этот
раз не помешает какая-нибудь дикость. Что такое романтика? Это тоска по
великому. Она же стимулирует его появление. Потому что вырабатывает чутье
на великое. Некоторые думают, что романтика - это ложь. Неверно. Романтика
- это отдаление от предмета на расстояние, достаточное для его обозрения.

- Я слишком пригляделся к своей работе, чересчур
уткнулся носом в нее, я перестал видеть ее на расстоянии. А работа без
нравственного оправдания ее - бессмыслица или жестокая необходимость - что
угодно, только не призвание. Надо было посмотреть на нее издалека. Съездить
куда-нибудь на далекое расстояние? Но куда? Можно было бы слетать на Луну,
но это пока неосуществимо, хотя все последние годы мне казалось, что это
вот-вот случится и что я буду этому косвенной, небольшой, но все-таки
причиной. Я не мог въехать в будущее и оттуда поглядеть на свою работу, но
мне как-то не приходило в голову, что можно сесть в такси и въехать в
прошлое.

- Эта идея пришла Ржановскому. Я ему сказал:
- Все, Владимир Дмитриевич. Биология моя не работает,- стучу я себя по
лбу.- Я - бездарь.
- Загордился. Все сам, сам. Поразить меня хочешь. Вот и зашел в тупик. А из
тупика один выход - назад. Вернись к исходному пункту, откуда у тебя
зародилась идея, и оттуда погляди на то, что делаешь.

- А я ему сказал:
- Нет, Владимир Дмитриевич, историю техники я знаю, не поможет. А он мне
ответил:
- Щенок. Не историю техники ты знаешь, а историю успехов, историю того, что
осуществилось.

- А я ему сказал:
- А разве это не одно и то же, Владимир Дмитриевич?

- А он мне ответил:
- Не люблю малограмотных. Идея при ее зарождении всегда богаче исполнения.
Исполняют только то, что жизненно, что осуществимо в тот момент. И оттого
уходят в сторону. Но, сделав виток, спирали снова оказываются над исходной
точкой, только порядком выше. Нельзя этому сопротивляться. Это все равно,
что мешать электрону при соответствующих условиях перескочить на другую
орбиту.

- А я ему сказал:
- Де Бройль предлагает другую модель.

- А он мне ответил:
- Не люблю уклончивых. Разговор не об этом. Садись в такси и поезжай.

- А я его спросил:
- Куда?

- А он мне ответил:
- На Благушу.

- Почему я сам до этого не додумался? Не знаю. Когда
Митя с веселым смехом предложил испробовать на его модели мою схему, я с
веселым смехом согласился. Вика помчалась звонить Ржановскому. В
наступившей тишине был слышен стук ее каблуков по коридору, где еще не
успели проложить каучуковые дорожки. В наступившей тишине было слышно
кряхтенье Митиной оравы, которая перетаскивала на второй этаж тяжелый
кабель.

- Я не имел права этого делать. И если бы это предложил
не Митя, я бы, конечно, отказался. Митя так и говорил о моей схеме:
"Маниловщина, маниловский мост через пруд, мост, который никуда не ведет".
Но я-то догадывался, куда ведет этот мост.

- Если бы еще Ржановский был на месте, оставалась бы
надежда, что хоть тему-то не закроют. Но старик невылазно сидел у себя в
Кунцеве. Да он бы и бровью не повел, чтобы отвести надвигающуюся беду.
Ржановский вообще-то считал, что все, что может быть разбито учениками
Семенова, должно быть ими разбито, так как это стимулирует дальнейший
поиск. Поэтому из каждой схватки возникали докторские диссертации учеников
Семенова, а ученики Ржановского потом топтались в приемных комитетов с
просьбами насчет сроков и смет.

- Поэтому школа Ржановского считалась склочной школой.

- Ну, правда, в случае удачи школа Ржановского проходила
несколько дальше школы Семенова.

- Не надо объяснять, чьим учеником был Митя. С веселым
смехом Митя предложил испытать мою схему. С веселым смехом я согласился.
Вика помчалась звонить по телефону. Четыре часа ушло на монтаж - соединяли
мое чахлое изделие с Митиным кровопийцей. Три минуты ушло на испытание.
Включили. Великий Электромонтер Сявый сел в угол возле ведра с окурками.
Загудело. Испытания кончились. Так же, как и большинство испытаний за
последние десять лет. Не надо объяснять, как они кончились. Данте считал,
что в аду воняет серой. Он ошибался. В аду воняет горелой резиной.

- После этого приехал Ржановский и прогнал меня на
Благушу.

- Ржановский всегда приезжает "после этого".

- И вот шел я к Благуше и думал, что Памфилий, Гошка
Панфилов - поэт Панфилов, который хотя и виделся с Ржановским несколько
раз, а, видимо, лучше знал его, чем я, знакомый со стариком всю жизнь. При