Сергей СНЕГОВ
ОГОНЬ, КОТОРЫЙ ВСЕГДА В ТЕБЕ
концерте Потапова - он состоялся первого мая 2427 года по старому
летосчислению - изумленное человечество познакомилось с новой и такой ныне
популярной формой музыкального самозвучания (Потапов, как известно,
употреблял термин "музыкальное самопознание"). Но не стоит думать, что
новая форма музыки появилась сразу, как Афродита из морской пены. У
великого творения Потапова есть не только история, повествующая о том, как
оно заполонило в короткий срок умы и чувства, но и предыстория - и, к
сожалению, трагическая.
Генриха и Роя Васильевых. Среди прочих документов нашли в нем и материалы,
которые бросают свет на истоки индивидуальной музыки. Материалы эти будут
опубликованы в сорок седьмом круге пленок "Классики науки", а здесь мы
воспроизведем лишь речь Роя на собрании членов Общества классической
музыки. Речь эта никогда не передавалась в эфир и не печаталась на
официальных пленках общества. Возможно, это объясняется тем, что
классическая музыка, сегодня снова имеющая немало поклонников, в те годы
была почти полностью позабыта и собрания ее немногочисленных адептов не
привлекали к себе широкого внимания.
прихварывал: ранения, полученные при загадочной аварии звездолета на
Марсе, - тайна, впоследствии им же с таким блеском распутанная, - были
залечены, но не преодолены. Внешне Генрих оставался бодрым, красивым,
быстрым, но я уже смутно догадывался, куда идет дело, и в один нехороший
день - я потом объясню, почему он нехорош, - силой вытащил брата из
лаборатории.
терплю преувеличений и если говорю, то объективную истину.
от меня надо?
парке. А возможно, слетаем на авиетках к морю и покувыркаемся на волне. И
если мы этого не сделаем, я буду чувствовать себя уже не скотиной,
равнодушно взирающей, как брат неразумно губит себя, а прямым убийцей.
расставался с ними надолго. Мы в это время исследовали записи второго
механика звездолета "Скорпион", единственного человека, оставшегося в
живых после посадки галактического корабля на планетку Аид в системе Веги.
Загадок была масса, многие не разъяснены и поныне, а тогда все казалось
чудовищно темным.
хотелось, но это было необходимо, так ослабел Генрих. И я бы за шиворот
оттащил его от приборов, если бы он не уступил.
Самым важным в ней, как вскоре выяснилось, было то, что, на общую нашу
беду, мы повстречали в парке Альберта Симагина.
сил. У него был полубезумный вид, рот перекосился, он молчаливо, без слез,
плакал на бегу. Генрих остановил Альберта. Генрих дружил с ним еще в
школе. Мне же в Альберте не нравилась несдержанность, слишком громкий
голос, глаза тоже были нехороши: я не люблю хмурых глаз.
добродушие тона, с Альбертом Генрих всегда разговаривал только так. Я и
сейчас не понимаю, чем этот шальной фантазер привлекал Генриха.
рассматривал Альберта.
удивительно, как некоторые люди бестолковы!
условно.
недавно законченную картину Степана Рунга, не то "Фаэтон на взлете", не то
"Тачанки в походе", названия не помню.
его истерзала экспрессия бега, опьянила музыка напрягшихся мускулов -
именно такими словами он описал свое состояние. Картина ему звучала, он не
так видел, как слышал ее. Он сказал: "Трагическая симфония скачки". С
этого и начался его спор с Генрихом. Генрих удивился:
оперировать музыкальными терминами, то я бы сказал, что картина звучит
весело, а не трагически.
лицом, с очень быстро меняющимся выражением диковатых глаз, то
вспыхивающих, то погасающих, - он всегда казался мне малость свихнувшимся.
Колокольно гремящий голос Альберта меня раздражал, и я опасался, что
разговор взволнует Генриха, а ему было вредно волноваться. Генрих, правда,
улыбался, а не сердился. - Ты примитивен! Ты не понимаешь главного: каждый
слышит в картинах свою собственную музыку.
создатель. Я утверждаю, что там, где тебе послышится хохот, мне раздастся
плач.
проходишь мимо тысяч женщин равнодушно, а одна потрясает тебя - та самая,
мимо которой равнодушно прошли все твои товарищи. Она зазвучала тебе, а
другие не зазвучали. А если бы прав был ты, то все парни влюблялись бы в
одних и тех же женщин, в тех, в которых больше объективных женских
совершенств. Но ты ищешь в женщине свою музыку, а не глухие объективные
добродетели.
поступков.
человек воспринимает мир по-своему - музыка мира у каждого своя. Для тебя
скачка коней на картине Рунга - веселая пляска, для меня - мрачный
реквием.
драку у кабака.
принудительную музыку. Они бесцеремонно навязывали слушателям созданные
ими мелодии. Я же толкую о свободной музыке, которая звучит в твоей душе
вот от этой тучи, этого солнца, этой зелени, этих домов, этих прохожих, от
самого тебя, наконец, хотя, сказать честно, ты не очень хорошо звучишь!
порадовался, что он с увлечением спорит, я и догадаться не мог, к чему
приведет этот странный спор.
каком инструменте не услышать.
записывает музыку моего восприятия. Я бежал из музея, чтобы не потерять ни
одной ноты из зазвучавшей во мне мучительной симфонии бега. Встреча с
тобой спутала гармонию инструментов моей души: вместо симфонии получается
какофония. Идите оба к чертям! До нескорого свидания!
произнесенные мной за все время встречи.
были последними, кого он видел перед смертью, это засвидетельствовал он
сам, прокричав роботу-швейцару: "Повстречал Роя и Генриха! Вот же бестия
Генрих, он жутко меня расстроил дурацкими сомнениями, но теперь я ему
покажу, теперь я ему покажу!" После этого он заперся в кабинете, откуда
послышались непонятные звуки, тоже запечатленные на пленке швейцара, а
часа через два наступило молчание. Робот воспринял молчание как сон, но
это была смерть.
скатился в агонии, так и не успев ни крикнуть о помощи, ни выключить
интерьерное поле. Я часто видел мертвых и на Земле и в космосе, в
последние годы мне с Генрихом приходилось распутывать загадки многих