Адриан КОНАН ДОЙЛ и Джон Диксон КАРР

ВОСКОВЫЕ ИГРОКИ

Моему другу Шерлоку Холмсу явно не повезло. Ради спортивного интереса
он согласился встретиться на ринге второразрядного клуба с Задирой
Рэшером, хорошо известным профессиональным боксером среднего веса. К
удивлению зрителей. Холмс нокаутировал Задиру, прежде чем тот сумел
навязать ему затяжной бой. Выходя из клуба после этой победы, мой друг
споткнулся на скверно освещенной, шаткой лестнице и вывихнул ногу.

Весть об этом происшествии застала меня во время завтрака. Прочитав
телеграмму, посланную миссис Хадсон, я не мог удержаться от
сочувственного восклицания и передал телеграмму жене.

- Ты должен немедленно пойти к мистеру Холмсу и побыть у него
день-два, - сказала она. - Твоими пациентами здесь всегда может заняться
Энструтер.

В то время я жил в районе Паддиштон, и доехать до Бейкер-стрит было
делом нескольких минут. Холмс, как я и думал, сидел в темно-красном
халате на кушетке, откинувшись к стене, а его забинтованная правая нога
покоилась на груде подушек. Слева от него на небольшом столике стоял
микроскоп, а справа на кушетке лежал ворох прочитанных газет.

Я попросил его рассказать подробнее, что произошло. Холмс объяснил:

- Я слишком возгордился, Уотсон, и забыл посмотреть под ноги. Глупец!

- Но, безусловно, в какой-то мере вашу гордость можно понять. Задира
не из слабых противников. - Вовсе нет, его хвалят совершенно
незаслуженно, к тому же он вышел на ринг в нетрезвом виде. Впрочем,
Уотсон, я вижу, что вас беспокоит и ваше собственное здоровье.

- Боже мой. Холмс! Честно говоря, я подозреваю, что простудился. Но
ведь никаких явных признаков простуды нет. Удивительно, как узнали об
этом вы?

- Удивительно? Да это элементарно! Вы щупали свой пульс. И при этом
запачкали ляписом, который и сейчас виден на указательном пальце вашей
правой руки, весьма характерное место на вашей левой кисти. Постойте,
что вы делаете?

Не обращая внимания на протесты Холмса, я осмотрел и перебинтовал его
ногу.

- А знаете, мой дорогой, - продолжал я, пытаясь его подбодрить, - в
известном смысле мне доставляет удовольствие видеть вас в таком
беспомощном состоянии.

Холмс пристально посмотрел на меня, но ничего не сказал.

- Да, да, - сказал я. - Вам придется обуздать свое нетерпение, раз уж
вы прикованы к кушетке недели на две, а может быть, и больше. Только не
поймите меня превратно: когда прошлым летом я имел честь познакомиться с
вашим братом Майкрофтом, вы говорили, что он превосходит вас в умении
наблюдать и рассуждать.

- Это правда. Если бы искусство расследования начиналось и
заканчивалось размышлением в кресле, мой брат был бы величайшим сыщиком
на свете.

- Позволю себе усомниться. Так вот, вы временно обречены на сидячий
образ жизни. Мне доставит удовольствие увидеть, как вы продемонстрируете
свои исключительные качества, когда столкнетесь с каким-нибудь случаем,
требующим расследования.

- Мне нечего расследовать.

- Не унывайте. Случай не заставит себя ждать.

- Отдел происшествий в "Тайме", - сказал он, кивнув в сторону вороха
газет, - абсолютно невыразителен. И даже радости изучения новой
болезнетворной бактерии не бесконечны. А что касается утешителей,
Уотсон, то я предпочел бы вам Иова.

Появление миссис Хадсон с письмом, которое доставил посыльный,
заставило его умолкнуть. Хотя я, честно говоря, не ожидал, что мое
пророчество сбудется так скоро, но не удержался от замечания о том, что
послание написано на гербовой бумаге, которая, должно быть, стоит не
меньше, чем полкроны за пачку. Однако я был обречен на разочарование.
Нетерпеливо вскрыв письмо. Холмс раздраженно фыркнул.

- Вы неважный предсказатель, - сказал он, черкнув несколько слов
ответа для передачи посыльному. - Это всего-навсего неграмотная записка
от сэра Жерваса Дарлингтона. Он просит принять его завтра в одиннадцать
часов утра и передать ответ с нарочным в клуб "Геркулес".

- Дарлингтон... По-моему, вы упоминали это имя и раньше, - заметил я.

- Да. Но тогда имел в виду Дарлингтона-антиквара, который, заменив
подлинную картину Леонардо да Винчи подделкой, вызвал такой скандал в
Гровнер Гэллериз. А сэр Жервас - это другой, более знатный Дарлингтон.
Это смелый негодяй. Он увлекается боксом и распутными женщинами.
Впрочем, теперь ему приходится быть настороже.

- Вы меня заинтересовали, Холмс. Почему же?

- Я не увлекаюсь скачками. Однако мне помнится, что в прошлом году
сэр Жервас выиграл целое состояние на скачках. Недоброжелатели шептали,
что здесь не обошлось без подкупа и выведывания секретов. Будьте добры,
Уотсон, уберите этот микроскоп.

Я повиновался. На маленьком столике остался лишь брошенный Холмсом
листок гербовой бумаги. Из кармана халата он вынул золотую табакерку с
большим аметистом в середине крышки, подаренную ему королем Богемии.

- Сейчас, - добавил он, - за каждым шагом сэра Дарлингтона тщательно
следят. И как только он попытается связаться с каким-нибудь
подозрительным типом, ему в лучшем случае предложат не появляться на
скачках, а может быть, и отправят в тюрьму. Я не могу припомнить имя
лошади, на которую он ставил...

- Леди Бенгала из конюшни лорда Хоува, от Индийского раджи и Графини.
Она опередила на шестьсот метров всех остальных! - воскликнул я. - Хотя,
конечно, я знаю о скачках лишь немногим больше, чем вы.

- Неужели, Уотсон?

- Холмс, в чем вы меня подозреваете? Я женатый человек, и мой счет в
банке чрезвычайно тощ. К тому же какие могут быть скачки в такую
скверную погоду?

- Тем не менее до скачек Грэнд Нэшнл не так уж далеко.

- Вы правы, лорд Хоув уже заявил две свои лошади для участия в
скачках. Многие считают фаворитом Дитя Грома, а на Скеернесс особых
надежд не возлагают. Но мне трудно поверить в скандал, который связывают
с этим спортом королей, - добавил я. Лорд Хоув - порядочный человек.

- Вот именно. Поэтому-то среди его друзей нет сэра Жерваса
Дарлингтона.

- Но почему вы уверены, что сэр Жервас не скажет вам ничего
интересного?

- Если бы вы знали этого джентльмена, Уотсон, вы бы сами поняли, что
он никакого интереса не представляет, если не считать того, что он
действительно грозный боксер тяжелого веса... - Холмс присвистнул. -
Постойте-ка! Ведь сэр Жервас сегодня утром был свидетелем моего глупого
поединка.

- И что ему нужно от вас?

- Не имею ни малейшего представления, Уотсон, - сказал он, - я очень
рад, что вы пришли. Но прошу вас, помолчите хотя бы ближайшие шесть
часов. Иначе я скажу что-нибудь такое, о чем пожалею впоследствии.

Итак, храня молчание даже за ужином, мы сидели допоздна в уютной
комнате. Холмс угрюмо составлял картотеку своих записей о преступлениях,
а я углубился в страницы Британского медицинского журнала.

Тишину нарушало лишь тиканье часов, потрескивание огня да
пронзительный мартовский ветер, который бросал в окна пригоршни капель
дождя и завывал в трубе.

- Нет и нет, - ворчливо произнес наконец мой друг. - Оптимизм - это
глупость. Конечно, никакое происшествие само не придет в мой... Тихо! Уж
не звонок ли это?

- Да, да! Я отчетливо слышал, что звонят, несмотря на непогоду. Кто
бы это мог быть?

- Если это человек, которому нужна моя помощь, - сказал Холмс
покосившись на часы, - то, должно быть, дело весьма серьезно. В два часа
ночи в такую бурю зря не выходят.

Миссис Хадсон потребовалась целая вечность, чтобы встать с постели и
открыть входную дверь. Наконец она ввела в комнату сразу двух
посетителей. Они оживленно говорили по дороге, перебивая друг друга.

- Дедушка, не надо, - говорила молодая женщина. - В последний раз
прошу, ну, пожалуйста. Ты ведь не хочешь, чтобы мистер Холмс посчитал
тебя, - тут она понизила голос до шепота. - за дурачка.

- Никакой я не дурачок! - воскликнул ее спутник. - Перестань, Нелли,
я видел то, что видел. Надо было прийти и рассказать обо всем этому
джентльмену еще вчера утром, но ты и слышать об этом не хотела.

- Но, дедушка, ведь этот зал ужасов - очень страшное место. И тебе
просто показалось.

- Мне семьдесят шесть лет. И у меня воображения не больше, - сказал
старик с гордостью, - чем у любой из восковых фигур. Это мне-то
показалось? Мне, который служил ночным сторожем еще тогда, когда музей
был на Бейкер-стрит?

Вошедшие умолкли. Коренастый старик с редкими седыми волосами был
одет в мокрое от дождя коричневое пальто и клетчатые брюки. На лице его
застыло упрямое выражение. Грациозная светловолосая сероглазая внучка
была совсем не похожа на деда. На ней были черная соломенная шляпка и
строгий синий костюм с узкой полоской белых кружев на рукавах и
воротнике. Она очень мило извинилась перед нами за столь поздний визит.

- Меня.., меня зовут Элеонора Бэкстер, - добавила она. - Вы,
наверное, уже догадались, что мой бедный дедушка работает ночным
сторожем в музее восковых фигур мадам Топин на Марлибон-роуд. - Она
остановилась. - О, у вас повреждена нога!