Артур Конан-Дойль

Черный Питер

Перевод Н. Емельянниковой

Никогда я не видел моего друга в таком расцвете духовных и
физических сил, как в 1895 году. Известность его все росла,
практика все расширялась. Из уважения к чужим тайнам я не
позволяю себе даже намекнуть на имена тех знаменитых людей,
которым случалось переступать порог нашего скромного жилища на
Бейкер-стрит. Надо сказать, что Холмс, как все великие
художники, работал только из любви к искусству. Я не слышал
(кроме единственного случая с герцогом Холдернесским), чтобы он
требовал крупного вознаграждения за свои неоценимые услуги. Он
был настолько бескорыстен -- или настолько независим, -- что
нередко отказывал в своей помощи богатым и знатным людям, если
не находил ничего увлекательного для себя в расследовании их
тайн. В то же время он целые недели ревностно занимался делом
какого-нибудь бедняка, если это дело было настолько загадочным
и волнующим, что могло, зажечь его воображение и давало ему
возможность применить свое мастерство.

В этом памятном 1895 году Холмс произвел целый ряд
любопытных и разнообразных исследований, начиная с выяснения
причин внезапной смерти кардинала Тоски (по настоятельному
желанию Ватикана) и кончая арестом преступника Уилсона; этот
знаменитый тренер канареек был вместе с тем истинной язвой
лондонского Ист-Энда. Вслед за этими громкими делами возникла
трагедия в Вудменс-Ли: капитан Питер Керн погиб при самых
страшных и таинственных обстоятельствах. В моих записках о
деятельности Шерлока Холмса был бы большой пробел, если бы в
них отсутствовал рассказ об этом необычайном происшествии.

В течение первой недели июля мой друг так часто и так
надолго уходил из дому, что я понял: он чем-то занят. За эти
дни несколько раз к нам заходили какие-то люди сурового и
грубого вида. Они спрашивали капитана Бэзила. Это убедило меня,
что Холмс, скрывая под одной из своих многочисленных масок и
под вымышленной фамилией свое собственное грозное имя, ведет
какое-то новое расследование. В различных районах Лондона у
него было по меньшей мере пять укромных местечек, где он мог
изменять свой облик. Холмс ничего не рассказывал мне об этом
новом деле, и не в моем обычае было вызывать его на
откровенность. О том, в каком направлении он работает, Холмс
впервые дал мне понять довольно необычным образом.

Как-то раз он ушел из дому еще перед завтраком; я только
что сел за стол, как вдруг он входит в комнату, не снимая шляпы
и держа, словно зонтик, под мышкой громадный гарпун.

-- Черт возьми, Холмс! -- вскричал я. -- Неужели вы хотите
сказать, что гуляли по Лондону с этакой штукой?

-- Нет, я только сгездил к мяснику.

-- К мяснику?

-- И вот возвращаюсь домой с прекрасным аппетитом. Знаете,
как полезны физические упражнения перед завтраком? Но, держу
пари, вам ни за что не угадать, какие именно упражнения я
проделывал.

-- И не собираюсь угадывать.

Холмс, посмеиваясь, налил себе кофе.

-- Заглянули бы вы в заднюю комнату лавки Аллардайса, так
увидели бы: с потолка свисает свиная туша, а какой-то
джентльмен, сняв сюртук, яростно старается проткнуть ее вот
этим орудием. Джентльмен этот -- я. И, увы, оказалось, что мне
с одного удара ее не проткнуть. Не хотите ли попробовать сами?

-- Ни за что на свете. Но для чего вы этим занимались?

-- Мне кажется, что это имеет косвенное отношение к
загадочной истории в Вудменс-Ли... А, Хопкинс, я получил вашу
телеграмму вчера вечером и ждал вас. Входите, сейчас будем
завтракать.

К нам вошел худощавый подвижный человек лет тридцати. На
нем был скромный шерстяной костюм, но его выправка
свидетельствовала о том, что он привык носить военный мундир. Я
сразу узнал Стэнли Хопкинса, молодого инспектора полиции,
который, по мнению Холмса, подавал большие надежды. Хопкинс, в
свою очередь, считал себя учеником знаменитого сыщика и
восхищался его научными методами.

Лицо Хопкинса было хмуро; он опустился в кресло с видом
глубокого уныния.

-- Нет, благодарю вас, сэр, я уже позавтракал. Я ночевал в
городе, потому что приехал сюда для доклада.

-- И о чем же вам пришлось докладывать?

-- О неудаче, сэр, о полной неудаче.

-- Вы не сдвинулись с места?

-- Нет.

-- Неужели? Видно, придется заняться этим делом мне.

-- Ради бога, прошу вас, мистер Холмс! Мне в первый раз
поручили важное дело, а я не в силах выполнить его. Умоляю,
помогите!

-- Ладно, ладно. Я как раз внимательно ознакомился со
всеми данными следствия. Кстати, что вы думаете по поводу
табачного кисета, найденного на месте преступления? Не в нем ли
ключ к этому делу?

Хопкинс, казалось, удивился:

-- Кисет принадлежал убитому, сэр. Там внутри его
инициалы. И сделан он из тюленьей кожи, а ведь покойный много
лет охотился на тюленей.

-- Но при нем не оказалось трубки.

-- Да, сэр, трубки мы не нашли -- он действительно курил
мало. Впрочем, мог же он держать табак для приятелей.

-- Безусловно. Я лишь потому заговорил об этом, что если
бы я сам расследовал этот случай, то сделал бы именно кисет
отправным пунктом моих поисков. Однако мой друг, доктор Уотсон,
не знает этой истории, и я тоже не прочь еще раз послушать ее.
Расскажите нам в двух словах самое существенное.

Стэнли Хопкинс извлек из кармана узкую полоску бумаги:

-- В моем распоряжении есть некоторые данные о жизни
покойного капитана Питера Кери. Он родился в 1845 году --
значит, ему было пятьдесят лет. Он считался одним из самых
отважных и удачливых охотников на тюленей и китов. В 1883 году
командовал паровым охотничьим судном "Морской единорог" из
Данди. В том же году он совершил ряд удачных рейсов, а в
следующем вышел в отставку. Затем несколько лет путешествовал
и, наконец, купил себе небольшую усадьбу "Вудменс-Ли" возле
Форест-Роу, в Суссексе. Там он прожил шесть лет и там же умер
ровно неделю назад.

Он отличался большими странностями. В повседневном быту
этот молчаливый и мрачный человек был строгим пуританином1.
Семья его состояла из жены и двадцатилетней дочери. Дом
обслуживали две девушки. Служанки часто менялись, ибо жить там
было нелегко, а временами становилось просто невыносимо. Кери
часто пил, и, когда у него наступал запой, он становился сущим
дьяволом. Случалось, что он среди ночи выталкивал из дому жену
и дочь и с кулаками гонялся за ними по всему парку. И они,
бывало, так кричали, что в соседней деревне жители просыпались
от их крика.

Однажды он был привлечен к суду за то, что избил старого
священника, который пытался образумить его. Короче, мистер
Холмс, трудно сыскать человека более опасного, чем Питер Кери.
Я слышал, что таков он был и в те времена, когда командовал
судном. В среде моряков его прозвали Черный Питер -- не только
за смуглое лицо и огромную черную бороду, но и за его бешеный
нрав, который наводил ужас на окружающих. Нечего говорить, что
все соседи ненавидели и избегали его; я не слышал ни единого
слова сожаления по поводу его ужасного конца.

Вы, мистер Холмс, несомненно, читали в протоколе следствия
о "каюте" этого человека, но ваш друг, возможно, ничего не
слышал о ней. Неподалеку от дома капитан выстроил себе
деревянный флигелек, который всегда называл "каютой"; там
проводил он каждую ночь. Это была маленькая, однокомнатная
хибарка размером шестнадцать футов на десять; ключ от нее он
держал у себя в кармане, сам стелил себе постель, сам убирал
комнату и никому не позволял переступать ее порог. В двух
стенах этого домика прорублено по небольшому окну. Оба окна
были всегда занавешены и никогда не раскрывались, одно из них
выходит на проселочную дорогу. Случалось, в домике целую ночь
горел свет, и прохожие с недоумением спрашивали, что же там
делает Черный Питер? Именно это окно, мистер Холмс, позволило
нам установить во время следствия некоторые любопытные
подробности.

Вы помните, что каменщик, по имени Слэтер, который шел из
Форест-Роу около часа ночи за двое суток до убийства,
остановился у владений капитана и посмотрел на квадрат света,
видневшийся сквозь деревья. Он клянется, что на занавеске ясно