Юлия Латынина
Разбор полетов
Нестеренко любил быструю езду. Тяжелый "паджеро" стлался на рысях по крайней
левой полосе проспекта Мира, делая не меньше ста сорока километров в час.
Была уже поздняя ночь: вдоль проспекта тянулись разноцветные гирлянды огней,
и далеко-далеко, впереди и справа, за вратами ВДНХ, вздымался в небо
гигантский шприц Останкинской телебашни.
иномарки, как плотвички от щуки. Два бронзовых человека - Рабочий и
Колхозница - глядели немигающим суровым взглядом на капиталистическую
Москву, и молот и серп в их сплетенных руках вздымался высоко-высоко, словно
готовый обрушиться на бандитскую иномарку. На траверзе ВДНХ перед "паджеро"
замаячили габаритные огни еще одного запоздавшего путешественника.
года рождения. "Паджеро" свирепо взмигнул дальним светом. "Мазда" и не
подумала уступить дорогу, водитель выжимал из почтенной старушки сто
двадцать км в час.
догонять еще один автомобиль.
Мощный, но тяжелый "паджеро" стал нехотя разгоняться: был у внедорожника
этот недостаток, скорость он набирал куда медленнее, чем сухощавый "мере".
Третья тачка, не теряя времени, выскочила еще левее, натужно звеня
двигателем в обход "мазды" и внедорожника.
непропорционально длинным, увенчанным глушителем автоматом.
вырвало из рук бандита. Тачка встала на дыбы, словно лошадь, которой ткнули
в морду факелом. Мир закружился волчком, машину вынесло на встречную полосу,
и сквозь покрывающееся трещинами стекло Нестеренко увидел белые от ужаса
фары несущегося наперерез трейлера.
отказа вправо, одновременно срывая ручной тормоз и вдавливая педаль газа в
пол до упора. Это был классический "полицейский разворот" - заблокированные
задние колеса должны были забрать влево и развернуть машину, но вместо этого
ничего не случилось. "Паджеро", как волчок с горки, вальсировал навстречу
трейлеру.
случилось, за какие-то доли секунды. "Паджеро" - это же внедорожник. И
сейчас у него были блокированы все четыре колеса, а не только два задних.
выходить из затяжного вальса, перелетела обратно через резервную полосу и
заскользила к обочине, бочком-бочком, словно школьник, пытающийся улепетнуть
со скучного собрания. Внедорожник легко перемахнул через высокую бетонную
кромку тротуара, боднул зазевавшуюся урну и смачно влепился всей мордой в
уголок автобусной остановки, совершенно в эту пору безлюдной. Раздался
сильный удар, чугунный столб прогнулся, и по крыше безвинного "паджеро"
забарабанил стеклянный дождь. Валерия швырнуло о рулевую колонку, и в груди
бандита что-то ощутимо хрупнуло.
траву, пропитанную за день удушливым автомобильным дымом. Позади, метрах в
двадцати, уткнувшись покалеченным носом в бетонный столб, шипела глупая
"ма-зда", которая так не хотела уступать дорогу бандитскому "паджеро". То ли
ей попало за компанию, то ли водитель просто не справился с управлением.
Белая "девятка", из которой велась стрельба, с визгом развернулась и
полетела обратно по ночному проспекту.
мелькнуло невнятное пятно лица и черный силуэт самого знаменитого в мире
автомата, чье изображение украшает государственные гербы шести развивающихся
стран.
обрушился на заднее крыло невинной "мазды". Нестеренко прицелился и
выстрелил. Автоматчик кувырнулся в глубь салона, "девятка" вильнула и
полетела в темноту.
московских группировок, осознал невероятный, но не подлежащий сомнению факт:
стреляли не в него.
небом столицы, разбегались кто куда, вовсе не горя желанием связываться с
бандитской разборкой. Наверняка кто-то из них уже вызвал по телефону
ментовку.
оскалился в гротескной улыбке, обнажив беззубую щель, сквозь которую можно
было разглядеть потроха двигателя и белый обод воздушного фильтра. В машине
что-то тихо потрескивало, пробитый бак, что твой Бахчисарайский фонтан,
плакал прозрачными бензиновыми слезами.
простыня, тело с бессмысленно вытаращенными глазами.
водитель трейлера, едва не расплющившего "паджеро". Единственный среди двух
десятков водителей, проехавших сцену кошмарной катастрофы, решившийся
остановиться.
краешек мини-юбки и тонкую руку в дешевом деревянном браслете.
красного, как пионерский галстук, пламени, "мазда" взбрыкнула задом и
загорелась, как бенгальский огонь, разбасывая вокруг себя веселые новогодние
искры.
Девушка пришла в себя и истерически всхлипывала, цепляясь тонкой лапкой за
клетчатую рубашку водилы. Ее спутник висел на руках Нестеренко обвисшей
макарониной.
ухайдакался не до смерти.
приваренные на носу штанги отчасти защитили двигатель от удара. Более того,
левое переднее колесо, словившее пулю, было хоть и приспущено, но не до
конца. Залитый в камеру герметик явно оказался на высоте. Правда, откуда-то
из-под капота вытекало темное вязкое пятно - скорее всего, масло. Было
полное впечатление, будто испуганный автомобиль обделался по-маленькому.
Валерий сунул руку за пазуху и рассеянно выгреб оттуда останки раздавленного
рулевой колонкой мобильника.
не дожидаясь, пока нагрянувшая ментовка примется выяснять, не превысил ли
господин Нестеренко пределов необходимой самообороны, паля в проезжающую
"девятку" из незарегистрированного ствола. У Валерия Нестеренко была
хроническая неприязнь к общению с людьми в форме. Другой выход...
выкатился с обочины на шоссе. Левая передняя камера прихрамывала, но воздух
держала. Девушка сидела рядом с Валерием. Парень лежал на заднем сиденье.
Валерий убрался как раз вовремя: исчезая в широкой подворотне многоэтажки,
он заметил в зеркальце заднего вида всполохи милицейских "синеглазок".
Впрочем, его торопливость объяснялась не только нежеланием встречаться с
ментами. Еще полчаса - и никуда к черту на этой тачке не уедешь: масло все
вытечет и двигатель заклинит на первой же сотне метров.
мальчишеский голос спросил:
следует рассмотреть обоих пассажиров незадачливой "мазды". И хотя Валерий
Нестеренко был "афганцем" и человеком, привычным ко всякой мерзости и крови,
он внезапно почувствовал, как сердце его уходит куда-то вниз, а руки сами
собой сжимаются в кулаки.
были узкие плечи, цыплячья шея и черные большие еврейские глаза. Девочка,
которую Нестеренко впопыхах принял за шлюху, явно была его одноклассницей:
кокетливая красная мини-юбка, притязающая на сексапиль-ность, была, видимо,
куплена на загородной толкучке за пятьдесят рублей, красные же босоножки
стоили ненамного дороже, а неловкий и обильный грим был теперь размазан по
почерневшему личику.
дышала. Вот-вот она опомнится и заплачет.
производства. Но он не помнил, чтобы ему пришло в голову заказать двух
пятнадцатилетних детей. И он абсолютно не мог представить себе ситуации, в
которой он бы захотел или смог это сделать.