Росс МАКДОНАЛЬД

ОМУТ

Если судить только по фигуре, ей не дашь и тридцати - гибкая,
стройная, словно молодая девушка. И одежда подходящая: модный дорогой
костюм из гладкой блестящей ткани; в туфлях на высоких каблуках изящество
линий затянутых в нейлон ног должно произвести особо сильное впечатление.
Лицо... вот лицо было не девичье. Беспокойство притаилось в глазах,
складки пролегли с обеих сторон у рта. Глаза глубокого синего цвета, но
взгляд... какое-то двойное зрение у нее. Ясно и отчетливо глаза смотрят на
вас, а в то же время видят то, что находится за вашей спиной. Чувствуешь:
позади годы, и за эти годы она видела куда больше, чем успела бы узнать
неопытная девушка.

"Тридцать пять, - подумал я, - и пользуется успехом".

Она довольно долго простояла в дверях, не произнеся ни слова, - у
меня была возможность понаблюдать.

Пальцы обеих рук стиснули черную замшевую сумочку, свисавшую на
ремешке с плеча, женщина нервно покусывала верхнюю губу. Я тоже не нарушал
затянувшегося молчания. Какой бы она ни была - смелой иль нерешительной, -
ожидать от меня руки, протянутой, чтоб помочь ей перейти порог, не
приходилось. Поддержка такого рода ей вряд ли требовалась. Достаточно
взрослый человек, она пришла сюда по собственной воле и собственным
причинам. Но ей было неловко, и совершенно очевидно, только острая
необходимость заставила ее обратиться ко мне.

- Мистер Арчер? - спросила она наконец.

- Да, входите, пожалуйста.

- Спасибо... Простите, что я не сразу решилась... Наверное, я
заставила вас почувствовать себя дантистом.

- Все питают нелюбовь к дантистам и детективам. Я тоже их терпеть не
могу.

- Правда? Откровенно говоря, я никогда еще не бывала у дантиста. -
Она улыбнулась так, будто желала подтвердить справедливость своих слов; я
протянул руку, и она дружелюбно пожала ее. Рука моей гостьи была сильной и
загорелой. - И у детектива не бывала ни разу, - добавила она.

Я усадил женщину на стул около окна. Она ничего не имела против того,
чтобы свет падал на ее загорелое лицо, на волосы естественного каштанового
цвета, без малейшего намека на седину.

- Так какой же зуб вас беспокоит, миссис?..

- Простите... Меня зовут Мод Слокум. Я всегда забываю правила
хорошего тона, когда расстроена.

Странно было услышать подобные извинения от женщины, с такой фигурой
и в таком костюме.

- Да ничего, - сказал я, - у меня-то шкура носорога и сердце из
железа. Целых десять лет я занимался разводами в Лос-Анджелесе. И если вы
сможете рассказать мне что-нибудь эдакое, чего я еще не слышал, то жертвую
свой недельный выигрыш в игорном доме в Санта-Аните на достойное
благотворительное мероприятие.

- А вы способны бросить свои средства на некий дикий проект?

- Дикие проекты меня повергают в ужас, но чаще и сильнее ужасают
люди.

- Догадываюсь, почему вы так сказали. - Красивые белые зубы снова
сверкнули в улыбке. - В молодости я думала, что люди могут жить в
согласии... могут давать жить другим так, как хочется этим другим... вы
понимаете? Сейчас я не уверена...

- Насколько я понял, отнюдь не идея побеседовать на отвлеченные темы
привела вас, миссис Слокум, сегодня утром ко мне. Или я ошибаюсь?

Долгая пауза. Наконец я слышу ответ:

- Да. Вчера у меня было... потрясение. - Она приcтально посмотрела
мне прямо в глаза - и одновременно на ту часть стены, которую моя голова
ей загораживала. Ее глаза были так же глубоки, как море за Каталиной.

- Кто-то пытается меня уничтожить.

- Убить?

- Уничтожить... Уничтожить все то, о чем я забочусь, чем живу...
Моего мужа, мою семью, мой дом. - Голос ее задрожал. - Очень трудно
рассказывать про это... Какие-то закулисные игры ведутся со мной... вокруг
меня.

Утро абстрактных исповедей, где детектив Арчер выступает священником,
не имея духовного сана, но обязав себя выслушивать всякие экивоки и
неопределенности.

- Мне следовало бы получить профессию дантиста и заняться делом более
легким и менее болезненным, чем мое нынешнее удаление зубов, - дело, по
крайней мере, ясное... Если вам действительно нужна моя помощь, миссис
Слокум, сообщите мне, в чем именно она должна состоять... Кто и что вас
сюда привело?

- Мне вас порекомендовали. Я знаю человека, который... работает в
полиции. Он утверждал, что вы честны и умеете молчать.

- Довольно странно, что о тебе отзывается подобным образом
полицейский. Не будете ли вы столь любезны сообщить мне его имя?

- Нет, я не стану этого делать. - Мое предложение, казалось, вызвало
у женщины тревогу. Пальцы стиснули черную замшевую сумочку. - Он ничего не
знает о моем деле, этот полицейский.

- И я тоже. И даже не надеюсь когда-либо узнать. - Я позволил себе
улыбнуться. Предложил сигарету. Щелкнул зажигалкой. Миссис Слокум
затянулась. Без всякого наслаждения, но куренье, кажется, успокоило ее.

- Бог с ним, с полицейским. - Она поперхнулась сигаретным дымком. - Я
всю ночь пыталась сосредоточиться, пыталась собраться с мыслями и до сих
пор не могу связно изложить... Никто ничего не знает, понимаете? И очень
трудно рассказывать постороннему... Единственное, чего я сумела достичь, -
это выработать привычку к молчанию... шестнадцать лет молчания.

- Шестнадцать лет? Я думал, это произошло вчера.

Она покраснела.

- О да, это произошло вчера... Я имела в виду годы, долгие годы
своего замужества. Это связано с моим замужеством.

- Я так и думал. Я неплохо умею отгадывать загадки.

- Простите меня. Я не хотела вас оскорбить или обидеть. - Ее
извинения опять-таки выглядели необычно для особы такого полета. Для
женщины, разодетой на сотню долларов. - Я не думаю, что вы будете
распространяться об этом где-либо или попытаетесь меня шантажировать...

- А кто-нибудь пытается вас шантажировать?

Вопрос настолько испугал ее, что она непроизвольно подскочила на
стуле. Потом села поудобнее, закинула ногу на ногу, подалась грудью
вперед.

- Я не знаю. Понятия не имею. - Как бы приходя в себя, заявила она.

- Тогда мы в равном положении.

Из верхнего ящика стола я вынул конверт, раскрыл его, вынул листок
полученного вчера извещения и принялся читать напечатанный на машинке
текст. Ну да, призыв застраховаться... Извещение информировало, что, даже
если я не попаду в больницу в течение текущего года, я не могу позволить
себе на следующий не выбрать такого средства защиты, как страхование
своего здоровья, а "тот, кто колеблется, проигрывает".

- Тот, кто колеблется, проигрывает, - процитировал я вслух.

- Вы смеетесь надо мной, мистер Арчер? Но вы же должны понять меня.
Есть ли возможность помочь мне в моем деле? А вдруг нет, а я уже расскажу
вам обо всем. Смогу ли я рассчитывать, что тогда вы все забудете?

Я дал своему раздражению волю - голос мой был сух и на сей раз я не
постарался улыбнуться.

- Давайте оба забудем об этом. Вы отнимаете у меня время, миссис
Слокум.

- Знаю. - В голосе гостьи мне послышалось ее отвращение к себе. - Это
был настоящий выстрел, понимаете? Выстрел мне в спину! - Она заговорила с
внезапной решимостью, раскрывая сумочку резким движением: - Да, я должна
дать вам взглянуть на это. Я не могу теперь пойти домой. Не могу сидеть и
ждать еще одного тако-го же...

Я взял письмо, которое она протянула. Письмо было коротким, без
заглавия и без подписи:

"Дорогой мистер Слокум.

Лилии, распространяющие запах гнили, хуже, чем сорная трава. Неужели
Вам доставляет удовольствие роль услужливого рогоносца? Или Вы - странным
образом - не осведомлены о нечистых амурных делах Вашей жены?"

Послание было отпечатано на листе дешевой белой бумаги, сложенном по
размеру маленького конверта.

- Есть ли конверт от этого письма?

- Да.

Она порылась в сумочке. Вот он, мятый белый конверт, адресованный
Джеймсу Слокуму, эсквайру, Трэйд-роуд, Нопэл-Велли, Калифорния. На
почтовой марке ясно значилось: Куинто, Калифорния, 18 июля.

- Сегодня среда, письмо отправлено в понедельник. Вы знаете жителей
Куинто? - спросил я.

- Всех? - Ей даже удалось улыбнуться через силу. - Куинто в
нескольких милях от Нопэл-Велли, где мы живем. Но у меня нет даже смутного
представления, кто бы мог послать это.

- А почему? О том есть представление? Хоть какое-нибудь.

- У меня есть враги, полагаю, есть. Ведь у большинства людей они