Жорж СИМЕНОН

В ТУПИКЕ

Глава 1

Определить, какую роль сыграл в нашей жизни тот или иной час, мы,
разумеется, можем только впоследствии. Но о котором идет речь, окрашен
цветом неба; а было оно серым повсюду, куда ни глянь, как внизу, где мчались
тучи, гонимые восточным ветром, так и в вышине, где про запас хранился дождь
на много-много дней.

Уже не хватало сил хныкать и повторять, что проходит последнее
воскресенье перед Пасхой! Да и к чему? Это тянулось уже месяц за месяцем!
Месяц за месяцем газеты сообщали о наводнениях, оползнях, обвалах!

Лучше уж молча пожимать плечами, как пастор, вице-мэр, что стоял перед
дверью, спрятав руки в карманы, ссутулясь и глядя в одну точку.

Было только десять часов утра. В такое время вице-мэр еще не оделся как
полагается. Он заглянул сюда по-соседски, накинув старый пиджак на ночную
рубашку и сунув босые ноги в кожаные шлепанцы. Лили за стойкой мыла стаканы
и ставила их на полку. Тони, рыбак, полулежа на диванчике, обтянутом
искусственной кожей, машинально следил за ней. Резная металлическая вывеска
со скрипом раскачивалась при каждом порыве ветра, и дождь размывал
намалеванную яркими красками тарелку буйябеса <Традиционное рыбное блюдо на
юге Франции.> и надпись "У Полита".

***

А сам Полит, тоже еще не одетый и не умытый, был просто вне себя. Яростно
загружал он большую печь, которую вот уже два месяца следовало перестать
топить. Потом шел в кухню - ступенькой ниже - и гремел там ведрами и
кастрюлями.

- Кажется, сегодня в церкви ветки самшита освящают? - спросил вице-мэр,
когда зазвонили колокол церкви в порту Гольф-Жуан.

Как раз в эту минуту мимо двери проходила согнувшаяся под зонтиком
старуха, вся в черном, с молитвенником в руке.

- А по-моему, сегодня день свечей! - вздохнул Тони, не двигаясь с места.

- Каких еще свечей?

- Когда я, мальчиком, пел в церковном хоре...

- Это ты-то пел в хоре?

- Почему бы и нет? Так вот, я помню, что-то говорилось тогда о свечах, и
священник втыкал гвозди в такую здоровенную свечу...

- Да это все приснилось тебе! - пробурчал вице-мэр, который ничего такого
не припоминал.

Прямо перед ним, в порту Гольф-Жуан, приплясывали на волнах лодочки,
причаленные в нескольких метрах от мола, носом к ветру. А подальше,
вырвавшись из-под защиты мыса Антиб, клокотало море и крутые гребни,
казалось, исходили дымом.

- Я тоже помню свечи, - вмешалась Лили, о которой вовсе позабыли.

Вице-мэр воспользовался случаем, чтобы отпустить грубую шуточку, и
приоткрыл застекленную дверь. В тот же миг брызги дождя, с шумом заливавшего
узкий тротуар, ворвались в кафе, долетев чуть не до самой его середины.

- Дверь! - заорал из кухни Полит.

- Заткни пасть! - отозвался вице-мэр, но дверь все-таки закрыл.

Время от времени мимо кафе проносилась машина из Канн в Жуан-ле-Пэн,
взметая с обеих сторон фонтаны грязной воды. Потом у двери остановился
большой синий лимузин с шофером в ливрее. Из машины вышел человек в белых
брюках, черном клеенчатом дождевике и морской фуражке; он рассеянно пожал
руку шоферу и, согнувшись, перебежал через тротуар в кафе.

Вице-мэр, собираясь уйти, потеснился, пропустив его, и пробормотал:
"Привет, Владимир!"

Машина уже повернула назад, в Канны, откуда пришла. Владимир стряхнул
свой черный дождевик, подошел к стойке, угрюмый, недовольный, нерешительный.
Каждое утро повторялась одна и та же комедия. Он с отвращением смотрел на
бутылки. В этот час лицо его было опухшим, веки красноватыми. Лили ждала,
улыбаясь, держа в руке стакан и полотенце.

- Виски?

- Нет.

Тони, по-прежнему развалясь на диванчике, тоже глядел на Владимира. А
вице-мэр стоял теперь спиной к застекленной двери.

- Ну ладно! Виски так виски!

Он закурил и посмотрел на Тони, не находя нужным поздороваться с ним. К
чему это, когда и так видишься потом целый день? Затем бросил взгляд в окно,
на яхту, видневшуюся в конце мола.

- Блини выходил?

- Не видал.

Владимир вошел в кухню, где Полит ставил на огонь картошку, открыл
стенной шкаф, взял оттуда банку свежезасоленных анчоусов и вытащил пальцами
две-три рыбки.

- Поздно лег? - спросил Полит.

- В четыре.., пять.., уже не помню.

- Гости?

- Друзья из Марселя, вечером уезжают.

Он снова примостился у стойки и жевал анчоусы, даже не стряхнув с них
соль, иногда запивая их глотком виски.

Порой вздыхал, поглядывая на белую яхту. Виие-мэр тоже вздыхал, погода
его угнетала.

- Пора мне пойти одеться, - заявил он. Это он повторял уже в третий раз,
но у него все не хватало духу выйти из кафе и перейти в соседний дом. Не
двигаясь с места. Тони воскликнул:

- Э! Вот и Блини!

С яхты спустился человек, одетый, как и Владимир, в белые полотняные
брюки и черный дождевик, на голове у него была фуражка с золотым гербом. Он
нес в руке продуктовую сумку и шел торопливой походкой, подняв воротник,
спрятав в него подбородок. На какое-то мгновение Блини шагнул в сторону,
чтобы заглянуть в окно кафе, увидел Владимира и снова двинулся к рынку.

- Не скучает он, должно быть, с девчонкой-то! - проговорил вице-мэр.

Владимир промолчал. Даже не подумав расплатиться, он набросил на плечи
дождевик и пошел к "Электре".

Остальные посетители ничего и не заметили, подумали, что Владимир всегда
такой по утрам. За те годы, что он был капитаном "Электры", они успели к
нему привыкнуть. Лили, не задумываясь, налила ему виски, хотя он и
утверждал, что пить не будет. И теперь они полагали, что он недолго пробудет
на борту и вернется выпить еще стаканчик, после чего только и развеется его
утренняя горечь.

Но никто из них толком ничего не знал.

Снова погрузились они в унылое созерцание дождя, следя за Владимиром,
который приблизился к яхте, поднялся по сходням и наконец исчез в носовом
люке.

- Неплохо устроился в теплом местечке... - вздохнул Тони-рыбак.

- Не скажи, иной раз не захочешь быть в его шкуре, - возразил вице-мэр,
подумывая уже, не пора ли идти одеваться.

Лили покончила со стаканами и теперь протирала полированные столы,
потускневшие от сырого воздуха. Кафе Полита не было трактиром для рыбаков,
но не было и рестораном для туристов. Однако напоминало оно и то, и другое.
Полит сохранил в целости прежнюю длинную оцинкованную стойку с сифоном и
краном для пива и кассой в углу. Пол был, как и раньше, вымощен красными
плитками, на прованский лад, но теперь тут стояли красивые деревенские столы
темного дуба, стулья с плотными соломенными спинками, а на окнах висели
занавески в мелкую клеточку.

- Лили! - крикнул Полит. - Сбегай купи полфунта сала...

- Можно взять ваш дождевик? - спросила девушка у Тони и побежала к
лавкам, окружающим церковь и кинотеатр.

Там она увидела Блини, который, как толковая хозяйка, щупал кабачки один
за другим. "Привет, Блини!" - издали бросила Лили.

***

По-прежнему дул ветер, неслись серые тучи. Владимир неподвижно стоял в
кубрике "Электры". Он был похож на больного, чувствующего, как у него
сжимается сердце, предвещая приступ.

Справа - койка Блини. Слева - его собственная. Над ними были еще две
подвесные койки, по одной с каждой стороны, но на этих верхних койках они
держали вещи. На стороне Владимира - беспорядок, одежда и белье,
разбросанные вперемежку, бутылки минеральной воды "Витель".

На стороне Блини - все прибрано, как у образцового солдата: тщательно
заправленная койка, белье, уложенное стопочкой, мелочи, сувениры и
украшенный голубой ленточкой вид Батума, что на Кавказе.

Владимир стоял, держа правую руку в кармане, и чуть покачивался, когда
яхта кренилась под напором волн. В открытый люк над его головой залетали
брызги дождя, и на полу уже образовался мокрый квадрат.

Внезапно он судорожно вздохнул, что-то пробормотал по-русски и протянул
руку к деревянной шкатулке с выжженной на крышке картинкой, стоявшей на
стороне Блини. В таких шкатулках девушки обычно держат милые сердцу сувениры
или любовные письма.

В этой шкатулке хранились фотографии, монеты, открытки, всевозможный
хлам, который Владимир отбросил рукой. На мгновение в кубрике, несмотря на
тусклое освещение, что-то ярко блеснуло, - то был бриллиант, величиной с
орешек, вставленный в оправу кольца.

Потом с палубы донесся какой-то звук, и Владимир быстро поставил шкатулку
на место. Он едва успел наклониться к своей койке, как кто-то наверху
подошел к открытому люку над его головой.