Микки СПИЛЛЕЙН
УБЛЮДОК БАННЕРМЕН
можно было увидеть владения Баннерменов, расположенные у самого залива и
освещенные лунным светом. Особняк отбрасывал причудливые тени, и в ночи
ясно виднелась колоннада, похожая на руки гигантского скелета. По
сравнению с тем разом, когда я видел его последний раз, поместье было
сильно запущено и все заросло травой. Чугунные ворота в кирпичной стене
были, правда, еще на месте, но сам кирпич уже весь рассохся и
растрескался, а петли на воротах едва держались. Но сейчас не было времени
останавливаться на подобных мелочах.
тем не менее я все время кидал взгляды по сторонам, и это было так
естественно, когда человек прожил здесь первые двенадцать лет жизни,
прежде чем его выбросили на растерзание в этот жестокий мир. И ему,
конечно, хочется взглянуть на отчий дом, на его шрамы и царапины,
появившиеся за прошедшие годы.
некоторой долей сожаления я смотрел на все это, потом немного притормозил
и свернул с шоссе, направившись вверх по дороге к дому.
сделал ради этого?"
будет прием - удачным или неудачным - я всю дорогу дымил сигаретами.
канули в вечность две войны? Если же вам представится такая удивительная
возможность, не упускайте ее! Мой старик частенько говаривал перед
смертью: "Не забывайте, что произошло с кошкой..." И после этих слов
обычно смеялся, потому что звали меня К.К., или, точнее, Кэт Кей
Баннермен.
место, где меня угораздило родиться. Только вот зачат я был во грехе. Моя
мать умерла через час после того, как я появился на свет, и старик принес
меня домой вместе с этим именем на устах и с позором для всех остальных
членов семьи, которые так и не смогли примириться с моим существованием.
Нет, Баннермены не могли такого вынести.
ступеням к парадной двери, дернул за шнур звонка. Теперь он был
электрическим, и я услышал, как зазвенело где-то в глубине дома. После
этого голоса, доносившиеся из дома, казалось, внезапно смолкли, а когда
дверь отворилась, я увидел старую леди, которая когда-то угощала меня кофе
и сэндвичами, когда меня наказывали и запирали одного в моей комнате и
которая всегда рассказывала, что происходит в мире и семье.
осторожно сказала:
квакающим.
скривились от негодования. Но прежде чем она успела раскрыть рот, я
сказал:
но все-таки не думаю, что ты забыла того, кого когда-то называла "своим
котенком".
внезапно поднялись. Она вытянула руки, дотронулась до моего лица и
покачала головой, словно не веря глазам. И вдруг что-то растопилось в ее
взгляде, и она воскликнула:
на щеках за эти два дня, конечно, колола ей щеки и она невольно издала
слабый стон, хотя и было ясно, что искренне рада встрече. Наконец я
выпустил ее из объятий.
лет! И ты... Ты уже совсем взрослый и такой большой... Заходи же, Кэт...
Заходи, заходи!
яблочным пирогом и мастикой.
назад и внимательно осмотрела меня.
Руди, и шрам после того, как ты упал с дерева... И глаза, отцовские
глаза...
высокую шляпу и по ее лицу было видно, что она думает: я еще не дорос до
того, чтобы она считала меня солидным человеком, я для нее все еще
двенадцатилетний мальчик, которого все еще оскорбляют двоюродные братья -
Руди и Теодор.
сердцу. Что было, то прошло. К тому же я не собираюсь тут долго
оставаться. Постараюсь исчезнуть до того, как обо мне заговорят. И я
совершенно ничего не хочу от этих Баннерменов. Не волнуйся, все будет
хорошо, и никаких криков, я ведь здесь проездом.
показала на дверь.
экономкой и ее не посвящали во все тайны этого дома. Я нежно похлопал ее
по плечу, нажал на обе ручки двустворчатой двери и распахнул ее.
возникает от предвидения, что сейчас произойдет.
кресле и выслушивать очередную ложь Руди. Частенько я представлял себе эту
сцену, лежа в темноте на кровати, пока не позволил себе вернуться в "лоно
семьи". Я живо помнил, что старик Макколи не любил выполнять подобную
работу, но получал приказы от дяди Майлса и выполнял ее на моей спине,
зная, что иначе ему будет нагоняй. Нисколько не сомневаюсь: будь жив мой
старик, он бы здорово отдубасил своего осла-братца за подобные приказы. Но
он умер. Ему крупно не повезло. Он пошел помогать Руди, угодившему в
грязную историю, схватил воспаление легких и через неделю его не стало.
Дядюшка Майлс превратился в худого безобразного старика. Он сидел за
письменным столом с непроницаемым выражением на лице, и оно внушало страх
и выражало угрозу. Вместе с ним в комнате были Руди и Тэд, на которых,
вероятно, устрашающий взгляд старика не производил должного впечатления.
Они тоже здорово облысели за это время, а лица их, как и раньше, были
прыщавыми и угловатыми и вообще имели довольно глупый вид.
уголке, а Руди величественно стоял посреди комнаты, нервно водя языком по
губам и подбоченясь.
в кресле, нога на ногу, немного грузный, с густыми черными волосами, как у
женщины, но с лицом мужественным и красивым.
Они оба были из чикагского "синдиката", и у обоих на физиономиях было
написано, что ситуация им явно не по нутру.
узнал меня. Майлс и оба его сынка вопросительно посмотрели на гостей,
молча спрашивая, не из их ли я компании. Но Карл Матто неопределенно пожал
плечами, и они снова с недоумением посмотрели на меня.
рассерженный, пошел на меня.
уважение семье и немного отдохнуть.
задохнется.
вниз, хорошо понимая, что его должно парализовать от страха. Когда же он,
наконец, нерешительно попытался протянуть мне руку, я поднял свою и
шлепнул его по отвисшим губам.
забежал за письменный стол.