Чтение 2–й страницы книги ~Шаги в неизвестное~

Отдернув штору, я бросил мимолетный взгляд на берег и асфальтированное
шоссе, повернулся и пошел к часам. От этого короткого взгляда в окно у
меня осталось какое-то тревожное впечатление. Волна, набегающая на
песчаный пляж, два пешехода на обочине дороги, мотоцикл, мчавшийся по
асфальту, - все было, как обычно, и в тоже время во всем ощущалась
какая-то странность.

Подойдя к часам - это был старинный швейцарский механизм, заключенный в
резной дубовый шкафчик, - я открыл дверцу, посмотреть, что же с ними
стряслось.

Я открыл дверцу... и замер.

Вы понимаете, что я увидел. Маятник на длинном и толстом бронзовом
стержне _не висел_ вертикально. Он был отклонен влево, то есть находился в
наиболее удаленном от равновесия положении!

Помню, что в детстве, двенадцатилетним мальчишкой, я часто мечтал о
том, чтобы сделать какое-нибудь чудо. Например, подпрыгнуть и не
опуститься сразу на землю, а повиснуть в воздухе. Или поднять камешек,
отпустить его и увидеть, что он не падает, а останавливается в воздухе. И
я прыгал десятки раз, прыгал до изнеможения, но сразу же исправно падал на
землю в полном соответствии с законом всемирного тяготения. Но неудачи не
мешали мне мечтать. Я представлял себе, что, если не сегодня, так завтра я
вдруг сумею избавиться от сковывающей меня силы тяжести и тогда... Тогда
фантазия разыгрывалась совершенно безудержно. Я уже парил над землей,
перелетал границы, помогал арабским повстанцам бороться с французскими
пулеметами, освобождал из тюрем узников капитала и вообще совершенно
переделывал мир.

Каждый из нас в детстве мечтал о каких-нибудь чудесных крыльях, либо о
шапке-невидимке, либо еще о чем-нибудь таком же.

И вот теперь я увидел осуществившимся мое мальчишеское чудо. Маятник
наших часов был освобожден от силы тяжести. Его не притягивала масса
земли. Он парил в воздухе.

Не знаю, как вел бы себя на моем месте кто-нибудь другой. Я же был
совершенно ошарашен, подавлен и с полминуты, наверное, продолжал смотреть
на маятник. Потом я встряхнул головой и протер глаза.

Часы не шли, а маятник находился в крайнем левом положении. Это было
невероятно, но это было так.

Я рассеянно глянул в окно, и то, что я там увидел, заставило меня
вздрогнуть.

Пейзаж ни на йоту не изменился за то время, пока я смотрел на маятник.
Все та же волна катила на берег - я запомнил ее по кипящему,
завернувшемуся вниз гребню - два пешехода были на дороге в том положении,
в каком их оставил тогда мой мимолетный взгляд, и мотоциклист оставался на
том же самом месте.

Помню, что больше всего меня поразил мотоцикл. Это был "ИЖ-49", и шел
он на скорости не меньше, чем пятьдесят километров - я видел это по
синеватому выхлопному дымку, отброшенному на порядочное расстояние от
глушителя. Мотоцикл мчался и в то же время стоял. Стоял и не падал набок
опять-таки в полном несогласии с законами равновесия.

Я тогда решил, что я сплю и все это мне просто снится. Как всегда
делается в романах, ущипнул себе левую руку и вскрикнул от боли. Нет, я не
спал.

- Забавно, - сказал я себе, хотя мне было совсем не забавно, а даже
страшно.

Я еще раз оглядел комнату и посмотрел в окно.

- Я инженер Коростылев, - сказал я вслух. - Меня зовут Василий
Петрович, мне тридцать пять лет, и сегодня воскресенье двадцать пятого
июня.

Нет, я не сошел с ума. Я был в здравом рассудке.

С замирающим от страха сердцем я вышел из комнаты, повернул в передней
ключ и толкнул дверь, выходящую в сад. Она не поддавалась. Тогда я толкнул
сильнее и нажал плечом.

Раздался треск, и сорванная с петель дверь упала на веранду.

Я остолбенело посмотрел на нее. И дверь вела себя не так, как прежде.

Кстати, этот треск был первым нормальным звуком, дошедшим до моего
слуха в то утро. Я понял, что, пока я находился в комнате, меня все время
окутывало какое-то странное молчание, прерывавшееся только шорохом.

Не найдя никакого объяснения тому, что случилось с дверью, я пошел по
дорожке к низенькому редкому забору, отделяющему наш сад от дороги. И тут
опять началось странное. Когда я уже почти дошел до калитки, я
почувствовал, что мне сейчас трудно будет остановиться. Было такое
впечатление, будто меня несут вперед инерционные силы, какие испытываешь,
например, когда сбегаешь по крутой лестнице.

Я с трудом "затормозил" у забора и вышел на улицу.

Мирно стояли дачи нашего поселка. За заборчиками сушилось детское
белье. От огромного царственного тополя в шатре светло-зеленых глянцевитых
листьев, стоявшего возле дома Мохова, лился сильный свежий аромат. В
чистом послегрозовом небе ярко светило утреннее солнце.

Судя по наклону травы и по тому, как гнулись ветви тополя, можно было
предположить, что дует довольно сильный ветер. Да и волна на заливе тоже
говорила о свежей погоде. Но я этого ветра не чувствовал. Мне было жарко.

Постояв "некоторое время у калитки, я подошел к мотоциклисту.

Помню, что в то время, когда я приближался к нему, я начал слышать
выхлопы мотора. Но не такие, как обычно, а в более низком тоне. Что-то
вроде отдаленных раскатов грома. Но как только я остановился, эти звуки
превратились в тот самый шорох, который меня озадачил в комнате.

Мотоциклист - загорелый скуластый парень - сидел в седле, чуть
подавшись вперед и глядя на дорогу с тем сосредоточенным вниманием,
которое вообще свойственно водителям транспорта. Меня он не замечал.

С ним все было в порядке, за исключением того, что он не двигался.

Я зачем-то дотронулся до цилиндра мотора и отдернул руку, потому что
цилиндр был горячий.

Потом я сделал еще большую глупость: я попытался свалить мотоциклиста.
Не знаю, почему мне это пришло в голову, - по-видимому, я считал, что раз
он не двигается, он должен упасть, а не стоять вопреки всем законам
физики. Обеими руками я уперся в заднее седло и не очень крепко нажал. Но,
к счастью, из этой попытки ничего не вышло. Какая-то сила удерживала
машину в том положении, в котором она была.

Впрочем, я особенно и не старался. Я был слишком растерян и подавлен.

Наверное, несколько минут прошло, прежде чем я заметил, что мотоцикл не
совсем стоит на месте, а все же двигается, хотя и очень медленно. Я увидел
это по заднему колесу.

К покрышке пристал кусочек смолы, а к нему прилипла спичка. Пока я
вертелся возле мотоцикла, эта спичка медленно переместилась снизу вверх.

Я присел на корточки и стал смотреть на колесо. Оно и сейчас стоит у
меня перед глазами. Зеленый, густо покрытый пылью обод, чуть заржавевшие
спицы, старая, потрескавшаяся покрышка.

Я долго смотрел на колесо, как будто в нем была разгадка того, что
случилось со всем миром.

Потом я встал и принялся разглядывать водителя. Обошел мотоцикл и стал
впереди него на расстоянии полуметра от переднего колеса. Парень меня не
видел.

Я наклонился и крикнул ему в ухо:

- Эй, послушайте!

Он не слышал меня.

Я взмахнул рукой перед самыми его глазами. Это тоже не произвело на
него никакого впечатления. Я просто не существовал для него.

Переднее колесо подошло, наконец, ко мне - оно двигалось со скоростью,
примерно, одного сантиметра в секунду - и уперлось в мое колено. Сначала
слабо, затем все сильнее и сильнее оно давило на меня, и мне пришлось
отступить.

Потом, совершенно ошеломленный, я побрел к двум пешеходам.

Тут я заметил, что, как только я начинаю двигаться, сразу возникает
довольно сильный ветер, а когда я останавливаюсь, он прекращается. По всей
вероятности, так было и раньше, но я не обратил на это внимания.

Пешеходы - молодая черноволосая женщина и пожилой мужчина с рюкзаком за
плечами - стояли метрах в пятидесяти от мотоцикла. Впрочем, тоже не совсем
стояли, а шли, но шли страшно медленно.

На то, чтобы сделать по одному шагу, им нужно было две или три минуты.
Бесконечно медленно оставшаяся позади нога отделялась от асфальта и
начинала передвигаться вперед. Бесконечно медленно перемещалось тело, и
центр тяжести переходил на другую ногу. За то время, пока совершался этот
шаг, я мог обойти их кругом восемь или десять раз.

По-моему, это были отец и его взрослая дочь. Мне показалось, что я их
знаю - они жили километрах в пяти от поселка в отдельно стоящей даче и
приходили к нам за продуктами.

И они тоже не выглядели чем-нибудь обеспокоенными. За то время, пока я
был возле них, женщина повернула голову и стала смотреть в сторону от
мужчины.

Помню, что я несколько раз обходил их кругом, пробовал им что-то
говорить и даже дотрагивался до руки мужчины.

Один раз я сел на обочину очень близко к женщине и просидел так минут
пять или десять. Мне показалось, что она меня, наконец, заметила. Во
всяком случае она начала медленно-медленно поворачивать голову в том
направлении, где я сидел, и позже, когда я уже поднялся и отошел, ее
голова была еще долго повернута туда. Она смотрела на то место, где меня
уже не было, и потом на лице у нее начало выражаться легкое недоумение.
Чуть-чуть приподнялись брови и чуть-чуть округлились глаза.

Она была хорошенькая и очень походила на манекен в магазине готового
платья. Особенно из-за этого удивленного выражения.

Потом я медленно пошел на пляж, сжимая голову руками.

Что это могло означать, спрашивал я себя. Может быть, какая-то новая