Средиземное море, он никому ничего не рассказал ни о себе, ни о своих
занятиях. Несомненно, это был английский аристократ, но дальше этого
заключения ни судовые офицеры, ни пассажиры так и не продвинулись. Всех
изрядно заинтриговало то, что он сошел с корабля в Черногории, в Каттаро -
городке, стоявшем в стороне от дорог. Странный народ эти англичане, решили
все. Если бы они могли проследить дальнейший маршрут Джулиуса Крейтона, то
удивились бы еще больше.
случайности именно в этот день в Сараево убили эрцгерцога Франца
Фердинанда. Это стало началом всемирной катастрофы. От границ Черногории
до Сараева не больше пятидесяти миль. Впрочем, я еще раз обращаю внимание
читателя на то, что полковник Крейтон не имел абсолютно никакого отношения
к этому событию.
преимущественно верхом по глухим сельским районам, и в конце концов
оказался в предместьях Белграда. Там, в фургоне, стоявшем в густом лесу,
он удостоился беседы с цыганским вожаком.
дворянского рода, владельца живописного замка в Трансильвании. В Вене он
встретился с несколькими людьми, в том числе и с женщиной, известной как
самая изощренная куртизанка в Австрии, чье тело не имело равных в Европе.
Впрочем, суть их встречи не имела никакого отношения к ее профессии.
Империи сотрясали забастовки рабочих, ему удалось несколько часов провести
за беседой с монахом, известным как своею святостью, так и своими
политическими связями.
Австрия предъявила Сербии ультиматум, полковник Крейтон прибыл в Париж.
Город гудел, возбужденный скандалом с Кайо, однако это не помешало
полковнику встретиться с двумя художниками и одним издателем газеты. На
ночном марсельском поезде он выехал в европейскую штаб-квартиру
Иностранного легиона. Большую часть дня он провел в тамошней церкви, вслед
за чем вернулся в столицу.
билет в купейный вагон поезда, отправляющегося паромом в Лондон -
невероятное достижение, учитывая царившую на Северном вокзале панику.
2
минут пополудни. В субботу, в самый разгар лета маленькая станция была
почти пуста. В Париже царила паника, да и в Лондоне поезда, следующие из
столицы на море, брались чуть ли не штурмом. В Грейфрайерз стояла
обыкновенная сельская тишь.
боджлевский "роллс", за рулем которого восседал Волынка собственной
персоной.
сказал Эдвард, забираясь в машину.
немного? - Он только что не сиял от гордости: ну как же, разрешили вести
"роллс"!
Грейфрайерз-Грейндж - отвез несколько кружным путем, но все же
постаравшись не опоздать к обеду. Эдвард поблагодарил миссис Боджли за то,
что та согласилась приютить его, прибывшего так внезапно. Собственно, он
сам напросился в гости, но воспоминание об этом было для него слишком
болезненным. Миссис Боджли убеждала его, что в этом доме ему рады всегда.
Какие-то обрывочные воспоминания о самом обеде - разрозненные страницы
потерянной книги. Самым ярким воспоминанием было его огорчение от того,
что на нем блейзер и шерстяные брюки. Он чувствовал себя, как бродячий
пес, угодивший в питомник породистых собак. Один из его чемоданов украли в
Париже, а купить себе что-нибудь пристойное из вечерней одежды в Лондоне
он просто не успел. К тому же у него не было английских денег, а банки по
субботам не работали.
Волынки он, разумеется, знал хорошо: мать - большую, громогласную миссис
Боджли и отца - седеющего генерала с белоснежными усами на красном лице.
Был еще майор Как-его-там, типичный колониальный вояка. Была вдова, леди
Как-ее-там-еще, и викарий. И еще какие-то люди. Обрывки разговора о
неизбежности войны... Майор пространно объяснял, как французы и русские
словно жернова разотрут бошей в порошок. Все соглашались, что война
закончится к Рождеству.
сигарами, разговор опять зашел о войне, о том, что давно пора преподать
немцам хороший урок, о том, в какой род войск запишутся Эдвард Экзетер и
Тимоти Боджли, о том, как им повезло, что они так молоды и могут служить в
армии.
разошлись - рано, ибо утром генералу предстояло выступать в церкви.
поверх пижамы - на диване они болтали, как в старые добрые времена. В
последнее время Волынка зачитывался "Затерянным миром" Конан Дойла. И
сейчас он взахлеб рассказывал Эдварду о книге - обещал одолжить сразу, как
дочитает сам. Они ностальгически вспоминали школьные деньки, не без
удивления заметив, что всего неделю назад покидали стены Фэллоу без
особого сожаления. Потом вернулись к военной теме, и в голосе Волынки
зазвучала горечь.
давались ему с трудом: из груди у него вырывались хрипы, как у умирающей
кошки. Волынка страдал астмой, он даже до середины крикетной площадки не
мог добежать, не посинев, хотя силой не уступал многим. Да, шансов попасть
на войну у него не было никаких, а Эдвард не знал, как утешить его, и
только мямлил что-то насчет возможности работы в разведке.
времена?
Возможно, они надеялись, что обычная мальчишеская шалость поможет им
справиться с ощущением нереальности. Ощущением, так внезапно вторгшимся в
их жизни. Из строго упорядоченной, почти монастырской дисциплины закрытой
школы их выбросило в мир, стоящий на грани безумия.
пристройке, гулкой, заставленной старой мебелью и полной беспокойных,
неожиданных теней. На этом для Эдварда Экзетера реальность закончилась.
рисунки в "Иллюстрейтед Лондон ньюс". Какая-то женщина кричала, и крики ее
эхом отдавались от каменных сводов. Глаза у нее были дикие, и волосы
ниспадали тяжелыми кудрями. Там был нож. Там была кровь - фарфоровая
миска, в которую лилась кровь. Он смутно помнил, что кто-то барабанил в
дверь, пытаясь войти, и что сам он отбивался деревянным стулом от маньяка
с окровавленным ножом. Потом была отчаянная боль в ноге.
3
гнал по небу облака, то открывая, то закрывая луны, отчего узкие улочки то
становились черными, как угольный погреб, то вновь делались такими
светлыми, что можно было читать вывески, со скрипом раскачивающиеся на
ветру. Над крышами из пластин сланца, над дымовыми трубами белыми зубами
сверкали ледяные вершины Наршволла, на которых тут и там темнели черные
языки теней.
завершает очередной круг по спящему городу. Страж верхом на драконе
медленно ехал по Торной Дороге. Работу стража нельзя было назвать ни
слишком прибыльной, ни слишком престижной. В эту ночь ее можно было
назвать чертовски холодной, и мысли стража касались главным образом теплой
кровати с теплой женой, ждущих его с рассветом. На нем были шлем из железа
и кожи и стальная кираса, надетая поверх одного слоя меховой одежды и двух
слоев шерстяной. Он поочередно грел руки, перекладывая фонарь из одной в
другую. Этой ночью в Нарше он рисковал скорее отморозить пальцы, чем
столкнуться с какой-то другой опасностью.
ввели комендантский час, так что кому-то приходилось поддерживать его.
Иногда комендантский час нарушали любовные парочки, воровато крадущиеся в
ночи. Но чаще всего за всю ночь стражу не встречалось ни души. Все
злоумышленники наверняка попрятались еще задолго до его приближения,
заслышав шаги дракона и завидев свет фонаря. Разумеется, комендантский час
распространялся только на пешеходов. Тех, кто ездил верхом на драконах или
в каретах, это не касалось, и уж тем более это не касалось отцов города
или их друзей.