они тебе очень пойдут?
так утомляет. Жара, духота, коктейли скверные, а мой английский сам знаешь
какой. Едва объясняюсь, вот эти торговцы меня и дурят.
внуков отец - японец.
данными я могла бы каждый месяц выходить замуж, но ведь я не делаю это!
Меня мама не так воспитывала. Передай ей, чтобы она перестала меня
позорить. Муж должен быть один... И как она закончила четверть?
успеваю.
переменив настроение. - С такой головой люди в академиках ходят, а ты как
был задрипанным врачишкой, так и остался. Но все равно я всем рассказываю,
что мой муж - самый главный академик.
бананы... А какие там иностранцы!.. Слушай, академик, приготовь мне ванну,
я так устала.
поцелуй, сгребла свертки в охапку и вышла из кухни.
очередные рога.
животного. Особенно богатой была африканская коллекция. Останки антилоп
всех видов увешивали стены целой комнаты. Гарна, пала, абок, пассан,
бейза, мвули, наконг, гну - это далеко не полный перечень прекрасных, то
закрученных прихотливой спиралью, то прямых и острых, как шпаги, рогов.
детские игрушки, чучела птиц, коллекция бабочек и жуков, странные сучки,
похожие на зверушек и еще - вещи, вещи, вещи, купленные женой в
путешествиях по свету. Всего этого было слишком много, но все это было не
то. Все еще не то. Пока еще не то, ибо странная жизнь семьи Оленева не
прекращалась, не входила ни в какие рамки обычной семейной жизни, а это
означало одно - Договор еще не исполнен.
странным законам. Менялось расположение комнат, их число, вещи то и дело
совершали рокировку в длинную сторону; зачастую, проснувшись утром под
шелковым балдахином, расшитым лилиями, Оленеву снова хотелось заснуть,
чтобы проснуться в своей обычной постели - узкой кровати с панцирной
сеткой, застеленной байковым одеялом. Он всегда просыпался один, жена если
и возвращалась на день-два, то ночевала в другой комнате, и иногда оттуда
доносились чужие голоса и смех. А наутро она опять улетала куда-нибудь на
Занзибар, вернее - не улетала, а просто-напросто оказывалась там
неизвестно как, и вряд ли она сама знала, куда в следующий раз ей придется
уехать. Все это ей нравилось, и она нисколько не противилась чужой воле,
принуждающей ее скитаться в пространстве.
Оленев не мог быть уверенным до конца, что ужин, возможно, не понадобится,
потому что Лишняя комната с детьми исчезнет, будто ее и не было никогда.
Ни ребятишек на желтой циновке, ни незнакомых игрушек, ни японских слов. А
может, и жена исчезнет в свое вечное никуда, не дождавшись ванны.
те смеялись в ответ, потом смех затих, и только голос, мягкий, ироничный,
продолжал что-то говорить в соседней комнате. Оленев поставил на поднос
три тарелки с борщом и три с салатом и осторожно приоткрыл дверь
дополнительной комнаты.
в белых носочках сидела его дочь Валерия, и было ей чуть побольше лет, чем
самому Оленеву.
поклоном ставя поднос на пол. - Как насчет борщеца?
смехом. - Ты все такой же! Как я рада тебя видеть!
улыбкой разглядывая морщинки на лице дочери, - сделала уроки, перевернула
весь дом, играя в куклы, покапризничала перед сном, рассказала мне
очередную сказку и заснула. Как видишь, всего несколько часов.
хороший человек, и ребятишки славные, правда? Я их отправила к отцу;
ничего, воспитает... Но все это не то, опять не то, папашка! А сначала все
было так чудесно. Я закончила факультет восточных языков, поехала в Японию
и там повстречалась с ним. Ну, что смотришь, осуждаешь, да? Ну, влюбилась
же, влюбилась, как последняя дурочка. А потом все надоело и так потянуло
домой, что ума не приложу, как я не чокнулась. И как всегда, возвращаюсь,
а ты все такой же, и все вокруг такое же, так что хочешь не хочешь,
придется начинать сначала. Может, другая судьба будет более удачливой, а,
как ты думаешь, папашка?
Ладно, поешь, и давай-ка спать. Завтра в школу.
расскажешь о будущем? Как там, в двадцать первом веке?
опять не удалась личная жизнь.
вилку и, стремительно прицелившись, запускала в лицо отцу. Тот незлобиво
утирался, пытался дотянуться до Валерии, чтобы поставить щелобан, потом
поднялся и, не выдержав, вздохнул:
измерении, и теперь все предметы были расположены в зеркальном порядке.
Левое стало правым, правое - левым, а в остальном - все по-прежнему.
Оленев озабоченно приоткрыл шкафчик с продуктами и сказал в пустоту:
них же теперь молекулы в другую сторону закручены, они стали несъедобными.
Знай меру, ты нас оставил без завтрака.
едой. А с этим можешь делать что хочешь.
дочь.
проказница. Школьная форма была по обыкновению помята и перепачкана мелом,
и пальцы, конечно же, в чернильных пятнах.
чернильными разводами.
долдонила о пестиках и тычинках, а я ей как заверну на доске развернутую
формулу редупликации ДНК! А она как разозлилась, как давай отца в школу
звать!
издеваешься.
забудь, что мыло для мытья, зубная паста для зубов, а полотенце для
вытирания. Да, кончишь мыться, наполни ванну для мамы. Я совсем, забыл.
Насыпь хвойного экстракта, она любит.
прыгая на одной ножке.
возвращаться туда не имело смысла, поэтому Оленев прошел, не оглядываясь,
мимо несуществующей двери и осторожно заглянул в комнату отца. Тот спал,
мерно посапывая, и одеяло поднималось и опускалось в такт его дыханию.
не удержался - заглянул в него мельком.
после ремонтов и перестановок. В кресле сидела мама, вязала свитер для
Юрия и что-то напевала. Оленев придвинул стул и долго сидел в темноте,
глядя, как на киноэкран, в бронзовый проем зеркала. Кусочек прошлого,
полузабытый им, цветной и озвученный, жил своей собственной жизнью,
заставляя сильнее биться сердце и наполняя печалью о невозвратимом. Мать
давно умерла, и только здесь, в зеркале, можно было видеть и слышать ее,
но не более. Можно было подойти к зеркалу, погладить его холоднее стекло,
прижаться всем телом, но все это было равносильно общению с телевизором.
Контакт без контакта. Два раздельно живущих мира, прошлое и настоящее...
раздумывая, тут же задернул поплотнее шторы.
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Володихин Дмитрий
Роллинс Джеймс
Контровский Владимир
Шилова Юлия