Чтение 2–й страницы книги ~Выстрел с монитора~

- А вы не дразнитесь, - строго сказал мальчик.

- Ох, извини. Молчу.

- Не, молчать не надо. Лучше про что-нибудь разговаривайте. - Ладони мальчика то замирали, то плавали над синей рубашкой.

- Но я, право, не знаю... Видишь ли, я как-то не имею опыта бесед в... таких ситуациях.

- Значит, сильно болит? - Мальчик говорил с некоторым напряжением. Он грудью сильно налегал на спинку стула.

- Болит? M-м... пожалуй, меньше. Ты не беспокойся, я привык терпеть. В жизни всякое бывало...

- На войне?

- И на войне, и после...

- А вы кто? Ну, профессия у вас какая?

- Профессии были разные. Последняя - совсем не романтическая. Ревизор в системе "Плодоовощторга"... Но это так, мимикрия.

- Что? - удивился мальчик.

- Маска для души... В душе человек далеко не всегда тот, кто он в жизни. Впрочем, тебя это не должно волновать.

- Ну почему же, - уклончиво сказал мальчик. И другим голосом, оживленней, спросил: - А вы до какой пристани плывете?

- Сейчас, этим рейсом? До Якорного поля.

- Даже и не слышал про такую... Это поселок?

- Это заповедник. Там у меня... друг юности.

- А далеко это поле?

- Ну... после Краснодольска.

- У-у... Я раньше сойду, в Жукове. А оттуда - в Черемховск.

- И к кому же ты туда направляешься?

- Домой.

- А та... дама, которая тебя провожала? Родственница?

- Не-е... Знакомая отца. Вернее, его мамы, бабушки моей.

- Понятно...

Мальчик, двигая ладонями, вздохнул:

- Нет, вам, наверно, непонятно... почему мы так с ней расстались.

- Признаться, да... Но любопытствовать не смею. Чужие секреты...

- Да никакие не секреты. Просто у меня лопнуло терпение... Я у нее жил две недели, меня папа туда устроил. Ну, вроде как погостить и заодно немецким позаниматься. У меня с этим языком никак не ладится. В этом году в шестом классе экзамены по иностранному языку сделали, дак я еле выплыл...

- О... ты, значит, шестой класс закончил? Солидно.

- Ага. Я только ростом не очень, а вообще мне уже скоро тринадцать.

- Как и ему...

- Кому?

- Что?.. Ох, это я так, отвлекся... Ну и как ты жил в Лисьих Норах?

- По-всякому жил. Анна Яковлевна эта... Ну, она со своим характером. Вся такая, будто из прошлого века. И с меня стала требовать, чтоб всегда поглаженный, причесанный... Вставать по часам, ложиться по часам. С десяти до одиннадцати, каждый день, зубрежка немецкая... И всегда "извините" и "пожалуйста"... И вилкой не брякать... о старинные тарелки...

- Просто как Гек Финн и вдова Дуглас, - вздохнул Пассажир. - Помнишь?

- Ага... Ну нет. Наверно, все-таки не совсем так, я зря наговаривать не хочу. Она ведь в общем-то неплохая, наверно... С ней иногда интересно было, она про прежние времена много рассказывала... И по немецкому меня подтянула.

- А из-за чего же конфликт?

- Да так, накопилось... Сперва мне вовсе и не трудно было, я к ее режиму быстро приспособился. Ну, не то чтобы по правде стал таким... совсем уж воспитанным, а просто сказал себе: "Терпи, так надо". Помните, вы про маску говорили?

- Да-да... Значит, ты "принял правила игры"?

- Ага! Вот именно, будто играть стал! И даже интересно сделалось... Да там и хорошего было много! Книг у нее полным-полно, журналов старых про путешествия... И я же не все время с ней дома сидел. А Лисьи Норы - городок интересный, мы там с ребятами везде лазили, исследовали. И всякие игры устраивали.

- Любопытно. И какие же игры у... нынешнего поколения?

- Ну, например, мы акваплан сделали. Знаете?

- М-м...

- Большой кусок фанеры с веревкой. Он к моторке цепляется на буксир... У одного мальчишки есть старший брат, у него моторная лодка. Ну вот, на фанеру встанешь, за веревку держишься, будто за вожжи, и моторка тебя тащит. Быстро так, будто летишь над водой.

- Как на водных лыжах?

- Ага. Только это проще. Можно почти без тренировки, это даже у самых маленьких получалось... И здорово так!.. Ну вот, из-за этого акваплана я с ней и поругался.

- Не разрешила кататься?

- Да не в том дело. Я с ее часами в воду булькнулся... У меня часов нету, она мне дала свои старые. Чтобы я к обеду в точности приходил. А я же их на руке носить не буду, дамские. Вот в кармане и таскал и забыл выложить на берегу...

- Так ты что же, одетый на этом акваплане ездил?

- А чего такого? Только босиком... По ногам брызжет, а выше колена и не замочишься. Мы с отмели стартовали и туда же обратно приезжали. Кто научился, тот никогда не свалится...

- Однако же булькнулся.

- Потому что мотор заглох! Это первый раз случилось, никто даже не ожидал... Ну и ладно бы, самому-то высохнуть недолго. Да только часы остановились наглухо, вода в них попала. Ну и началось: "Ах, какой ужас, ты не только часы испортил, но и сам мог утонуть". И еще: "Аккуратный и собранный человек не позволит себе попадать в такие ситуации..." Я не удержался. "Знаете, - говорю, - как надоело быть аккуратным и собранным! Вы меня, будто канарейку в клетке, воспитываете..." Она, конечно: "Как ты можешь так говорить, я за тебя волнуюсь..."

Мальчик шумно подышал и сильно заскрипел стулом.

- Ну, тут я и сказал: "Вы не за меня, а за часы волнуетесь. Вы не бойтесь, папа заплатит за ремонт..." Может, я зря такое брякнул, да назад не проглотишь... Она села, помолчала так выразительно и говорит: "Такого я, признаться, от тебя не ожидала... Ты, конечно, мальчишка, но и мальчишкам не все позволено..." А потом: "Одно из двух - или ты немедленно и как следует извинишься, или мне остается проводить тебя на вокзал..." А чего я буду извиняться, если я правду сказал...

Пассажир с осторожным интересом спросил:

- А признайся, голубчик: ты уверен, что сказал ей правду?

- Ну... насчет часов я, кажется, зря. А насчет канарейки... Да и вообще... Так обидно сделалось. Как тут извиняться?.. Она губы поджала и давай звонить на вокзал, про расписание. А тот поезд, который нужен, уже ушел. С автостанции сказали, что билетов на автобус нет. Тогда она на пристань позвонила, а тут этот "Кобург". Она говорит: "Я иду за билетом, а ты уложи чемодан и ступай за мной..." А я сумку только взял с книжкой, а чемодан не стал собирать. Пускай назло ей останется...

- А может, решил, что она еще передумает?

- Вот уж нет... - Мальчик взялся за спинку стула и утомленно откинулся назад. - Такие, как Анна Яковлевна, ничего не передумывают... А я тоже... А спина у вас, по-моему, уже не болит. Да?

- Что? - Пассажир приподнялся на локтях. - Не может быть... В самом деле... - Он осторожно пошевелился.

Мальчик улыбнулся и согнутым локтем провел по лбу.

- Сейчас болеть не будет. По крайней мере, до утра... Я вас нарочно разговором отвлек, чтобы легче было боль убрать.

- Ох, спасибо... Как же это у тебя получается?

- Получается... иногда. - Мальчик встал и серьезно сказал: - Только потом все тело гудит и есть ужасно хочется.

МЫС ГОРОД

В конце короткого коридора была буфетная дверь. За дверью оказались три липких столика (за ними никого не было) и прилавок с хмурой полной теткой в кокетливой кружевной наколке.

Мальчик взял у буфетчицы две котлеты и стакан теплого чая. Разменял хрустящую трешку - свой дорожный запас. Буфетчица сказала, что рублей нет, и дала сдачу одинаковыми монетками по пятнадцать копеек.

Гарнир из вареных макарон отдавал тухлым, но котлеты все же пахли котлетами, и мальчик сжевал их, помазав горчицей. Проглотил чай. К тарелке с хлебом нахально шел крупный рыжий таракан. Мальчик повернул к нему, словно зеркальце, прямую ладонь. Таракан попятился, встал на задние лапы, ощетинил усы, кинулся на край стола и спрыгнул.

- То-то же, - сказал мальчик. И ушел на корму.

Здесь, под косо подвешенной лодкой, расположился небольшой студенческий табор. Кто-то спал, привалившись к рюкзаку, кто-то тихо разговаривал и смеялся. Похожий на цыгана парень сидел на стопке рыжих спасательных жилетов и трогал струны гитары. Мальчик встал у перил с проволочной сеткой, поразглядывал стройотрядовцев и стал смотреть на реку.

Небо совсем очистилось. Солнце уже пряталось за кромку леса на высоком берегу и лишь изредка стреляло красноватыми лучами из-за верхушек елей. Другой берег, низкий, луговой, был покрыт оранжевым светом. На нем хорошо видны были деревни с почерневшими рублеными избами и деревянными церквушками, которые еще не разобрали и не свезли в заповедники.

Потом выплыло из-за поворота село. Уже не с одной, а с несколькими церквами. Главная была каменная, белая и ярко светилась под наклонными лучами. Золотисто-зеленый берег, желтый плес, темные и светлые колокольни, купола, маковки...

- Ну, прямо Углич, что на Волге, - сказал кто-то среди студентов.

- А и так почти Углич - Уголичи-Северские. Давний оплот здешних староверов. Даже Цари ничего не могли поделать...

- Этакая Русь рядом с Западом...

- История, чего ж тут...

Девушка в синей аэрофлотовской пилотке подняла от рюкзака голову и спросила гитариста:

- Миша, а ты песню про Углич помнишь?

Тот прихлопнул струны.

- Ту, что Димка Ярцев сочинил? А как же. Мы ее и там... помнили. Правда, командиры косились, не в жилу, мол. Но все равно...

- Эх, Димка, Димка... - сказали за грудой рюкзаков. - Главное, перед самым дембелем...

Гитарист переливчато перебрал струны, откинул волосы, посмотрел на Уголичи-Северские... Голос у него оказался высокий, почти как у девушки.

Раскалил закат на небе угли И с размаха на реку обрушил. И глядится в воду древний Углич С темно-красной церковью-игрушкой...

Парни и девушки начали подвигаться к певцу, окружили. Мальчик его уже не видел. Но голос звенел.

...А игра была - не на свирели, У крыльца толпой бояре стали. "Покажи, царевич, ожерелье..." И по горлу - с маху острой сталью... Вот и все. Легенда или сказка... От заката взгляды поднимите: Виден в небе храм в багровой краске - Жил да был на свете мальчик Митя...

Мальчик вспрыгнул на планшир, ухватился за трубчатую стойку фонаря. За головами и спинами опять увидел гитариста. Тот наклонился над струнами, голос у него как бы потемнел:

Жил да был... Над Волгою затишье. Не спеша звезда в закат упала...

И вдруг с плачущим, чисто цыганским вскриком, со взмахом отброшенных волос:

...А за что во все века мальчишек - Топорами, пулями, напалмом?!

Мальчик вздрогнул и соскочил на палубу. И услышал уже из-за голов:

Тонкий крест стоит под облаками, Высоко стоит над светом белым. Словно сам Господь развел руками, Говоря: а что я мог поделать?

Тихо стало, и в плеске забортной воды, в бледнеющем оранжевом свете Уголичи-Северские медленно проплывали мимо "Кобурга", который к этой пристани почему-то не причаливал...

Мальчик постоял еще на корме. Песен больше не было. Да и слушать другие после этой, про Углич, не хотелось. Он ушел на середину парохода, сел на скамейку из крашеных реек, у стенки с каютными окнами. Здесь палуба была совсем узкая - от скамьи до бортового поручня не больше метра.

Прошел пассажирский помощник капитана. Мальчик подтянул ноги, поставил пятки на скамью. Помощник сказал равнодушно:

- Один, значит, едешь? Гляди не балуйся.

Мальчик обнял колени, ткнулся в них подбородком.

За высоким кожухом вертелось и расталкивало воду гребное колесо. Сквозь этот шум слышен был миролюбивый звон комаров.

Вверху на мостике сказали:

- Иван, флаг сыми, видишь, солнце ушло.

Оранжевый свет угас, небо стало зеленоватым. Мальчик знал, что потемнеет оно не скоро. Время белых ночей давно кончилось, но до осеннего равноденствия было еще далеко, и над здешним речным и лесным краем подолгу стояли белесые сумерки.

Появился на палубе Пассажир. Присел на край скамьи. Помолчал. Сказал неловко, но бодро:

- Да, голубчик, ты меня прямо воскресил.

- Вот и хорошо, - вздохнул мальчик. Не обернулся, смотрел, как наплывает высокий и почти черный мыс.

Это был крутой полукруглый холм. Лесистый, сумрачный. С обрывистым выступом над водой. Выступ напоминал забрало рыцарского, колючим гребешком украшенного шлема. Кромка "забрала" была без леса - ломаный гранитный край с редкими деревцами. От него до воды - метров сто, наверно.

И вот эта махина двигалась на пароход. Видимо, фарватер проходил недалеко от обрыва. Там ярко горела красная капля бакена, отражалась дрожащей стрункой.

Пассажир спросил:

- Спать не собираешься?

- Рано еще. Да и днем выспался.

- Это верно. Я тоже подремал... Все как и должно быть.

- Что "должно быть"? - отозвался мальчик. Без особого, впрочем, любопытства.

- Это я так... Извини, я хочу спросить... Допускаю, что выгляжу назойливым, но все-таки... Мне кажется, что тебя что-то беспокоит. Грызет, как иногда выражаются... Не могу ли я помочь?

Мальчик не удивился. Сказал, все так же глядя на мыс:

- Но меня ничего не грызет... Думаете, будто я боюсь, что дома попадет? Ничуть.

- Нет, я не про это... А может быть, тебе просто зябко? Возьми мою куртку.

- Не... мне тепло. Если надо, у меня безрукавка в сумке есть... Из козьей шерсти, домашняя вязка.

- А, это хорошо... Мама, наверно, вязала?

- Нет, не мама... Смотрите, там кто-то стоит!

Мыс придвинулся почти вплотную, обрыв нависал над пароходом. Кромка "рыцарского забрала" открыла за собой лесистую вершину холма. Черный неровный край рисовался на светлом небе, над ним висела голубая несмелая звездочка. А левее звездочки виден был неподвижный силуэт. Маленькая тонкая фигурка со склоненной головой и опущенными руками.

Конечно, ничего особенного в этом не было. Мало ли туристов на здешних берегах. Какой-нибудь пацаненок улизнул из палатки и глядит с высоты на окрестности...

Но беспричинная тревога толкнула мальчика - так же, как во время песни об Угличе. Он крепче обхватил колени и прижался теменем к дрожащей стенке каютной рубки.

- Стоит... - с непонятной интонацией отозвался Пассажир. Он тоже смотрел, запрокинув лицо. - Стоит. Да...

Звездочка прошла за плечами мальчишки на обрыве. Силуэт шевельнулся. В это время заскрипели доски расшатанной палубы. С носа шла, переваливаясь, буфетчица. Пассажир подвинул ноги под скамью, а сам все смотрел вверх. Буфетчица прошла, и от ее передника пахло макаронным гарниром. Мальчик придержал дыхание. В эту секунду на досках звякнуло. Денежка! Светлое небо отразилось в белом кружочке. Пассажир быстро повернулся к мальчику. Тот сбросил со скамейки ноги, нагнулся.

Однако проворнее всех оказалась буфетчица. Неожиданно легко обернулась, присела, накрыла монетку ладонью.

- Это моя!

- Почему вы решили, что ваша? - с непонятной злостью сказал Пассажир.

- А чья еще? - Буфетчица сжала находку в кулаке, встала. - Карман-то дырявый на фартуке, всю мелочь растрясла. Ох ты, пропади оно все пропадом... - И пошла прочь походкой вороватой утки.

- Вот ведь с... сытая жадюга, - с болезненной досадой произнес Пассажир.

Мальчик отвернулся. Всегда неловко, если в симпатичном человеке открывается неприятная черта. Пассажир, кажется, смутился. Закашлял.

- Наверно, она правда из кармана денежку выронила, - сказал мальчик.

- Да нет. Это не ее... - вздохнул Пассажир.

- Ваша?

- Да нет... - Он опять сумрачно вздохнул. - Скорее твоя...

- А! Может быть... - Мальчик встал, подергал шорты, в кармане забрякало. - Я сегодня три рубля разменял, сплошь пятнадчиками. Наверно, один выскочил. Ладно, не разорюсь!

- В буфете разменял? - поинтересовался Пассажир.

- Ага.

- А завтра туда пойдешь?

- Не... Там противно. Как-нибудь дотерплю, утром моя пристань. А оттуда до дома полчаса на автобусе.

- Утром ты едва ли доберешься, - ворчливо сказал Пассажир. - Машина еле дышит, я в этом деле понимаю... Боюсь, что ночью мы застрянем с ремонтом.

- Это плохо, - обеспокоенно сказал мальчик.

- Так что без буфета нам, голубчик, не обойтись.

- Но котлеты я больше есть не буду. От них до сих пор в желудке тошно. Лучше уж вафли с чаем.

- Это не важно, - тихо сказал Пассажир. - Главное, чтобы все вернулось на круги своя...

- Что?! Пароход в Лисьи Норы вернется?

- Да нет, это я о своем... Не обращай внимания.

Мальчик послушал, как работает машина. Не уловил в ее ритме сбоев, решил, что опасения напрасны, и опять устроился с ногами на скамейке, посмотрел вверх.

Темная фигурка по-прежнему рисовалась на зеленоватом небе. Неподвижная... И вновь мальчик ощутил беспокойство. Словно тому, кто стоял на обрыве, что-то грозило.

Мыс уже отходил назад. Край обрыва менял очертания. Квадратный зубец сближался с силуэтом, грозя через полминуты закрыть его. Звездочка была теперь далеко в стороне.

Мальчику хотелось, чтобы стоявший на кромке ушел оттуда раньше, чем скала скроет его из виду. Но тот не шевелился.

- Стоит и стоит... - прошептал мальчик.

- Стоит, - неожиданно громко отозвался Пассажир. - Куда же ему деваться...