Сенцова начинало сосать под ложечкой от желания сорвать пломбы и
своими руками блистательно посадить корабль на Марс. Но он успокоил
себя и сейчас. Глаза его привычно следили за стрелками, и где-то в
подсознании велся отсчет минут. До начала выхода на круговую орбиту
вокруг Марса оставалось тридцать две минуты. Расстояния в миллионы
километров - и точность до минуты - вот космос. Итак...
а может быть - о московском. И Сенцов мысленно похвалил ребят за
спокойствие. Потом он откашлялся, и беседа сразу оборвалась. Все
смотрели на него.
спокойнее и бодрее.
тряхнул головой - волосы взвились и встали дыбом. Чуть оттолкнувшись
от пульта, Азаров поплыл по воздуху. Отворив дверь, нырнул в коридор,
изогнувшись как-то по-особому: каждый раз он, ради развлечения,
изобретал новый способ выбираться из рубки. Калве передвигал свое
массивное тело неторопливо, придерживаясь рукой за пульт; он любил
чувствовать почву под ногами. Раин вышел стремительным шагом, словно и
не было никакой невесомости - на прощанье махнул рукой, улыбнулся.
Дверь за ним громко вздохнула герметизирующей окантовкой. Он
отправился к телемагнитографу - так назывался новый бортовой телескоп,
включавшийся, как только Марс оказывался в поле его зрения, и
записывавший изображение на магнитную ленту.
здесь тревожная тишина, - вошел отдохнувший Коробов, второй пилот. В
рубке запахло одеколоном, Сенцов потянул носом воздух, замахал ладонью
у лица. Коробов опустился в кресло рядом с Сенцовым. Заметив его жест
- улыбнулся.
своим тоном, что ни слов его, ни возможной опасности принимать всерьез
не следует.
Теперь Сенцов мог некоторое время отдыхать, ни о чем не думая, - пока
предупреждающий сигнал не возвестит о начале маневра. Хотя как это
сделать - ни о чем не думать, он так никогда и не мог понять.
экранов. Они замерцали неживым, призрачным блеском. Проступила
звездная россыпь, и даже словно бы потянуло пронзительным холодом
пустоты. Коробов зябко повел плечами.
смотрел, не отрываясь. Оттуда человек неудержимо стремился в космос.
Он и вышел в космос и, конечно, все дальше будет удаляться от дома -
так ребенок сначала едва решается обойти двор, а потом все смелее и
смелее движется к темнеющему далеко за околицей лесу, - но только все
равно без Земли человеку не прожить. Не прожить без Земли, какую бы ни
устраивать оранжерею на борту... Здесь вот тоже один умник хотел
расписать потолок разными пейзажами - только нагонять тоску... Хорошо,
что не дали - покрасили в легкий серебристый цвет.
пригородный маршрут. Что же станут говорить люди, которым выпадет
счастье участвовать в рейсах дальнего следования? В том, что эти рейсы
будут, Сенцов не сомневался, иначе их пребывание здесь теряло бы
всякий смысл. Но все же противоречие между продолжительностью полетов
и основой психики человека - тягой к Земле - оставалось, и разрешения
его Сенцов не видел. А он не любил продвигаться вперед, оставляя за
спиной нерешенные задачи...
нажал.
заиграли на циферблатах. Легкое головокружение на миг задело пилотов.
смягчала его очертания. Извечная загадка, красное яблоко раздора... До
сих пор спорили, есть ли на планете что-нибудь, кроме песка и скудной
растительности, а может - даже и ее нет, являются ли спутники Марса
искусственными, была ли здесь когда-нибудь высокоорганизованная
жизнь...
тысячах километров от ракеты светилась Аэрия, виднелись Большой Сырт,
загадочный Лаокоонов узел... Было от чего закружиться голове.
Сенцов, сам того не замечая, чуть улыбнулся.
медленно прочитал он.
полета...
увеличения, с расстояния в тридцать тысяч километров. Добрались
все-таки. А дальше?
когда речь пойдет о межзвездных расстояниях? Как тогда? Смена
поколений? Но кто решится дать жизнь детям, которые никогда не увидят
Землю? Кем станет - ну хотя бы третье поколение таких людей?
люди будут сюда добираться за день. Очень просто. Ну - за три дня...
Мы с тобой - знаешь, кто? Из каменного века... Мы сейчас в дубовом
челноке плывем, даже не в челноке, а на раме, обтянутой шкурами. А
будут когда-нибудь океанские атомоходы на газовой подушке. Это -
обидно... Притом пращуры наши, в дубовых челноках - они не знали о
будущих океанских кораблях. Даже и не задумывались, вероятно. А мы-то
в общем знаем, что после нас будет. Для этого и работаем: ведь наша
работа не столько даже для нашего поколения, сколько для будущих. Ты
скажешь - так работают многие ученые. Но ведь истины, открытые ими,
остаются надолго. А о нас потом что скажут? Поймут ли они нас,
потомки? Не усмехнутся ли: "Летали тут когда-то на тихоходах... только
засоряли пространство!" Удастся ли нам сделать такое, чтобы и правнуки
сказали: нет, не зря старики жгли топливо!
усмешки: все знали, что Сенцов - человек трезвой логики... А Коробову
хотелось еще поговорить о том, как страстно любит он свою профессию и
хочет, чтобы не было в ней никаких неясностей...
опасаешься, ты размышляешь, да и все мы размышляем, и где-то, верно,
кажется нам, что мы поторопились родиться, не дотянем до
трансгалактических лайнеров, даже пассажирами не пройдем на них. Но
ведь без нас не будет этих лайнеров, не будет маршрутов Земля -
Эвридика какая-нибудь, неведомая сегодня, в созвездии Лиры. Ведь
каждый путь начинается с сантиметров и лишь потом вымахивает на тысячи
и миллионы миль, и если мы не привыкли преувеличивать степень своего
подвига, а привыкли делить славу с академиками и рабочими, сделавшими
и этот вот отличный корабль, то и преуменьшать и скромничать перед
будущим нам не к лицу. И появись сейчас здесь бородатый, с узлами
мускулов предок, выдолбивший дуб, - он был бы нам товарищ, хотя и не
сумел бы определиться в пространстве или пустить двигатель. Цепь
рассыплется без любого звена, и мы - одно из них, не первое и не
последнее. Так что..."
таких речей он стеснялся, потому что оратором себя считал плохим (да,
наверное, так оно и было в самом деле). К тому же, не оставалось
времени. Почему-то желание такого вот душевного разговора всегда
приходит именно в те мгновения, когда надо к чему-то готовиться,
что-то выполнять. Когда же времени вдоволь, говорится о вещах самых
будничных. Лишь в ответственные минуты поднимается то, что таится в
глубине души.
вдруг показалось, что стрелка неуклонно бежит навстречу неведомой
опасности.
спросил Коробов.