Чтение 2–й страницы книги ~Акванавты~

глазами. Штурман развернул вращающееся кресло к пульту. Спросил, не
выпуская трубки из зубов:

- Какой квадрат, сэр?

- Вся акватория Индийского океана.

Штурман недоуменно посмотрел Дуговскому в спину, пожал плечами и
потянулся к верньерам.

- Готово, сэр.

- Нет, Джеймс, мне нужен батиальный вариант. И, будьте любезны, дайте
фильтр на окно - солнце мешает.

Штурман отложил трубку в сторону, опустил руки на клавиши. Полость
между стеклами быстро заполнилась коричневой на просвет жидкостью -
светофильтром. Все в рубке окрасилось в йодистый цвет. На мелкомасштабной
карте Индийского океана проступила кружевная паутина изобат.

Обращаться за помощью на континент Дуговскому не хотелось. Он даже не
взглянул на серую краюху западного побережья Австралии. Он знал, что
мельбурнский комитет по глубоководным исследованиям весьма неохотно
откликается на подобные просьбы: у самих, дескать, дел по самое горло.
Поможет разве только SOS. И то, извольте, видите ли, объяснить им все
открытым текстом, а уж они там сами решат, стоит ли торопиться. Нет, это
на крайний случай, когда иного выхода не будет...

В рубку вошел помощник капитана. Прямо с порога:

- Шеф, мезоскаф взят на борт. Какие будут дальнейшие распоряжения?

- Послушайте, Ивен, - Дуговский потер переносицу, что-то припоминая. -
Вы, кажется, делите вашу каюту с мистером Боллом?

- Да. Но я не в претензии.

- О, дело не в этом. Вы видели его на палубе сегодня утром?

- Нет, шеф. Мистер Болл обычно просыпается в восемь. По местному
времени. В этом отношении он пунктуален.

- Вот что, Ивен... По причинам, о которых вам нетрудно догадаться, он
пока не должен знать подробностей ночного происшествия. Надеюсь, вы меня
поняли.

- Разумеется, шеф.

- Я прошу вас предупредить об этом моих коллег и команду судна. Лучше
по радио. Чтобы слышали все, кроме Болла. Я на вас полагаюсь.

- Будет сделано, шеф.

- И последнее: распорядитесь найти и выловить радиобуй-автомат тина
"Ремора". Он только зря засоряет эфир позывными. У меня все.

- Слушаюсь, шеф.

Помощник вышел.

- Джеймс, - обратился Дуговский к штурману. - Дайте команду радистам
обшарить эфир. У меня есть основания предполагать, что где-то в районе
глубоководной впадины Кокос, а может быть, и ближе, в районе нашей
западно-австралийской, проводятся научно-исследовательские работы
океанологического профиля.

Штурман вынул трубку изо рта и, не меняя позы, ткнул дымящимся
мундштуком в сторону карт-вариатора:

- Взгляните, сэр. Это, кажется, то, что вам нужно. Курс локально
выделен в более крупном масштабе.

На экране Дуговский увидел что-то вроде силуэта сильно растянутой и
слегка изогнутой пружины.

- Станции?

- Да, сэр. Стодвадцатичасовая непрерывная запись.

- Откуда?

- Я всегда записываю курс проходящих судов. Вернее, не я - машина. На
всякий случай. Если, конечно, они дают свои координаты открытым текстом.
Русские дают открытым текстом координаты временных станций.

- Так... - проговорил Дуговский. - Это советское океанологическое судно
"Таймыр".

- Да, сэр. Дизель-электроход, семь тысяч тонн водоизмещением, порт
приписки - Одесса. Начальник экспедиции Селиванов. Последняя станция в ста
восемнадцати милях от нас, норд-норд-вест.

Дуговский тронул клавиш селектора:

- Алло, радиорубка! В срочном порядке свяжитесь с "Таймыром". От моего
имени. От имени глубоководного сектора Международного института
океанологии. Все, выполняйте.

- Джеймс, если у них на "Таймыре" есть гидрокомбист, они не откажут.
Если, конечно, есть...

Но я об этом еще ничего не знал.

Гидрокомбист, как таковой, в штате научных сотрудников
океанологического судна "Таймыр" не числился. Однако он был, хотя и
выполнял совершенно другую работу, потому что основная его специальность -
гидрофизика. Этим гидрокомбистом и гидрофизиком был я...

Я следил за медленным полетом альбатроса и не знал, что ответить
Дуговскому. Передо мной - необъятная океанская ширь, золотая россыпь
солнечных бликов.

- Да, - неожиданно для самого себя сказал я. - Согласен.

Селиванов даже не посмотрел на меня. Это хорошо, по крайней мере не
придется отводить глаза в сторону. Дуговский слегка оскалил крупные
вставные зубы - должно быть, хотел улыбнуться. Сказал:

- Вы мне симпатичны, Соболев.

Я посмотрел на низкорослого Дуговского сверху вниз и ничего не ответил.

Селиванов смял сигарету и машинально сунул в карман.

- У меня не хватает людей.

- О, я высоко ценю ваше благородство! - поспешил заявить Дуговский.

- На кой черт мне эта оценка, если некому будет работать, - спокойно
возразил Селиванов, разглядывая его сандалии.

- Но у вас на "Таймыре" пять гидрофизиков!

- Двое из них на больничных койках. Вот он знает, - небрежный кивок в
мою сторону.

Я промолчал. Селиванов беззвучно шевельнул губами, сделал рукой
неопределенный жест и спустился по трапу на ют. Оттуда доносились
возбужденные крики: морские геологи поднимали грунтоотборочную трубку с
образцами донных осадков.

Дуговский благодарно сжал мой локоть худыми потными пальцами.

- Собирайтесь. Я буду ждать вас в шлюпке. Прошу прощения, но время не
терпит...

Я спустился в каюту, собрал чемоданчик и пошел прощаться с товарищами.
Фотографию Лотты я так и оставил на столике. Оставил, потому что не мог
больше видеть ее внимательные серые глаза и скрытое в них обещание...

Селиванов сдержанно пожал мне руку:

- Ну... ладно, увидимся еще. С Дуговским там поосторожнее - мне
кажется, у него на станции крупные неприятности. Юлит, недоговаривает.
Черт нас дернул встретиться с "международником".

Знойную тишь всколыхнул хриплый бас корабельного гудка. Белый нос судна
украшен странным названием: "Крейдл". "Колыбель", если перевести с
английского.

Уже четыре часа я нахожусь на борту судна Международного института
океанологии. Дуговский, видимо, забыл о моем существовании. Сижу в
шезлонге под белым тентом шлюпочной палубы, пытаюсь читать.

Покачивает... Эту скорлупку покачивает даже на малой волне. Недаром ее
умудрились назвать "Колыбелью". Впрочем, суденышко уютное, чистенькое -
"международники" любят комфорт. Тишина, ощущение благополучия, степенности
во всем... Нет, у нас на "Таймыре" обстановка другая: грохот лебедок,
загорелые спины ребят, беззлобная перебранка, спуски глубинных приборов -
сумасшедшая, выматывающая нервы работа, зато по вечерам - научные диспуты
вперемежку с откровенным зубоскальством и холостяцкие песни под банджо...

Но все это вдруг стало мне в тягость с того самого момента, когда
однажды в радиорубке я услышал старчески дребезжащий голос Керома:

- Игорь, ты? Мужайся, мой мальчик, я должен сообщить тебе горькую
новость...

Я не сразу почуял беду:

- Что у вас там случилось, Кером?

- Лотта... - и наушники всхлипнули. - Понимаешь? Ее не стало...

Он говорил что-то еще...

Ошалело покачиваясь, я вышел из рубки. Нет, я ничего не понимал. Взрыв
в лаборатории синтеза. Пожар. Гибель четырех сотрудников института
молекулярной бионетики. И среди них - Лотта...

Ослепительно сверкал океан. Экваториальное солнце струило на палубу
потоки зноя. А мне... мне вдруг стало холодно, меня колотил озноб. Помню,
я как-то вяло удивился, что на судне продолжается обычная работа: сейсмики
решили сделать "станцию" и устанавливали гидрофоны. Тяжело бухали
подводные взрывы, над океаном с печальным криком носились потревоженные
чайки...

Прошла неделя, фотопортрет по-прежнему стоял на моем столе, и никто из
товарищей ни о чем не догадывался. Но я-то знал! Знал, что никогда не
увижу этих серых, внимательных глаз. Скрытое в них обещание было
напрасным...

Все это время я жил и работал, как автомат, у которого лопнула какая-то
тонкая, но очень важная пружинка. Внешне я старался держать себя так,
будто бы ничего не произошло. Иногда даже пытался заставить себя смеяться
вместе со всеми, как и прежде. Но безуспешно. Начальник нашей экспедиции
Селиванов несколько раз предпринимал попытки вызвать меня на откровенный
разговор. Разговора "по душам" не получалось. И не потому, что я не желал
открыться, высказать свою боль. Просто я не мог, не умел этого сделать. Да
и как объяснить внезапно и тяжело навалившуюся на меня безысходность?..

Сзади послышались шаги. Это Дуговский. Он в белых шортах, в белой