тя: будет - не будет, будет - не будет, будет - не будет. А
разум подленько взывал изнутри: не будет, не будет, все
обойдется, так что не дрыгайся.
ное: придут - не придут, придут - не придут... И дрожь в ко-
ленях, и липкие ладони, и жар в голове, а в груди - стужа...
Потом вдруг рванулось вскачь сумасшедше: когда?.. когда?..
когда?.. И бессонница по ночам, чуткая, прислушивающаяся к
каждому скрипу подъездной двери. Когда, ну когда же?! Поско-
рее бы!..
сердце в бездонную пропасть, оборвалось: никогда, не придут,
ты Им не нужен, ты не представляешь для Них ни малейшей
опасности.
мразь, слизняк, ничто. Ты - НУЛЬ! И заметался в растеряннос-
ти разум, который недавно ох как не хотел, чтобы пришли. И
забились в суматошестве чувства. Как же так? Почему? Ты же
всегда считал себя интеллигенцией, творческой интеллигенци-
ей, а такая всегда опасна нуворишам, кандидатам в сталины и
гитлеры. Так что же случилось? Мир изменился? Или ты льстил
себе, переоценивая свое значение для русской культуры? Где
же правда? Где же ответ? Нет ответа...
из окна несло пылью и помойкой. Не по-июньски жаркое солнце
клонилось к закату. И было утро, и был вечер. День первый.
шин, печально улыбался, чувствуя засевшую в сердце щемящую
боль. Зазвонил телефон, и он вздрогнул.
Ганшин наощупь взял трубку. Трубка прохрипелась и прокашля-
лась, потом лениво протянула: "Да-а..."
Я вас слушаю.
трубке резал ухо. - Он родился, Алексей Степанович.
мерзкий голос. - Да, это так. И звезда, подобно Вифлеемской,
сопровождала его рождение.
Ганшин. - Кто вы такой, черт побери? Что вы несете?
вич. Настало время. Родился Сын Сатаны. Обратите внимание на
звезду в небе.
послушал их и положил трубку на место. Потом пожал плечами.
Вот и поговорили. Хватает же придурков в нашем милом городе.
А может, это розыгрыш? Зарка, например. От него всего можно
ожидать.
трубку, позвонил туда, куда собирался весь день.
сил Ганшин, набрав номер и услышав протяжное: "Да-а", хотя
уже узнал голос ответственного редактора Симушкина.
ная бумажная змея. В коридоре было прохладно, но на лбу Ган-
шина уже собирались капельки пота при мысли, что ведь выта-
щат на жаркую, несмотря на вечер, улицу.
женский голос. Зав. литературным отделом Зиночка, как всег-
да, была бодрая, полная радостного оптимизма. - Куда же вы
пропали? Мы вам тут гонорар приготовили уже за три номера.
Ждем-ждем...
немного. Когда вам будет удобнее, чтобы я подошел?
висевшие на стене часы. Четверть девятого.
сегодня, похоже, до утра...
чит, спуститесь ко мне без четверти девять... Мне все равно
сегодня делать нечего, - зачем-то соврал он - его ждал оче-
редной незаконченный переводной роман и прямо-таки взывала к
совести полузаброшенная своя повесть. - Ждите.
с дискетой, где давно уже была приготовлена очередная порция
переводных рассказов - фантастика, мистика, ужасы! - для
"Делового", провел расческой по длинным, чуть вьющимся воло-
сам, надел полуботинки - сандалий и других легкомыслей в
обуви он не признавал, несмотря на лето - и вышел на улицу.
Сгустившийся жаркий воздух ударил, как молотком. Разгребая
его, Ганшин обогнул дом и, пройдя пятьдесят метров, подошел
к остановке. На конечной, которая была следующей и хорошо
просматривалась отсюда, торчал желтый автобус.
нусь. Народу на остановке, как всегда в это время, не было,
только в чахлой тени тополя покачивались двое казаков. Ко-
нечно, в форме, с неизменными нагайками в руках. Конечно,
пьяные. Один был вообще без фуражки с мотающимся при каждом
движении головы чубом. Другой надвинул фуражку на самый за-
тылок - как она только держится? - и мельком глянул на Ган-
шина осоловевшими глазами.
Весь город заполонили - рыгнуть некуда... Так бы и дал ему в
морду!
кулак стискивал витую ручку нагайки. Весь он, казалось, сос-
тоял из кулаков, скрипящих новеньких сапог и длинного гордо-
го чуба. Ганшин стоял поодаль и на таком расстоянии нельзя
было уловить, но все равно ему казалось, что от казака несет
псиной.
страж порядка, смачно икнув. - Скоро мы их всех - во как! -
Он сделал рукой скручивающее движение. - Всех!..
сжалось и мешало вздохнуть. Нет, не страх, он их не боялся.
Ненависть. Причем ненависть не к ним, молодым пьяным подон-
кам, которые вчера еще забрасывали камнями кошек и, собрав-
шись толпой, травили матерные анекдоты, а нынче объявили се-
бя защитниками государства и отечества. Нет, ненависть к се-
бе, за то, что стоит и молчит в тряпочку, и ничего не дела-
ет. И ненависть к ситуации, в которой ничего и нельзя сде-
лать. Ведь не буянят они, не хулиганят, стоят себе и беседу-
ют. А уж что говорят... На чужой роток не накинешь платок.
прошипел дверцами. В автобусе было пусто и пыльно, Ганшин
сел подальше от казаков, и стал глядеть в окно. Он всегда
глядел в окно, хотя ездил по этому маршруту тридцать с лиш-
ним лет. Но глядел он не на знакомые дома и груды мусора у
тротуаров. Он любил глядеть на людей, особенно на девушек.
Они ведь всегда разные, хотя лежит на всех какой-то налет
одинаковости и обреченности. Он лежит вообще на всех людях
этого города, на девушках, кстати, даже меньше, чем на дру-
гих.
Маккарти Кормак
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Херберт Фрэнк
Плотников Александр