гравиплатформа, и робот-наблюдатель вещал с нее голосом сказочного великана
опасные, утешительные истины.
попросить сейчас разносолов у Всеобщего Распределителя, или сунуть Бригитину
руку в регенератор, или, забыв о предлагаемых обстоятельствах и суровой
морали прошлого, до конца пути не маяться целомудрием, а образовать непарный
любовный союз! Нельзя...
пылко.
фронтом гравитационного перепада, улетела во тьму, будто случайно
приблудившаяся светозарная планетка.
грот!
города-памятника Вентспилса, на берегу реки Венты, стоит наш Большой Дом. А
лет четыреста тому назад на этом самом месте жил в своей хате старый Мартин,
прямой предок бабушки Аустры... Впрочем, это мы по привычке его старым
называем. Был Мартин силен и молод, когда налегал на плуг, идя за
приземистой кобылкой, и была у "старого" Мартина здоровая круглолицая жена,
фотографии которой сохранились, и пятеро чумазых пострелят бегали по его
двору. Дети так и окончили жизнь крестьянами; ну, а уж внуков раскидало по
белу свету. Одного из них, Арвида, занесло в самую Америку. Но до конца дней
он безумно тосковал по родной Венте и, не жалея денег, собирал курземские
прялки, расписные сундуки, вышитые полотенца, а свое состояние завещал
латышскому певческому обществу в Нью-Йорке... Когда же в разных концах мира
стали возникать Большие Дома, прапра... и так далее... внучка Арвида,
наследница его антикварной коллекции Аустра Круминя, отыскала под речными,
наносами остатки хаты старого Мартина, точнее -- глиняный пол, и выстроила
вокруг него главное здание, позднее названное Стволом. Аустра -- моя
прабабка. Она жива-здоровехонька и живет в Доме, который сама сработала. То
есть, конечно, не своими руками, а о помощью усагров, универсальных
строительных агрегатов.
дело, спросил: почему у них; такой странный дом, одноэтажный, но просторный,
как театр, круглый, с центральным залом и стыковочным устройством на крыше?
Тогда моя прабабка объяснила возлюбленному идею Большого Дома. Тот не был в
восторге, но все же лет пяток прожил с Аустрой. Потом они разошлись; ну, а
троих своих детей наша родоначальница воспитала, как хотела. Дети выросли,
обзавелись семьями; внуки тоже понаходили себе сердечных друзей и подруг;
настало время, когда к нижнему этажу -- комлю -- пришлось пристыковать
первую мутовку, квартирный узел со стыковочными устройствами в разные
стороны, для будущих ветвей...
четырнадцать мутовок, в каждой по пять-шесть ветвей. Расстояния между
мутовками велики -- что ж, каждая семья имеет право на уединение и тишину,
не жить же нам в тонкостенных кирпичных сотах и слушать каждое чихание
соседа... Всего в Доме обитает триста шестьдесят семь человек, считая
недавно родившуюся Инесу Кастельон, мою внучатую сестренку. Год назад я
отделился от матери с отцом -- вызвал усагр и соорудил себе хорошенькую
веточку в той же мутовке, две звукоизолированные комнаты и шаровидную
пристройку под мастерскую. Нет, я был слишком юн, чтобы заводить семейство,
и при родителях мне жилось вполне уютно. Просто хотелось работать в
одиночестве и на свободе. Я пытался восстановить громкозвучную медь, забытые
духовые инструменты доэлектронной эры --гобои, бюгельгорны, саксгорны...
чужды дела, общие для всего Дома. Я просто не могу стоять в стороне, когда
настает мой черед нести взяток в улей бабушки Аустры. Да у нас и мудрено
вырасти другим! Приемники Всеобщего Распределителя в Доме, конечно, есть, но
мы пользуемся ими только для того, чтобы получать вещи, которые не можем
сделать сами. Особенно часто теребят Распределитель девчонки, заказывая себе
ко дню рождения "настоящее" платье Марии Антуанетты или серьги с зелеными
брильянтами... Ну, а уж пищи синтезированной мы подавно не приемлем, и никто
нас не уговорит, что она даже на квантовом уровне подобна хлебу с поля или
молоку из подойника... Еще лет трех отроду я помогал взрослым сажать
огуречную рассаду, позднее -- молоть проросший ячмень на солод для пива,
вялить свинину и чистить коров. Но охотнее всего я ворошил сухую душистую
траву в сенном сарае. Главными игрушками моими были всякого рода ушаты,
корзины, лубяные короба, лохани, корыта -- многие еще из коллекции Арвида.
Подростком я столь же увлеченно возился с микротракторами, с изящными, как
часовые механизмы, машинами для беспахотной заделки семян; строил гнезда для
пауков, защищавших наш сад от вредителей, и прививал ген быстрого роста
камышам, создавая фитофильтр в оросительном канале...
пределами Кругов Обитания, кто бы не участвовал посильно в наших сельских
хлопотах. Тетя Велта, например, обожала печь домашний хлеб. Злые языки даже
говорили, что это у нее получается намного лучше, чем основное дело --
расчеты устройств внепространственной связи... Тетя Велта собрала в своей
семейной ветви настоящую крестьянскую печь: сложную, как целое здание,
беленую, с плитой о трех конфорках. Я часто прибегал к тете, садился на
корточки и смотрел, как она вымазанными мукой до локтей руками месит тесто;
как пламя постепенно охватывает еловые дрова и начинает грозно гудеть,
выхлестывая из устья... Мне было позволено выгребать угли и заливать их
водой. Как славно шипели они и окутывались белым паром!.. Лопата, на которой
сажали каравай в печь, по древнему обычаю была выстлана кленовыми листьями.
Тетя мокрыми ладонями оглаживала буханку, пальцами прокладывала по бокам ее
бороздки и даже, в подражание латышским крестьянам, чертила сверху крест. На
готовый хлеб сходились все, кто был к этому времени в Доме: когда Велта
выносила теплые золотистые караваи, народ обедал исключительно в круглом
зале комля, рядом с покоями бабушки Аустры... Тетя Ланаки, хотя она вовсе не
латышка, а познакомилась с дядей Янисом в своей родной амазонской сельве, в
перерывах между цирковыми гастролями научилась готовить соленья: благодаря
ей наши кладовые зимой набиты бочонками с упругой квашеной капустой,
помидорами, яблоками, черемшой... Дядя Иоргис оставлял свои геотермальные
воды, по которым он плавал в недрах на маленьком сверхпрочном суденышке, и
появлялся в Доме затем, чтобы дни и ночи просиживать над восстановлением
старинного ткацкого стана. Сперва модели у него получались громоздкие и
недолговечные: дяди-Иоргисов поисковый компьютер устроен был так, что
модель, не отвечавшая своему назначению, сама распадалась в прах, хотя из
крепкого дерева была сработана... Потом однажды дядя зазвал нас, младших
детей, в свою ветвь и Показал, к нашему ликованию, большущее мотовило, с
визгом и стуком наматывающее на себя пряжу с двух барабанов. Домочадцы
дружно включились и в это дело: скоро у нас начали получаться высокого
качества холсты и в шесть, и в восемь нитей, гладкие, полосатые, клетчатые!
Дальше --больше: мы перестали заказывать через Всеобщий Распределитель новые
полотенца, одеяла, простыни, а там и рубахи...
никого, кто происходил бы из Большого Дома. Наверное, во всем мире еще
немного было таких Домов. Преобладали ребята, в самом городе и жившие,--
родители изредка их навещали,-- из всякого рода воспитательных сообществ
(коммун, боттег, ашрамов) и, конечно, из традиционных парных семей. Я
запросил Великого Помощника, и он подтвердил мне, что и в нашем регионе, и
во всех Кругах большинство детей воспитывается у отца с матерыю или у одного
из них...
племянниц как-то сразу стали выделять среди прочих. Говорили, что у нас
особенный характер -- терпеливый, ровный, покладистый... "Ну, еще бы! --
сказал мне однажды Арам Шахбазян, грубоватый парень, родившийся в десантном
лагере на одной из новооткрытых планет.-- Еще бы! Станешь тут терпеливым,
если вокруг тебя вечно толчется триста человек народу, и все -- старшие, и
все командуют, и ни днем, ни ночью не побудешь наедине с собой!" Я, конечно,
ринулся возражать: дескать, никто не командует, и побыть в одиночестве --
всегда пожалуйста, тем более что кругом луга нетронутые и лес до самого
моря; а множество родных людей, готовых в любую минуту прийти на помощь, не
только не угнетает, но, напротив, несет душе покой и гармонию... Арам
презрительно пожал плечами: "Чудаки! По-моему, с каменного века молодые люди
только и смотрели, как бы удрать от стариков и зажить своим домом. Одни вы
гребете против течения. Сектанты какие-то!.."
такой горячей верой, что каждая мысль как бы становилась моей... Может быть,
именно тогда, когда пара молодых супругов впервые ушла из родового жилища и
построила собственную хижину, человечество сделало первый шаг к термоядерным
мегатоннам, к тому рубежу самоубийства, который оно едва проскочило три
столетия назад. Сильно сказано? Ничуть! Лишь с появлением парной семьи
расцвело подлинное себялюбие, пусть и окрашенное благородными топами
супружества, материнства!.. Забота о брачном партнере и своих детях стала
для многих изнанкой безразличия к остальным соплеменникам. От семейных
кубышек пошло накопительство, приведшее к имущественному неравенству,
угнетению, тирании всех видов, к воровству "детишкам на молочишко", к
грабежам и войнам.
садистов; даже в простых семьях нередко вырастали маленькие деспоты,
нравственные уроды, не обученные ни любви, ни труду, ни ответственности за
свои поступки. Концентрация всех добрых чувств на членах семьи приводила к
жутким перекосам сознания; так, рабочий, собиравший в цехе водородную
боеголовку, думал лишь о прокормлении семейства и радовался высокой плате...
Воскрешение семьи-рода, Большой Дом -- это попытка утвердить в потомках