начали вдруг вытекать прочь и неведомо откуда пришла уверенность -- кризис
миновал. "Теперь надо только выспаться, и тогда я перестану быть обузой для
Цэрлэга... только выспаться..."
пускай будет Барад-Дур".
болтливые ручьи, зародившиеся под снежниками Пепельных гор, обращаются в
степенные и рассудительные арыки, тихо угасающие затем в пульсирующем мареве
Мордорской равнины, раскинулся Горгоратский оазис. Хлопок и рис, финики и
виноград испокон веков давали здесь по два урожая в год, а работа местных
ткачей и оружейников славилась по всему Средиземью. Правда,
кочевники-орокуэны всегда глядели на соплеменников, избравших стезю
земледельца или ремесленника, с невыразимым презрением: кто ж не знает, что
единственное занятие, достойное мужчины, это разведение скота -- ну, если не
считать грабежей на караванных тропах... Впрочем, данное обстоятельство
ничуть не мешало им регулярно наведываться со своими отарами на горгоратские
базары -- где их исправно обдирали как липку сладкоголосые умбарские купцы,
быстро прибравшие к рукам всю тамошнюю торговлю. Эти разворотливые ребята,
всегда готовые рискнуть башкой за пригоршню серебра, водили свои караваны по
всему Восходу, не гнушаясь при этом ни работорговлей, ни контрабандой, ни --
при случае -- прямым разбоем. Главной статьей их дохода, правда, всегда был
экспорт редких металлов, которые в изобилии добывали в Пепельных горах
кряжистые неулыбчивые тролли -- несравненные рудокопы и металлурги, которые
позднее монополизировали в Оазисе еще и каменное строительство. Совместная
жизнь издавна приучила сыновей всех трех народов поглядывать на соседских
красоток с большим интересом, чем на собственных, подкалывать друг дружку в
анекдотах ("Приходят раз орокуэн, умбарец и тролль в баню..."), а когда надо
-- сражаться плечом к плечу против варваров Заката, обороняя перевалы Хмурых
гор и Мораннонский проход.
удивительный город алхимиков и поэтов, механиков и звездочетов, философов и
врачей, сердце единственной на все Средиземье цивилизации, которая сделала
ставку на рациональное знание и не побоялась противопоставить древней магии
свою едва лишь оперившуюся технологию. Сверкающий шпиль барад-дурской
цитадели вознесся над равнинами Мордора едва ли не на высоту Ородруина как
монумент Человеку -- свободному Человеку, который вежливо, но твердо отверг
родительскую опеку Небожителей и начал жить своим умом. Это был вызов тупому
агрессивному Закату, щелкавшему вшей в своих бревенчатых "замках" под
заунывные речитативы скальдов о несравненных достоинствах никогда не
существовавшего Нуменора. Это был вызов изнемогшему под грузом собственной
мудрости Восходу, где Инь и Янь давно уже пожрали друг друга, породив лишь
изысканную статику Сада тринадцати камней. Это был вызов и кое-кому еще --
ибо ироничные интеллектуалы из мордорской Академии, сами того не ведая,
вплотную подошли к черте, за которой рост их могущества обещал стать
необратимым -- и неуправляемым.
истертых каменных ступенек родительского дома в переулке за Старой
обсерваторией мимо платанов Королевского бульвара, что упирается дальним
концом в зиккурат с Висячими садами, -- направляясь к приземистому зданию
Университета. Именно здесь работа несколько раз дарила ему мгновения
наивысшего счастья, доступного человеку: когда держишь будто птенца на
ладони Истину, открывшуюся пока одному тебе, -- и становишься от этого
богаче и щедрее всех владык мира... И в разноголосом гомоне двигалась по
кругу бутыль шипучего нурнонского, пена под веселые охи сползала на скатерть
по стенкам разнокалиберных кружек и стаканов, и впереди была еще целая
апрельская ночь с ее нескончаемыми спорами -- о науке, о поэзии, о
мироздании и опять о науке, -- спорами, рождавшими в них спокойную
убежденность в том, что их жизнь -- единственно правильная... И Соня глядела
на него огромными сухими глазами -- только у троллийских девушек встречается
изредка этот ускользающий оттенок -- темно-серый? прозрачно-карий? -- из
последних сил стараясь улыбнуться: "Халик, милый, я не хочу быть тебе в
тягость", и ему хотелось заплакать от переполнившей душу нежности.
новичка невероятным разнообразием живности, которая с первыми лучами солнца
в буквальном смысле слова проваливается сквозь землю. От Цэрлэга он узнал,
что эта пустыня, так же как и любая другая, от века поделена на участки:
каждая рощица саксаула, луговина колючей травы или пятно съедобного
лишайника -- манны, -- имеет хозяина. Орокуэн без труда называл ему кланы,
владеющие теми урочищами, по которым пролегал их путь, и безошибочно
определял границы владений, явно ориентируясь при этом не на сложенные из
камней пирамидки або, а на какие-то лишь ему понятные приметы. Общими здесь
были только колодцы для скота -- обширные ямы в песке с горько-соленой, хотя
и пригодной для питья водой. Халаддина больше всего поразила система цандоев
-- накопителей адиабатической влаги, о которых он раньше только читал. Он
преклонялся перед безвестным гением, открывшим некогда, что один бич пустыни
-- ночной мороз -- способен одолеть второй -- сухость: быстро остывающие
камни работают как холодильник, "выжимая" воду из вроде бы абсолютно сухого
воздуха.
мало, не находя в этом занятии ни проку, ни удовольствия), но зато некоторые
из накопителей, мимо которых лежал их путь, были некогда сложены его руками.
Первый цандой Цэрлэг соорудил в пять лет и ужасно расстроился, не обнаружив
в нем поутру ни капли воды: однако он сумел самостоятельно найти ошибку
(куча камней была маловата) и именно в тот миг впервые в жизни ощутил
гордость Мастера. Странным образом он не испытывал ни малейшей тяги к возне
со скотом, занимаясь этим делом лишь по необходимости, а вот из какой-нибудь
шорной мастерской его было за уши не вытащить. Родственники неодобрительно
качали головами -- "ну чисто городской", а вот отец, наглядевшись на
всегдашнюю его возню с железяками, заставил изучить грамоту. Так он начал
жизнь манцага -- странствующего ремесленника, двигающегося от кочевья к
кочевью, и через пару лет уже умел делать все. А попав на фронт (кочевников
обычно определяли либо в легкую кавалерию, либо в егеря), он стал воевать с
той же основательностью, с какой раньше клал цандой и ладил бактрианью
упряжь.
редьки. Оно конечно, престол-отечество и все такое... Однако господа
генералы раз за разом затевали операции, дурость которых была видна даже с
его сержантской колокольни: чтобы понять это, не требовалось никаких военных
академий -- достаточно (как он полагал) одного только здравого разумения
мастерового. После Пеленнорского разгрома, к примеру, разведроту Цэрлэга в
числе прочих сохранивших боеспособность частей бросили прикрывать
отступление (вернее сказать -- бегство) основных сил. Разведчикам тогда
определили позицию посреди чистого поля, не снабдив их длинными копьями, и
элитное подразделение, бойцы которого имели за плечами минимум по две дюжины
результативных ходок в тыл противника, совершенно бессмысленно погибло под
копытами роханских конников, не успевших даже толком разглядеть, с кем они
имеют дело.
такой войной... Все, ребята, навоевались -- "штыки в землю и на печку к
бабам!". Из этого треклятого леса, где в пасмурную погоду хрен
сориентируешься, а любая царапина тут же начинает гноиться, хвала Единому,
выбрались, а уж дома-то, в пустыне, как-нибудь не пропадем. В своих
сновидениях сержант уже перенесся в знакомое кочевье Тэшгол, до которого
оставался один хороший ночной переход. Он с полной отчетливостью представил
себе, как не спеша разберется -- что там нуждается в починке, тем часом их
кликнут к столу, и хозяйка, после того, как они выпьют по второй, начнет
потихоньку подводить разговор к тому, каково оно -- в доме-то без мужика, а
чумазые мальцы -- их там четверо (или пятеро? забыл...) -- будут вертеться
вокруг, домогаясь потрогать оружие... И еще он думал сквозь сон: дознаться
бы -- кому она понадобилась, эта война, да повстречать его как-нибудь на
узенькой дорожке...
чередование двух типов климатических эпох -- плювиальных и аридных:
разрастания и сокращения ледяных шапок на полюсах и пояса пустынь подчинены
единому ритму, представляющему собой нечто вроде пульса планеты. Эти
природные циклы скрыты от глаз летописцев и скальдов причудливым
калейдоскопом народов и культур, хотя именно они в значительной степени и
порождают этот самый калейдоскоп. Смена климатического режима может сыграть
в судьбе страны или даже целой цивилизации роль куда большую, чем деяния
великих реформаторов или опустошительное вражеское нашествие. Так вот, в
Средиземье вместе с Третьей исторической Эпохой шла к своему завершению и
еще одна эпоха -- плювиальная. Пути переносящих влагу циклонов все больше
отклонялись к полюсам планеты, и в пассатных кольцах, охватывающих тридцатые
широты обоих полушарий, уже вовсю шел процесс опустынивания. Еще недавно
Мордорскую равнину покрывала саванна, а на склонах Ородруина росли настоящие
леса из кипариса и можжевельника; теперь же пустыня неумолимо, акр за акром,
доедала остатки сухих степей, жмущихся к подножию горных хребтов. Снеговая
линия в Пепельных горах неуклонно отступала кверху, и ручьи, питающие
Горгоратский оазис, все более походили на угасающего от непонятной болезни
ребенка. Будь тамошняя цивилизация чуть попримитивнее, а страна победнее,
Гуревич Георгий
Шилова Юлия
Панов Вадим
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия
Посняков Андрей