не исключено, это сделал какой-нибудь бесноватый и дикий горец для того,
чтобы его, сердце Гларта, съесть, например. О местных горцах Эгин наслушался
и от градоуправителя, и от местного учителя предостаточно в первый же день
пребывания в Вае.
довыяснения личности убийцы. Строгая процедура опознания Гларта уже
рисовалась у него в голове, когда он в обществе начальника местного
гарнизона Тэна окс Найры шествовал по направлению к неказистому сараю с
двумя караульными у дверей.
Гларта, рах-саванна Опоры Вещей.
начальник гарнизона, распахивая дверь сарая и отступая назад на шаг.
лампу. Она была очень кстати, ибо в подвале было темным-темно, а лестница
оказалась крутой, склизкой и холодной.
караульных. Бледные, перепуганные лица без признаков особенно утонченной
мыслительной деятельности. Грязные, жирные волосы. У одного солдата
веревочка на портках завязана абы как и ее концы неряшливо свисают из-под
застегнутой лишь на половину пуговиц куртки.
провожатого и караульных и удивил, и разозлил его одновременно. Кажется,
каждый из них согласился бы простоять в карауле три ночных смены, лишь бы
сейчас не спускаться вместе с ним в подвал, где лежал всего-навсего труп
предыдущего тайного советника уезда.
отшутиться Тэн окс Найра.
трусливые негодяи оставили его один на один с дохлым Глартом.
опрятного с виду и очень крепкого солдата, -- третьим.
дожидаясь торжества справедливости, бывший товарищ Эгина по Четвертому
Поместью.
истерического носка сандалии Тэна окс Найры.
грунт, вдруг рухнули, выеденные изнутри червями-древоточцами. Комнаты не
было. Не было и трупа.
внутрь. Солдаты и Тэн начали раскопки, используя для этой цели широкие
кинжалы прямо в ножнах. Эгин осматривал подвал при тусклом свете масляной
лампы. Все это выглядело так, будто бы гигантский крот, трудясь над своим
туннелем, сбился с пути и случайно вылез в одном из подвалов Чертога
Усопших. Хотя, впрочем, какой еще крот? Кротов такой величины не бывает и
быть не может. Такие кроты с голоду передохли бы быстрей, чем в первый раз
как следует набили бы себе брюхо всякими там червями.
которому не нравилась рассеянность, с которой поглядывали на него
подчиненные.
вояка со впавшими скулами.
выходу.
вырезают сердца и отсекают левые руки, во плоти которых у всякого офицера
Свода Равновесия заключена Внутренняя Секира? Дар Свода. Пуповина Свода.
Родимое пятно Свода.
уж не терпелось поглядеть на безобразные разлагающиеся останки своего в
прошлом однокашника. Просто он с некоторых пор стал суеверен и не любил,
когда дело начинается с неудачи.
сюда принесли, здесь все время кто-то был, вооруженный".
деловито заключил начальник гарнизона.
искать там совершенно незачем и нечего. А чутью аррума можно доверять почти
так же смело, как и Персту Севера.
неряха-караульный. Начальник посмотрел на него с плохо скрываемым
презрением. А Эгин лишь рассеяно кивнул.
это был самый здравый вывод, который можно было сделать из случившегося.
усмехнулся Эгин.
гарнизона (в составе десяти скучающих крестьянских парней из Нового Ордоса и
одного молчаливого черноволосого уроженца Суэддеты по имени Гнук), Есмар
устраивал Эгина на новом месте, не забывая и о себе.
берег, заключалось в следующем: его комната и комната Есмара не должны иметь
общей стены.
из Пиннарина, Эгин не сомневался в том, что тот бросится в омут любвеобилия
сразу же по прибытии. А терпеть похотливую возню и страстные вздохи у себя
над ухом вечером, ночью, днем или поутру Эгину не улыбалось.
Ваи он был, в общем-то, разочарован.
покрытыми головами. Ноги их были по большей части грязны и босы, взгляды --
угрюмы и испуганны. Местные нравы не были суровы, но некоторых заповедей
домотканого благонравия здесь держались строго. Например, все вайские
прелестницы выходили на улицу не иначе как вдвоем или втроем. Чем бы не
занимались они в своих садиках и чахлых миндальных рощах на окраине со
своими сужеными и просто соседями, выйти на улицу водиночку означало большой
позор. Но даже если бы и не запрет... Толстые икры, обветренные лица, сухие
руки с коротко обрезанными ногтями, под которыми намертво въелась в кожу
краска, какой тут морят пряжу -- все это действовало на Эгина почище
Уложений Жезла и Браслета.
подумал Эгин, когда мимо него, словно две телушки, проплыли толстухи.
"Добра-дня гьясиру новому са-ветничку".
утолял он свою похоть последний год, как ни старался забыть одну молодую
особу, бывшую, ни много ни мало, племянницей погибшего Сиятельного Князя
(мятежника и узурпатора), ныне же -- племянницей Сиятельной Княжны (вроде бы
законной), она никак не шла у него из головы. Сколько ни старался он
смотреть на вещи трезво, одно лишь имя Овель исс Тамай делало его пьяным без
вина, грустным и по-нехорошему глупым.
красавица Пиннарина. И даже не вторая. Худая и жеманная плакса. Дерзкая
восемнадцатилетняя девчонка с малиновыми губами и глубокими, словно
хуммерова бездна, глазами. Она отдалась ему в первый же день их весьма
необычного знакомства, отдалась беззастенчиво и беззаветно. И при одном
воспоминании об этой ночи, единственной, кстати сказать, ночи любви за все
время их знакомства, дыхание Эгина становилось чаще, мысли сбивались в
какой-то странный клубок, а на уста лезли самые темные проклятия.
Человека, которому подвластны все тайные и явные силы Варана. Известны все
мысли и страхи Варана. Которого боится и оттого еще больше обожает
Сиятельная. Которого опасаются даже те, в чьих руках судьбы империй куда
более обширных и зубастых, чем княжество Варан.
И кара за это, должно быть, положена соответствующая. Не будучи умственно
отсталым, Эгин понимал это без дополнительных разъяснений. И все-таки желал
Овель исс Тамай. И любил ее самой грязной, самой страстной, небесной,
неистощимой, необъяснимой и ненасытной человеческой любовью.
Прозоров Александр
Посняков Андрей
Каменистый Артем
Посняков Андрей
Земляной Андрей
Муркок Майкл