Чтение 2–й страницы книги ~Глазами женщины~

Она родилась девочкой. Если б она родилась мальчиком, она могла
остаться жить.

Мы знали, что придется убить ее -- у нас не было иного выхода. Когда я
рожала ее, я уже знала об этом. Своей жизнью она могла причинить смерть нам
и другим нашим детям. Зима только началась, а мы уже голодали. Лишний рот
стал бы для нас смертным приговором. С нами такое случилось впервые, но
многие наши соседи уже не раз умервщляли детей, которых не могли прокормить.
В Исландии жизнь сурова.

Мое сердце обливалось кровью при мысли, что мое дитя ждет смерть на
самом пороге жизни. Как только я почувствовала приближение родов, я начала
молиться всем богам, и нашим исконным покровителям, и новому Спасителю,
весть о котором принесли люди с Юга. Я молилась, чтобы родился мальчик -- у
Сигурда не поднялась бы рука убить крепкого и здорового мальчика, будущего
воина и работника. У девочки не было никакой надежды на спасение.

Видно, боги не пожелали прислушаться к моим мольбам -- родилась
девочка. Едва очнувшись от родовых мук, я смотрела на Сигурда, мрачно
вглядывавшегося в ребенка при свете очага. Ребенок истошно кричал. Сигурд
сидел так очень долго.

-- Муж мой! -- взмолилась я. -- Она так мала! Много ли она съест?
Оставь ей жизнь!

Он ничего не отвечал, не смотрел в мою сторону, и только его сильные
руки то сжимались, то разжимались.

Наконец, он повернулся ко мне. Во взгляде его серых, как море, глаз
были непреклонность и боль.

-- Ты помнишь наш уговор. Что толку говорить об этом? Ты знаешь, что
этот маленький ротик может принести нам смерть. Подумай о других детях.
Взгляни на них!

И он указал на детей, жавшихся к теплу очага. Они с тревогой смотрели
на нас светлыми глазенками, не понимая смысла разговора, но чувствуя, что
пришла беда. Два сына и дочь.

-- Взгляни на них! -- повторил Сигурд. -- Они умрут, если оставить в
живых этот крохотный пищащий комочек, даже не похожий еще на человека. Мы
все решили. Ты должна смириться.

Я отвернулась от него, не в силах сдержать рыданий. Через несколько
мучительных мгновений я услышала, как за Сигурдом закрылась дверь.

Он вернулся через полчаса, уже без ребенка. Его плечи были опущены,
словно он нес непосильный груз, глаза избегали моего взгляда.

Дети, сидевшие до этого тихо, как мышки, вдруг все как один принялись
громко реветь. Их маленькие головки начали смутно постигать всю жестокость
этого мира.

Дама с собачкой

Ах, эта новая мода просто обворожительна! Особенно тем, что не успела
еще распространиться слишком широко.

Представьте себе, дорогая, нынче модно держать маленьких собачек, лучше
всего -- болонок. Ах, это так трогательно -- появиться в гостиной с этакой
малышкой на руках! Действует безотказно. К тому же, собачка совершенно
незаменима, если в разговоре вдруг возникает пауза. Ну, знаете, эти мерзкие
паузы, когда все вдруг понимают, что говорить-то им, в сущности, не о чем и
впадают в хандру. Теперь эта проблема решена -- вы просто начинаете ласково
болтать с собачкой, играть с ней, спрашивать у всех:"Ну разве не прелесть?"
и все такое прочее. Гости умиляются, улыбаются, ваш вечер спасен.

Но самое главное, что у этих милых собачек есть еще одно, тайное,
достоинство. Говорят, эта мода пришла из Азии. Вы берете чашку с молоком,
ложитесь, раздвигаете ноги и понемножку льете молоко на свои прелести.
Да-да, дорогая, прямо туда. А собачка начинает молоко подлизывать. Вот и
все. Говорят (сама я, конечно, не пробовала, нет-нет), что это ужасно
приятно, а главное, заниматься этим можно чуть не целый день.

Естественно, сперва собачку нужно немного выдрессировать. Я слышала,
были случаи -- кого-то покусали. Это, конечно, очень неприятно. Но зато
потом вам не понадобится даже молоко -- со временем собачка входит во вкус.
На всякий случай заведите двух -- вдруг одна устанет. Кстати, молоко можно
лить куда хотите.

Нет, конечно же, не все дамы, которые держат собачек, занимаются такими
вещами. Но многие. А самое смешное то, что мужчины даже не подозревают ни о
чем подобном. Один граф, говорят, подарил пару таких собачек своей дочери,
которая только что вернулась из монастырского пансиона. Ну и слава Богу, что
они не знают -- этот вандал, мой муж, выкинул бы Диди в окно, а я так к нему
привязалась! Ну, Диди, иди скорей к маме! Ну разве не прелесть?

Вечная вдова

Жизнь моя пуста и горька. Каждое утро, едва проснувшись, я призываю
смерть. Но она все не приходит. Если б я знала тогда то, что знаю сейчас, я
была бы давно мертва, и, может быть, счастлива.

Встаю и, совершив омовение, надеваю свое белое платье. Ненавижу его,
ненавижу! Ни одной краски нет на нем -- только мертвая белизна. Других у
меня не будет больше никогда. Украшений, красок для лица, благовоний --
всего этого у меня тоже нет и не будет. Вдове не подобает наряжаться. По
белому платью каждый издалека узнает ее и спешит свернуть в сторону, чтобы
не оскверниться.

Свекровь услышала, что я встала, и кричит из-за стенки, задает мне
работу на сегодня. В мою комнату она не войдет ни за что на свете -- после
этого ей придется совершать долгий ритуал очищения. Только сыновей не
оскверняет мое присутствие, и они могли бы безбоязненно общаться со мной. Но
у меня нет сыновей. Поэтому в моей комнате прорубили отдельный выход, и все
домашние меньше рискуют случайно встретить меня. Хотя выхожу я очень редко.
Все, что нужно для поддержания моего существования, оставляют у двери.

Не так уж много они там оставляют. Мне дают ровно столько, сколько
нужно, чтобы я не умерла с голоду. Почти вся пища для меня запретна. Даже
соль. Кроме того, примерно два раза в месяц свекровь по лунному календарю
определяет дни поста. В эти дни мне запрещено даже пить воду, а спать я
должна на голой земле. Так я искупаю свои грехи. Должно быть, у меня немало
грехов...

Говорят, это мои грехи причина смерти мужа, и я немногим лучше убийцы.
В этой жизни я просто не успела совершить грехов -- ведь я овдовела в
четырнадцать лет -- но могла нагрешить в прошлых рождениях. А в довершение
всего я совершила еще один гнусный поступок -- отказалась от сати. Сейчас,
вкусив вдовьей жизни досыта, я бы этого не сделала. Но в четырнадцать лет
так хочется жить...

Жить! Разве можно назвать это жизнью? Но нет никакой надежды, ничто не
изменится. Я никогда не выйду второй раз замуж -- это запрещено, да и кто
захочет жениться на женщине, которая одного мужа уже умертвила? Я обречена
жить так до самой смерти. Я -- вечная вдова.

Эта женщина

Мы ненавидим эту женщину. Но наша ненависть, как и многое другое,
ничего не значит для нее.

Город: беспорядочное и некрасивое скопление домов, зной и пыль.
Приезжие и события здесь одинаково редки. Всего здесь по одному: одна
церковь, одна почта, одна больница, одно питейное заведение. И один дом
терпимости, вотчина этой женщины.

Сложно сказать, сколько лет уже она его держит, но никак не меньше
десяти. Ей около сорока, и ее подопечные называют ее на французский манер
"мадам", настоящего же ее имени никто не знает. Говорят, она со своими
"девочками" на дружеской ноге, да и сама не отказывается обслужить клиента,
если тот проявляет желание.

Все свои дни она проводит одинаково. До полудня она отсыпается после
бессонной ночи. С часу дня и до полуночи ее можно неизменно видеть сидящей
перед дверьми своего заведения под выгоревшим полотняным навесом. Она сидит
в покойной, ленивой позе, с полузакрытыми глазами и совершенно без всякого
выражения на лице. Она сидит так час за часом, не двигаясь, словно языческий
идол. Мимо проходят люди, проезжают повозки, пробегают собаки -- она
остается такой же безразличной, ни на что не обращает внимания.

У этой женщины удивительное тело -- в любом платье она кажется голой,
любая ее поза кажется неприличной. Ее полнота только усиливает это
впечатление. Но тех, кто видит ее впервые, куда больше поражает ее лицо. Оно
некрасивое, но приятное -- большие темные глаза, полные губы -- и всегда,
при любых обстоятельствах, лишено какого-либо выражения. Так, наверное,
выглядела Ева до того, как познала добро и зло.

Мы ненавидим эту женщину. Она, как соринка в глазу, мешает и
раздражает. То, как невозмутимо она сидит целыми днями у дверей своего
позорного дома, приводит нас в бешенство. Мы склонны видеть в ее поведении
злой умысел, желание оскорбить и унизить нас. Но мы не смеем высказать наш
гнев: приличные женщины не должны даже замечать таких, как она. Каждая из
нас вынуждена по нескольку раз в день проходить мимо нее -- и не видеть.

Мужчины, напротив, считают, что эта женщина -- одна из главных
достопримечательностей нашего города. Всех гостей непременно водят
посмотреть на нее, и она имеет немалый успех. Те, кто не боятся
общественного мнения, порой даже останавливаются поболтать с ней. Она им
улыбается, но выражение ее лица от этого не меняется. Отвечает она
односложно, без выражения, явно с трудом подбирая слова. Единственная тема,
которая ее интересует -- ее заведение. Все остальное ей непонятно или не
трогает. Даже ее поклонники и защитники признают, что она непроходимо глупа.