Спустя час хлынул поток беженцев. Надежда на спасение гнала людей в
космопорт. Они бежали, боясь опоздать. Спотыкались, падали, с трудом
поднимались и, задыхаясь, догоняли опередивших.
Каждый из кораблей окружила бурлящая толпа.
Началась посадка. Космолетчики с трудом поддерживали порядок. Они набивали
салоны и трюмы до отказа, но наступал момент, когда приходилось отсекать
хвост очереди. Те, перед кем захлопывались входные люки, начинали умолять,
уговаривать, доказывать свое право на спасение. Цеплялись за трапы и фермы
пусковых установок. И только продувка двигателей заставляла их отступать на
безопасное расстояние.
Корабль взлетал, и вслед ему неслись проклятия...
Сарп должен был стартовать последним. Уже скрылись в чреве космолета
ремонтировавшие его техники. Один за другим с блаженными улыбками на
измученных лицах поднимались по трапу счастливцы.
Прыгали цифры на счетчике нагрузки, за показаниями которого следил второй
пилот.
- Назад! - преградил он дорогу худенькой молодой женщине и, повернувшись к
Сарпу, доложил: - Нагрузка предельная, командир!
Сарп взглянул в глаза женщине и обмер. Это были родные, неповторимые глаза
Веллы. Казалось, воскресшая жена смотрела на него долгим умоляющим
взглядом.
- Пусть войдет, - сказал он глухо.
- Тогда кто-то должен остаться, командир. Иначе...
- Останусь я. А ты поведешь корабль. Понял?
- Но как же так? - опешил второй пилот. - Вы что, хотите погибнуть?
- Это мое дело. Будь внимателен на взлете. Прощай! - проговорил Сарп и, не
оглядываясь, пошел прочь через расступившуюся толпу.
Люди притихли. И ни одного проклятия не раздалось, когда последний корабль
скрылся в низко нависшем мглистом небе.
Часть первая
СИГНАЛ БЕДСТВИЯ
1. Оультонская незнакомка
Джонамо брела по центральной просеке Оультонского заповедника. Ее
удлиненные черные глаза были полны слез, плечи заострились, и вся изящная,
хотя слегка угловатая фигурка, лицо с тонкими, не вполне правильными
чертами, поникшая голова с тяжелой копной вьющихся смоляных волос выражали
отчаяние.
"Как жить дальше? - спрашивала себя женщина и не находила ответа. - Кому я
теперь нужна, и кто нужен мне? Одна на всем Мире... Хотя вокруг люди, много
людей - рациональных, всем довольных. Кто сделал их такими? И вправе ли я
быть им судьей?"
В заповеднике было пустынно. Сумрачная просека, обрамленная подступившими к
ней с обеих сторон деревьями, уходила вдаль, и, казалось, нет ей конца, как
охватившему Джонамо отчаянию.
Одиночество не тяготило. Наоборот, в поисках его она и забрела сюда,
подальше от чужих взглядов, полных показного сочувствия, а на самом деле
безразличных к ее горю. Люди Мира, привыкшие к урбанистической культуре,
предпочитали девственной красоте заповедника псевдоприроду городских
скверов. Сейчас это не огорчало Джонамо, как прежде. Ей хотелось скрыться
от всех, раствориться в природе. Хотелось лечь в траву, стать былинкой -
одной среди множества подобных. И ни о чем не думать...
Мысли воспринимались, как физическая боль. Они концентрировались на утрате,
сведенные в одну точку увеличительным стеклом воспоминаний. Это были
светлые воспоминания. И тем большее страдание причиняли теперь, когда
связанные с ними события навсегда остались в прошлом.
Память собирала воедино лучи света, но трансформировала его в беспросветную
черноту. И не ослепительный зайчик согревал душу - вязкий холод заполнял
ее, вытесняя остатки тепла, вымораживая ростки жизни.
Глухо шумела листва гигантских аугарий, и Джонамо подумала, что вот так же
они переговаривались и до ее рождения, и несколько веков назад, а их предки
и миллионы лет назад, когда на Мире еще не существовало человека, и вся
планета представляла собой сплошной заповедник. Но будет ли слышен здесь
шелест листвы через сто лет? Не сочтут ли люди излишним само существование
последнего из заповедников - Оультонского национального парка, как
именовали его в те, уже далекие, времена, когда Мир был разделен на сотни
больших и малых стран?
Рыжий лисенок вырвался из чащи и стремглав бросился к Джонамо. От
неожиданности она вскрикнула. В шаге от нее лисенок круто изменил
направление, отбежал, снова метнулся вперед, затем опять назад, выписывая
звездчатую фигуру, лепестки невидимого цветка, в центре которого замерла
ошеломленная женщина.
"Он голоден", - поняла, наконец, Джонамо и пожалела, что не захватила с
собой ничего съестного, хотя все эти дни ей было не до еды.
Она даже удивилась, что может еще испытывать какие-то чувства, кроме
душевной боли. Ей захотелось вдруг взять на руки живой огненно-рыжий
пушистый комок, прижать к груди и гладить, гладить, гладить мягкую, остро
пахнущую шерстку.
- Иди ко мне... ну, иди же!
Но лисенок не давался в руки, а лишь продолжал метаться вокруг Джонамо, то
ли действительно выпрашивая пищу, то ли играя.
Послышался низкий, быстро приближавшийся гул. Женщина машинально повернула
голову и увидела большой сигарообразный гонар, который несся по просеке,
пригибая траву воздушной струей. Джонамо сделала шаг назад, но в этот
момент ее взгляд упал на лисенка. Ошеломленный, а возможно, и
парализованный необычным звуком, он, вместо того чтобы убежать, замер,
распластавшись поперек дороги.
Подчиняясь не рассудку, а властному подсознательному импульсу, Джонамо
кинулась к лисенку, схватила его и, поскользнувшись, упала ничком. В тот же
миг над головой ухнуло, по лицу промчалась струя теплого воздуха, а затем,
невдалеке, послышались следующие друг за другом глухие удары, словно что-то
грузно шлепнулось, подпрыгнуло, снова шлепнулось, и так несколько раз.
Она разомкнула веки, не выпуская прижавшегося к ней лисенка, попыталась
встать, но, ступив на поврежденную при падении ногу, ойкнула и вновь
опустилась в траву.
- Вы живы? - раздался встревоженный голос.
Джонамо подняла голову. На краю просеки неуклюже раскорячился гонар с
осевшими амортизаторами.
- Вы живы? - повторил, подбежав, немолодой человек. На его гладком лбу под
прядью волнистых серебряных волос виднелась свежая ссадина.
- Вот, - она виновато протянула ему лисенка.
- И из-за этого вы рисковали жизнью? - изумленно спросил седоволосый.
Джонамо выпустила животное. Лисенок, потряхивая головой, сделал несколько
неуверенных шагов, потом ринулся прочь.
- Теперь он будет жить, - все еще виновато сказала Джонамо.
- Ну, знаете... А о себе вы подумали? Еще бы миг и... Никогда больше так не
делайте!
- Иначе я не могу.
- Вот как? - он с интересом взглянул ей в глаза, но, словно обжегшись,
отвел взгляд. - Оказывается, есть еще на свете такие... такие...
Орловский Гай Юлий
Самойлова Елена
Прозоров Александр
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Трубников Александр