Чтение 2–й страницы книги ~Аз Бога ведаю!~

Поклялся бы и возопил, если бы не знал по ритуалу, что перед ним - настоящий Иосиф, сын Аарона и каган богоподобный, только в ином, таинственном, божественном облике!

Род Ашинов имел особые черты, кои известны были только Приобщенным.

- Богоносный! - Шад повалился на пол. - Слава Всевышнему! Слава, слава, слава! Аминь.

- Венчай на трон! - сухо распорядился каган.

По лестнице, с которой спрыгнул лев, он поднялся на второй этаж, где посередине зала возвышался трон. Наследник взошел по ступеням и сел, каган-бек достал из рукава шелковый шнур и ловкой рукой набросил ему удавку на горло.

- Сколько сидеть тебе на этом троне?

- Сорок лет, - ответил богоносный. Приобщенный Шад затянул удавку, упершись в спинку трона.

- А теперь сколько хочешь сидеть на троне?

- Все сорок лет.

Ослабив на мгновение шнур, каган-бек намотал концы его на руки и, натянув, обвис всем телом.

- Назови срок, сколько тебе править духом Хазарии?

- Мой срок - сорок лет! - багровея, провозгласил каган.

Шад снял удавку и преданно склонился перед троном. А богоносный не спеша содрал с себя лохмотья и будто водой умылся кровью из жертвенной чаши. Оставив каган-бека на ступенях трона, богоподобный поднялся под кровлю башни - там завершался мир Великих Таинств, сокрытый от людей смертных. Вход под звезду не охранялся, но прежде, чем войти сюда, следовало возложить жертву - пять тысяч золотых монет. Сам жертвенник напоминал весы, на одну чашу всыпалось золото, и когда вес его был достаточен, вторая невидимая чаша поднималась вверх и отпирала замок. Это означало, что бог жертву принял и отворил дверь в подзвездное пространство. Возложив золото, всякий мог бы подняться на самый верх и познать Таинства, однако спуститься назад возможно было лишь одному кагану.

Через четверть часа богоподобный появился в голубом хитоне, помазанный елеем и натертый мирром. Приобщенный Шад припал к ступням его ног:

- О, всемогущий каган! О, покровитель жизни! Клянусь служить тебе и править каганатом, как ты повелишь!

- Встань, Шад, я верю тебе, - сказал каган. - И поэтому желаю открыть тебе одно из Таинств, в благодарность за венчание. Ведь ты же жаждал знаний Таинств?

- Да, превеликий каган!

- Ты это заслужил!

Богоносный достал из-под хитона маленький сосуд с благовонной мазью, пометил ею лоб, впадину у горла, запястья рук, лодыжки ног, затем на голову надел мешок - все делал не спеша, с любовью.

- Готов ли ты к познанию Таинства? - спросил торжественно.

- О, богоносный! Я готов!

Каган подвел его к одной из дверей, отворил ее и велел войти. Жаждущий знаний, как управлять миром, он ступил через порог - за спиной громыхнул железный засов и все стихло. Приобщенный Шад поднял руки, чтобы не споткнуться, и вдруг услышал львиный рык.

И в тот же миг познал одно из Таинств - Таинство смерти.

Тем часом два кундур-кагана, два верных Шаду мужа, согласно ритуалу ввели под своды башни Исаака - наследника земного царя, растерзанного львом. Сын каган-бека встал у чаши, нагнувшись к каменному полу. Кундур-каганы покрыли его черным полотном, сняли с крюка жертву и ушли. А спустя минуту на лестнице послышались шаги. Стук деревянных сандалет бил по ушам, и сын Шада вздрагивал всем телом, словно ждал казни. Каган снял семисвечник и запалил покров на Исааке, пропитанный горючим веществом. Ткань мгновенно вспыхнула и, опалив лицо, тело, осыпалась на пол белым пеплом. Так очищался тот, кто должен был стать Приобщенным Шадом. Вступающий в наследство каган-бек стоял с закрытыми глазами. Богоносный намазал кровью его уста.

- Готов ли ты принять престол Хазарии и править каганатом? Открой уста.

- О, всемогущий, я готов! - со страхом вымолвил наследник.

Каган намазал кровью веки.

- Открой глаза! Приобщись к Таинствам!

Борясь с волнением и страхом,. Исаак чуть веки приподнял...

И в тот же миг был приобщен - прозрел таинственный облик кагана.

- Всевышний! Иегова! Слава! Слава! Слава! Богоподобный взял руку каган-бека и палец увенчал перстнем с черепом.

- Ты приобщен. Теперь дела твои земные есть проявление моей воли.

- Повинуюсь!

- Сегодня для страны моей великий праздник, - проговорил каган. - В день торжественный хочу одарить тебя. Что ты хочешь, каган-бек?

- О, богоносный! - воскликнул Приобщенный Шад. - Мне довольно, что по воле господа лицезрею тебя!

- Что бы ты хотел получить в дар? Назови свое желание!

- Не смею противиться... Желание есть! Великий праздник омрачен, повелитель! В народе смута - молва идет, на Севере заря восстала. В Руси родился светоносный князь. Вели мне сей же час выступить на русинов!

- Твое желание мне по нраву, - одобрил каган. - Только следует обождать, не настал час войны.

- Хазария волнуется, богоподобный!: - Скажи мне, Шад, обучался ли ты у иудейских мудрецов? - спокойно спросил богоносный.

- Да, всемогущий! - признался каган-бек. - Семь лет я жил в тайном затворе с тремя учеными мужами, которым ведома наука управления миром. Одного из них держу при себе до сих пор, поскольку хочу овладеть этими знаниями!

- Похвально, царь... А теперь ответь мне: как можно утешить Хазарию и развеять смущение народа, не прибегая к войне?

- Лучшей утехой стала бы голова младенца, который воссиял на Севере, - Приобщенный - Шад вдохновился, чувствуя, что ответ нравится кагану. - Пошлю гостей на Русь, с товаром хорошим, но не дорогим, а вместе с ними - послов с богатыми дарами к князю Киевскому. Послы мои речисты и мудры, а дары - молодые рабы-греки - будут научены, как добыть голову младенца-князя. В Руси нет рабства, и потому невольников жалеют, особенно иноземных. Один из рабов будет в совершенстве владеть воинским искусством, а княжичу непременно потребуется учитель.

- Ты мудр, как Соломон, - одобрил каган. - Занятно тебя слушать...

- О, богоносный! Если бы мне познать Таинства управления миром! - воскликнул ободренный каган-бек.

- Достойно похвалы твое стремление, - проговорил каган, глядя в сторону. - Но князь светоносный - не твоя забота! Не смей слать послов и дары! И не ищи головы младенца!

- Повинуюсь, - испуганный резкостью богоподобного, сказал Приобщенный Шад.

- Ступай и царствуй! - велел каган. - И содержи народ Хазарии, как подобает содержать богоизбранных!

- Я все исполню, повелитель! - попятился к двери каган-бек.

Оставшись один, богоносный взял таз, кувшин и принялся мыть руки.

- Булгар презренный!.. Твой поганый род годится только в шаббатгои!.. А жаждете познать, как править миром...

Тревогу принесли ночные Стрибожьи ветры. Чуть прилегла княгиня, отослав наперсницу из покоев, как с треском распахнулось окно и послышался стук птичьих крыльев. Заплясала под сводом косая, рваная тень - то ли голубь вспорхнул, то ли ворон линялый: заколебался и погас полуночный светоч. А птица во мраке ударилась о стену и сронила на пол серебряное зерцало. На звон да шум, ровно сокол, влетел в светлицу боярин княжий именем Претич, под потолком достал наручью непрошеную гостью, сбил и уж было вознамерился взять рукою добычу, но взлетела черная птица, вынесла слюдяной глазок в окне и прочь умчалась.

Боярин свечу затеплил и удалился за дверь, будто сам побитый. Княгиня же подняла зерцало, посмотрелась в серебряную проседь - суровая костистая старуха черно глядела: призрачный свет не таил и не скрашивал прожитых лет... А ветры Стрибожьи, весенние, теплые, ломились в терем, стучали в двери и окна, вздували первую зелень в кленовых деревах, будоражили лошадей на княжьей конюшне, играли волною по днепровским плесам и подгоняли в предрассветной сиреневой выси бесчисленные стаи перелетных птиц. И по тому, как все в мире оживало под этими благодатными ветрами, княгиня больнее ощущала свою мертвеющую плоть. Не ветви отсыхали, но сушило руки, воздетые к ветрам; не корни рвались, но тайные жилки в ногах деревенели, те самые, что насыщали тело сладкой истомой от всякого движения - будь то поступь царственная или удалая скачка на лошади горячей.

И не жук-древоточец точил сердцевину - тоска бесплодия грызла княгинину душу...

Лишь под утро унялись ветры, и время было вставать, да пришел наконец мимолетный сон. И в серебряной глади зерцала явился княгине Вещий Гой, князь - тезоимец, именем Олег. Взял ее руку безвольную, вывел из терема, а тут подхватил их ветер, вознес над Киевом и в тот же час опустил на кручи у Днепровских Порогов.

- Отныне сей камень - престол тебе, - промолвил он. - Садись, позри, чем станешь володеть.

А камень тот венчал надпорожную скалу, и на восточной его стороне был начертан знак Владыки Рода, знак света - суть свастика. Княгиня не посмела ослушаться Вещего Гоя, приблизилась к камню и хотела уж воссесть на холодный престол, но вдруг пал с неба черный ворон, вцепился когтями в камень и крыла распустил.

- Прочь! Прочь! - прокаркал он. - Се мой престол!

Княгиня отступила - чудно услышать человечий голос от дикой птицы! - но князь Олег взбодрил и вложил в ее руки тяжелый медный посох.

- Не бойся, дева, отними то, что принадлежит тебе. Сбей ворона! А посохом владей. Се дар тебе. Пришел твой час.

Взяла она посох и чуть не выронила - настолько вместе велик да тяжек, однако замахнулась на птицу.

- Поди же с моего престола, трупоядец!

Но тут ворон исполчился на княгиню, взъерошился.

- Я царствую на кручах! - дохнул он мертвечиной. - Уймись, жена. И посох брось. По силам ли тебе сия держава?

Княгиня оглянулась, ища поддержки Вещего Гоя, однако тезоимец исчез с днепровских круч, ровно и не бывало никогда. А ворон заклекотал, изрыгая вонь:

- Ступай-ка в Киев! И там сиди, старуха. Мне надобно убить тебя, да проку что? Я милую, брось посох и иди.

И тут он ухватился клювом за змейку, что венчала медный посох, и потянул к себе, да княгиня вдруг разгневалась, вырвала дар тезоимца у птицы.

- Да как ты смеешь? Казнить и миловать - удел князей. А ты всего лишь птица. И посему лети-ка с моих гор. Здесь русская земля! Земля живая. Тебе же пристало мертвечину клевать. Изыди вон!

Княгиня замахнулась посохом, однако ж ворон подобрал крыла и предстал смиренным голубем.

- Ну, не гневись, сестра, - заворковал благодушно. - Быть посему, уступлю Пороги. И полечу на киевские горы, в твой терем. Там выведу птенцов. А к исходу лета мои птенцы дадут свое потомство... Ты же стара, но все бездетна. В тереме пусто, и русская земля хоть и жива, да скудеет...

Княгиня ударила посохом о камень и высекла искры.

- Не смей тревожить раны!

- Помилуй, матушка, - взмолился голубок. - Ты же явилась на Пороги власти поискать над Диким Полем. Вот если бы наследника, дитя... А то владычества! Твой муж, князь Игорь, здрав еще, а ты уж править вздумала. Зачем тебе престол?

- Меня Олег сажал, - княгиня смешалась. - Мой тезоимец, руки водитель...

- Олег был Вещий князь, - проворковал голубь. - Да ведь он мертв!

- Но - я-то жива! И дух Олега вошел в меня с его именем.

- Жива, жива, - вдруг зашипел он. - И потому змея жива. Та, что ужалила Вещего Гоя!

- Змея жива? - изумилась княгиня. - Я зрела: тиуны сего ползучего гада забили в землю и рассекли мечами.

- Рассекли... Да токмо на закате змея срослась! - голубь встрепенулся и запрыгал по камню-престолу. - И теперь сидит на твоем посохе. Позри! А знак сей означает смерть. Ты, матушка, взяла от князя Олега и имя, и дух... Ныне же вот и смерть от гада примешь.

Золоченый гад, озаглавивший посох, сидел, разинув пасть, и сверкал навостренный ядовитый его зуб. Но змеиный глаз был живым и теперь наливался холодной кровью...

Княгиня отшатнулась.

- Брось посох, - чаруя слух, прошипел голубь. - Брось его в воду, пусть же утонет гад в порогах, а ты вместе с этим знаком избавишься от рока... Ну, брось же, брось!

Она повиновалась чарам, замахнулась, чтобы швырнуть тяжелый дар Вещего Гоя в шумящие под скалами пороги и вместе с этим знаком погрузить на дно свой рок, однако в последний миг сквозь шум воды ей голос послышался:

- Се сон, княгиня, сон! Проснись!

Она встрепенулась, выронила из рук серебряное зерцало и проснулась от его звона. Над Киевом занималась заря в полнеба; другая половина, бирюзовая, была еще холодна и звездистая...

- Как жаль, - промолвила княгиня, - спросить не успела: к добру ли к худу сон?.. Иль к непогоде привиделся мне покойный тезоимец?

В тот миг у изголовья своего ложа княгиня узрела медный посох! Тот самый, что во сне привиделся: и золоченый гад щерил пасть, и заря кроваво играла в рубиновом оке...

- Сон-то в руку...

Страшась и дивясь, она огладила перевитую узорочьем медь и в сей же час пожелала изведать свой сон через гадалку на перстах. Придворная толковательница снов, сама спросонья, послушавши княгиню, глаза протерла и заворковала голубем:

- Твой князенька ныне с супостатом сразился. И ромеев одолел! Да много кораблей в море потерял и посему скорбит Великий князь, горько плачет о своих витязях. Черный ворон на каменном престоле - а равно и орел или иная птица - царь ромейский. Порог речной, шум воды - битва кровавая. А голубь, матушка, да еще шипящий - смиренная Ромея. Вот оплачет мертвых твой князь, возьмет добычу да скоро и на Русь прибежит.

- А чей же посох? - дивясь воскликнула княгиня. - В покои Претич никого не впустит... Откуда ж посох взялся?

- Чей посох - мне не ведомо, - смешалась гадалка. - А означает он дальнюю дорогу. Должно быть, князь спешит...

- Что посох - знак пути, и мне известно, - вздохнула княгиня. - Муж мой - воин и с мечом идет, но не с посохом, как странник или волхв... Ступай с моих глаз! Не утешила ты меня... Да кличь ко мне Карнаю, она - ведунья, авось и скажет, кто мне занес в покои знак.

Под брех собак собачьими же лазами в заплотах и окольными путями гадалка поспешила в Подол и после третьих петухов отыскала хоромину Карнаи.

- Поди скорей, княгиня призвала! Сон толковать. Я же слепая, взялась гадать и токмо разгневала...

Карная спрятала древний свиток в окованный сундук, ключом замкнула, печать наложила и поставила обережный знак.

- Мне ныне пора спать... Недосуг в княжьи хоромы ходить. Как подымусь, так и приду.

- А долго ли спать-то будешь? Ведунья бросила на горящие угли в противне сухое зелье, окурила жилище, затем свои руки.

- Верно, до заката... Иль как луна взойдет.

- Не стерпит, не дождется княгиня! Уже и сейчас гневлива...

- Куда уж, стерпит... Княгинин сон - сие ли диво? Пустой!..

- На сей раз - в руку!

Карная не спеша огни - сварожичи обратила в уголь, убрала в горшок - огницу, потянулась:

- Чего же - в руку?

- Да посох ей пришел! - испуганно промолвила гадалка. - В узорочье, но старый и змея золоченая. В изголовье стоял...

Волхвица старая, Карная, чуть огницу в воду не уронила.

- А ты сказала - сон! Не сон, а посох к ней явился! А сон при сем - пустой!

Обрядилась Карная в оборчатый белый плащ, окрутила волосы главотяжцем и заспешила в терем. О сне не спросила ни слова, а сразу к посоху бросилась. Повертела его в руках и так, и эдак, зелень ногтем поскребла, пугаясь коснулась змеиного жала.

- Не ведаю, - сказала наконец. - Знавала посохи... Сама ходила... А этот чей - ума не приложу... Кем подан был во сне?

- Да Вещим князем!

Карная посох отложила и замахала руками:

- Чур, чур меня!.. Ох, матушка, беда! Коль Вещий Гой подавал, знать, Вещему и принять. А ты - жена... Зачем же приняла? Сей посох предназначен мужу!

- Мое имя - Ольга. Я Вещим князем наречена, как муж.

- Уволь, княгиня, - попросила Карная. - Сие мне не под силу. Могу дождя накликать иль тучи усмирить... Беду навлечь на супостата. Поспорить с Перуном могу, когда он бьет дубы в Рощенье иль безвинных карает для забавы! А знаки сакральные - удел не мой.

- Хоть погадай! - взмолилась княгиня.

- Боюсь, неправда будет, кривда, - Карная задумалась. - Будет тебе дорога, долгий путь. Вручил Вещий Гой, чей дух и чье имя ты унаследовала, знать, путь сей - не земной... Увы, увы мне, княгиня! Темна я в сих делах, мне еще срок не пришел изведать Пути небесные, живу всего сто и двадцать лет... Ага! На посохе вон есть змея, а гад ползучий велит искать земного пути! Нет! Ума не приложу! Постой, постой... А не Валдай ли посох сей прислал? Волхв из чертогов Света?.. Опять помыслить, зачем он будет слать? К чему? Куда тебя вести, старуху? Года не те..

- Сама старуха! Сто и двадцать лет... А я вдвое моложе!

- Да будет, матушка, прости. Но и шесть десятков - совсем не мало, чтоб Валдай позвал...

- Во сне мне грезилось, как черный ворон оборотился голубем и зашипел: "Змея - знак твоей смерти", - поведала княгиня, сердясь.

- Пустое се, - отмахнулась ведунья. - Змея - мудрость земная, путь к сей мудрости, дальняя дорога... Нет, не возьмусь судить. Надобно волхва призвать, который ведает Пути земные и небесные. Кто хаживал тропой Трояна.

- Ну так зови!

- Покуда я доползу - изведешься, княгиня, - закряхтела Карная. - Тот волхв в Родне сидит. У трех дорог, меж трех камней... Кумир там есть, перст указующий. Чародей ему служит. Пошли гонца!

Немедля гонец умчался в Родню, а княгиня и вовсе покой потеряла - заметалась от окна к окну, стуча посохом. То страх к сердцу подступит, ни жива, ни мертва, то от радости великой готова самую лютую обиду простить. На восходе солнца вышла во двор, и послышался ей лебединый плач в поднебесье. От птичьего клика затрепетала душа - готова была.вослед полететь, да сколько ни смотрела, так и не увидела стаи перелетной. Но вдруг упало к ногам княгини белое перо. Подняла она перышко, зажала в руке и в терем поспешила. А там, ровно дитя малое, засмеялась, облобызала находку и спрятала под подушки. И сама прилегла, не выпуская посоха из рук. Будто и дверь не скрипнула, окошко не стукнуло - лишь ветерком лицо овеяло, и очутился возле ложа белый-белый старец в плаще, сотканном из лебединых перьев.

- Вставай-ка, матушка, пора. За тобой пришел. Княгиня изумилась:

- Кто ты, старче? Не волхв ли из Родни?

- Ни, матушка, - ответил он. - Я Гой еси, птичий данник.

- Чудно... Я не звала тебя. Зачем же ты явился? Мне надобно волхва...

- Не будет проку от него, - усмехнулся старец. - Знаю я волхва роднинского: слепой, глухой и горбатый. Семнадцать лет ни света не видал, ни речи человеческой не слышал. На что тебе он?

- Сон вещий был, и с Вещим князем...

- Ужели вещий сон? - отчего-то развеселился нежданный гость. - Поведай-ка, авось я растолкую! Любо мне сны разгадывать! В былые времена частенько призывали, покуда молод был... То дочь боярская, то дочка купеческая. Уж я так растолкую, так!..

И засмеялся озорно, блудник старый!

- Ой, не верю я тебе, - усомнилась княгиня. - Больно смешливый ты и одет-то - перышки...

- Не смотри, во что одет! Знала б, что под одеждами! А по наряду не встречай, я птичий данник... Так что же привиделось тебе?

Старец вдруг запустил руку под подушку и вынул спрятанное перо. Княгиня отнять хотела, но гость непрошеный засмеялся, уворачиваясь, и в единый миг вплел перышко в свой плащ.

- Да как ты посмел? - возмутилась княгиня. - Верни перо!

- Как бы не так! - воспротивился старик. - Мое перышко, я обронил. Одежина поистрепалась, покуда к тебе шел... Ну, довольно веселиться. Ступай за мной!

Он вынул из котомки рубище и чудной кокошник, отороченный галочьими перьями, бросил в руки. От дерзости такой княгиня разгневалась:

- Явился незваным и мне указ чинить?! Изыди вон! Эй, тиуны!..

Гой - старец ничуть не устрашился:

- Ты хоть и княгиня, да птица-то не велика. Недосуг мне с гобою канителиться. Одевайся!

В этот миг в покои соколом влетел боярин Претич, покружил по светлице.

- Звала ли, княгиня?

- Звала, боярин! Выбей-ка из моих покоев гостя непрошеного!

Претич еще раз огляделся, недоуменно пожал богатырскими плечами:

- Кого, матушка, выбить? Укажи!

- Да вот же он! - княгиня толкнула старца в грудь. - Гони взашей!

- Не вижу, матушка... Нет никого в покоях! Вот токмо перышки лежат, - боярин растерялся.

А старец стоял перед княгиней и надсмехался, и все толкал в руки простую одежину. И тут княгиню осенило: уж не сон ли это наяву, коли Претич не зрит диковинного и дерзкого старца?

- Ладно, ступай, привиделось мне... Претич в недоумении вышел из покоев.

- Ну, будет, старуха, двор смешить, - сказал Гой. - Одевайся да идем. Путь-то не близок.