муж Пересвет.
Колеватовского джипа уже нет...
дорогие подарки вотчинники передают в казну Сергиева Воинства.
до братания! Вот и виси под крышей, как муха в тенетах!
новую Поруку?
Поруки - ничего. Может, он уверен, что ты Скифа одолеешь, так ему сообщил, где
и когда следующий поединок.
Скифом схватишься! Особенно в кулачном зачине!.. Так что Пересвету передать?
- беда, а таксисты цены ломят... Ну, не пешком же мне ходить в конце двадцатого
века! Работать некогда, воровать не пристало...
что-нибудь.
есть.
вас да у опричников! Те так вообще ни гроша не дадут, поезжай на что хочешь...
некоторых иноков подозреваю. Кстати, вот этот Скиф - один из них. Весь какой-то
таинственный, ходит призраком, говорит загадками... И женился недавно!
нахватался, путешествуя от аракса к араксу, и разумеется, не бесплатно...
Дверь запри, как было.
лишь сорока протрещала на опушке леса, давая сигнал, что видит человека. Ражный
выждал минуту, отключился от реальности, полностью отдаваясь состоянию Правила,
однако имя вольного поединщика - Скиф - осталось в сознании и откровенно мешало
сосредоточиться. Тогда он сделал глубокий вдох и затаил дыхание минут на пять:
это обычно помогало, поскольку кислородное голодание прочищало подсознание.
Образ соперника, выраженный в имени, постепенно растворился, перед глазами
поплыли радужные пятна, и тогда он выдохнул и свел руки, подтягивая
противовесы. Это было исходным положением для "мертвой петли" - кувырка через
спину.
сторожевой овчарки Люты, сидящей на цепи, и мгновение спустя дружно и яро
заорали гончаки в вольере.
строжайшим запретом ни под каким предлогом не являться на базу; мыслил перед
поединком побыть в полном одиночестве и подготовиться без чужих глаз.
территории, чем и приводил собак в неистовство. Ражный вспомнил, как однажды на
базу залетел Кудеяр, и вместо "мертвой петли" освободил руки от хомутов, после
чего, удерживаясь за веревки, подтянулся и поочередно снял растяжки с ног.
Обернутые войлоком противовесы с глухим стуком опустились на пол. Сойдя с
небес, он аккуратно смотал и убрал веревки, вышел из повети и запер дверь на
ключ: о существовании тренажера, как, впрочем, и о тренировках, никто не знал и
знать не мог ни под каким предлогом.
ступенях и короткое, запаленное дыхание...
отличить лишь опытный глаз. По-собачьи вывалив язык и по-волчьи поджав хвост,
он смотрел настороженно и дерзко, готовый в каждое мгновение отскочить назад и
скрыться в высокой траве.
звериный лед. Гончаки заорали дружным хором, почуяв близость хозяина.
Жив, значит, брат? Это уже хорошо...
на ступеньку крыльца, притиснувшись позвоночником к основанию резного столба, а
волк неожиданно ткнулся в его опущенные руки, замер на мгновение, после чего
стал вылизывать натертые до мозолей, напряженные запястья. И это было не
проявлением ласки и преданности - своеобразным приветствием, некой обязанностью
ухаживать за вожаком.
волчьим языком гаснет жгущая боль. - Никогда не приходи ко мне... Я запретил
тебе являться. Ты убил человека. Ты дикий зверь и больше ничего.
лбу Ражный заметил тонкий просвет белой шерсти - верный признак заросшей раны,
оставленной пулей или картечиной. Значит, уже досталось от кого-то...
глубине дома зазвенели тарелки в посуднике. А гончаки в вольере разом примолкли
и только кормилица Гейша заскулила радостно, загремела сеткой: трубный голос
был умоляющим, призывным и требовательным одновременно.
соскочил с крыльца, отбежал в сторону берега и сел, поджидая человека и
предлагая следовать за ним.
поединок! Все, гуляй!
толкнул лапами дверь и тут же лег у порога, не смея ступить в жилище вожака.
Проскулил просительно, так что Гейша в вольере заходила кругами и заревела
по-матерински в голос.
охотничью куртку с вешалки. - Без меня там никак?.. Мы же договорились: ты
дикий зверь и живешь по своим волчьим законам. Я- по своим... И пути наши не
должны пересекаться.
карабин, так же беззвучно сошел с крыльца и потрусил к реке. На берегу он сел
мордой к воде, подождал вожака.
двигатель, волк демонстративно побежал кромкой яра вверх по течению, но за
поворотом внезапно обогнал моторку, прыгнул в воду и поплыл наперерез. Ражный
решил, что Молчун пытается таким образом пересесть в лодку, и сбавил газ,
однако зверь спокойно пересек кильватерную струю и направился к
противоположному берегу.
чащобнике. И пока Ражный объезжал речную петлю в полтора километра, зверь
миновал узкий перешеек и поджидал вожака у воды.
пропадать из виду и пошел строго по берегу, в пределах видимости. Между тем
осенний день был на исходе, низкие серые тучи отражались в воде, и этот
сумеречный свет скоро затянул все пространство. Серый зверь почти растворялся в
нем, и заметить его путь можно было лишь по шевелению сухих трав и резкому
дрожанию ивовых кустарников возле уреза воды.
Ражный заметил силуэты лошадей на фоне белесых кустарников и лишь потом машущих
руками людей. Резко сбавив обороты, он подчалил к берегу и одного узнал сразу
-старший Макс, сын фермера Трапезникова. Второй же, молодой человек с кожаной
сумкой на плече, одетый явно не для лесных походов, был незнакомым и, скорее
всего, не из местных жителей. Он держался особняком, бродил вдоль речной отмели
и казался безучастным к происходящему, тогда как Трапезников чуть ли не в воду
лез, встречая лодку.
наступившей тишине.
закурил, и тут из прибрежных кустов появился младший, постоял мгновение, как
сурок, внезапно заплакал навзрыд, чем окончательно встревожил Ражного, и снова
скрылся.
широкоплечие, с исключительно гармоничной мускулатурой и, несмотря на
молодость, степенные, чинные и немногословные. Старшего звали Максимилиан,
младшего - Максим. Впрочем, вполне возможно, и наоборот, поскольку и родители
не были точно уверены, кого как зовут на самом деле, выправив метрические
свидетельства лишь спустя три года после рождения, поэтому их звали просто
Максами. Их отец в придумывании имен своим детям отличался оригинальностью и
одну из дочерей назвал даже Фелицией, таким образом наградив обидной для
девочки кличкой Филя - как ее немедленно окрестили в сельской школе.
призыва на действительную военную службу.