нет под рукою "Исповеди", и продолжаю свое повествование.
мотря на всю зоркость администрации, в школу проскальзывали иногда и та-
кие, которые не так уж нуждались, но использовали возможность получить
за счет республики артистическое образование и недурно пристроиться. По-
этому-то иные из них и позволяли себе пренебрегать священными законами
равенства, благодаря которым им удалось прокрасться на те самые скамьи,
где сидели их сестры победнее. Не все также следовали суровым предначер-
таниям республики относительно их будущей судьбы. Нередко случалось, что
какая-либо из них, воспользовавшись даровым воспитанием, отказывалась
затем от пособия, стремясь к иной, более блестящей карьере. Видя, что
подобные вещи неизбежны, администрация допускала иногда к обучению музы-
ке детей бедных артистов, которым бродячая жизнь не позволяла оставаться
надолго в Венеции. К числу таких относилась и маленькая Консуэло, родив-
шаяся в Испании и попавшая оттуда в Италию через Санкт-Петербург, Конс-
тантинополь, Мексику или Архангельск, а может быть, каким-нибудь другим,
еще более прямым путем, доступным лишь для цыган.
происхождения она была не цыганского, не индийского, и, во всяком слу-
чае, не еврейского. В ней текла хорошая испанская кровь, и происходила
она, несомненно, из мавританского рода, так как отличалась смуглостью и
была вся проникнута спокойствием, совершенно чуждым бродячим племенам. Я
отнюдь не хочу сказать что-либо дурное по поводу этих племен. Если бы
образ Консуэло был выдуман мною, то, весьма возможно, я заимствовал бы
его у народа Израиля или из еще более древних времен, но она принадлежа-
ла к потомкам Измаила, все ее существо говорило об этом. Мне не довелось
ее увидеть, ибо мне не исполнилось еще ста лет, но так утверждали, и я
не могу это опровергнуть. У нее не было лихорадочной порывистости, пере-
межающейся с припадками апатичной томности, характерной для цыганки; не
было у нее и вкрадчивого любопытства и назойливого попрошайничанья бед-
ной еврейки. Она была спокойна, как воды лагун, и вместе с тем не менее
подвижна" чем легкие гондолы, беспрестанно скользящие по их поверхности.
она всегда носила платья, слишком короткие для своего возраста, что при-
давало этой четырнадцатилетней девочке, привыкшей ходить босиком, особую
дикую грацию и делало ее походку такой непринужденной, что глядеть на
нее было и приятно и жалко. Была ли у нее маленькая ножка - никто не мог
сказать, до того плохо она была обута. Зато ее стан, затянутый в корсаж,
слишком тесный и лопнувший по швам, был строен и гибок, словно пальма,
но без округлости, без соблазнительности. Бедная девочка об этом и не
думала, она привыкла к тому, что все белокурые, белые и полненькие доче-
ри Адриатики вечно звали ее "обезьяной", "лимоном", "чернушкой". Ее ли-
цо, совершенно круглое, бледное и незначительное, никого бы не поразило,
если б короткие, густые, закинутые за уши волосы и в то же время серьез-
ный вид человека, равнодушного ко всему внешнему миру, не придавали ей
некоторой мало приятной оригинальности. Непривлекательные лица постепен-
но теряют способность нравиться. Человек, обладающий таким лицом, для
всех безразличный, начинает относиться безразлично к своей особе и этим
еще более отталкивает от себя взоры. Красивый следит за собой, прихора-
шивается, приглядывается к себе, точно постоянно смотрится в воображае-
мое зеркало. Некрасивый забывает о себе и становится небрежным. Но есть
два вида некрасивости: одна, страдая от общего неодобрения, завидует и
злобствует, - это и есть настоящая, истинная некрасивость; другая, наив-
ная, беззаботная, мирится со своим положением и равнодушна к производи-
мому ею впечатлению, - подобная некрасивость, не радуя взора, может
привлекать сердца; такою именно и была некрасивость Консуэло. Люди вели-
кодушные, принимавшие в ней участие, на первых порах сожалели, что она
некрасива, потом, как бы одумавшись, бесцеремонно гладили ее по голове,
чего не сделали бы по отношению к красивой, и говорили: "Зато ты, кажет-
ся, славная девочка". Консуэло была довольна и этим, хотя отлично пони-
мала, что такая фраза значит: "Больше у тебя ничего нет".
святой водой, продолжал стоять у кропильницы, пока все ученицы одна за
другой не прошли мимо него. Он разглядывал всех с большим вниманием, и
когда самая красивая из них, Клоринда, приблизилась к нему, он решил по-
дать ей святой воды и омочил пальцы, чтобы иметь удовольствие прикос-
нуться к ее пальчикам. Молодая девушка, покраснев от чувства удовлетво-
ренного тщеславия, ушла, бросив ему стыдливо-смелый взгляд, отнюдь не
выражавший ни гордости, ни целомудрия.
вернулся на середину церкви и, приблизившись к профессору, медленно
спускавшемуся с хоров, воскликнул:
учениц только что пела "Salve, Regina"!
дя вместе с ним из церкви.
давно уже слежу не только за вашими вечерними церковными службами, но и
за вашими занятиями с ученицами, - вы ведь знаете, какой я любитель цер-
ковной музыки. И уверяю вас, я впервые слышу Перголезе в таком совершен-
ном исполнении, а что касается голоса, то это самый прекрасный, какой
мне довелось слышать в моей жизни.
ностью, наслаждаясь в то же время большой понюшкой табаку.
восторг, - настаивал граф. - Вы строги к себе, никогда не бываете до-
вольны, но надо же признаться, что свою школу вы сделали одной из лучших
в Италии: ваши хоры превосходны, и ваши солистки очень хороши. Однако
музыка, которую вы даете исполнять своим ученицам, такая возвышенная,
такая строгая, что редко кто из них может передать все ее красоты...
гие, раз сами их не чувствуют, - с грустью промолвил профессор. - В све-
жих, звучных, сильных голосах, слава богу, недостатка у нас нет, а вот
что касается до музыкальных натур - увы, они так редки, так несовершен-
ны...
ная, - возразил граф. - Великолепный голос! Сколько чувства, какое уме-
ние! Да назовите же мне ее наконец!
сор, избегая ответа.
средств, так натурально, что вначале я даже не мог понять, в чем дело.
Но потом, о мой дорогой учитель, я вспомнил все то, что вы так часто
повторяли, преподавая мне ваше божественное искусство, и впервые постиг,
насколько вы были правы.
это простота, - ответил граф.
рил, что нередко приходится аплодировать этим качествам и восхищаться
ими.
деляет от истинной гениальности целая пропасть. Так вот, дорогой учи-
тель, ваша певица - одна по ту сторону пропасти, а все остальные - по
эту.
тил профессор.
только что слушал.
ну?
настойчиво добиваетесь узнать это имя.
вать то, чем восхищаешься?
единственное ваше основание: вы большой любитель и знаток музыки, это я
знаю, но к тому же вы еще и владелец театра Сан-Самуэле. Не столько ради
выгоды, сколько ради славы вы привлекаете к себе лучшие таланты и лучшие
голоса Италии. Вы прекрасно знаете, что мы хорошо учим, что у нас
серьезно поставлено дело и что из нашей школы выходят большие артистки.
Вы уже похитили у нас Кориллу, а так как не сегодня завтра у вас ее в
свою очередь может переманить какой-нибудь другой театр, то вы и бродите
вокруг нашей школы, чтобы высмотреть, не подготовили ли мы для вас новой
Кориллы... Вот где истина, господин граф. Сознайтесь, что я сказал прав-
ду.
какое зло усматриваете вы в этом?
ные создания.
вы стали хранителем этих хрупких добродетелей?
забочусь ни об их добродетели, ни о том, насколько прочна эта доброде-
тель: я просто забочусь об их таланте, который вы извращаете и унижаете
на подмостках своих театров, давая им исполнять пошлую музыку дурного
вкуса. Разве это не ужас, не позор видеть, как та самая Корилла, которая