в бешено-калейдоскопической смене картин, лиц, орнаментов, геометрических
фигур, пространственных построений, и еще массы чего-то, что не имело ни
названия, ни аналогов, причем все это непрерывно перетекало из одного в
другое, вырастая, неимоверно усложняясь, нагромождаясь до полного хаоса,
гипнотизируя, затягивая в себя, как воронка водоворота... Редко кому
удавалось выдержать это более трех-пяти минут. Он выдержал. Имело ли это
смысл - уже другой вопрос.
знали ни на Земле, ни на других обитаемых планетах. Не символов, а именно
образов. "Слишком сложная конкретика, недоступная нашему убогому
абстрактному мышлению", - пытался поначалу шутить кто-то. Только поначалу,
еще до того, как несколько ожесточенных штурмов, предпринятых совместно
Лингвистами, экзолингвистами, ксенологами, логиками, структуралистами,
лингвотопологами и прочими, при поддержке компьютерного парка всей Земли,
к успеху не привели. Было создано несколько сот вариантов расшифровки
записей, от самых примитивных до шизофренически-причудливых, и все они не
выдерживали ни критики, ни проверки; причем чем дальше, тем нелепее они
становились. На какое-то время проблема эглеанской речи заняла место,
исконно принадлежавшее великой теореме Ферма... Наконец, многоуважаемый
престарелый Мак-Маган подвел черту под этим этапом исследований: общение
посредством передачи зрительных образов - то, которое используют эглеанцы
- могло развиться лишь у существ, обладающих телепатией; наличие
телепатии, в свою очередь, отмело необходимость в развитии - более того, в
возникновении, - второй сигнальной системы; следовательно, ни о каком
переводе не может быть и речи, поскольку переводить, собственно, не с
чего: перед нами не язык (в любом смысле этого слова), а поток сознания в
его первозданной форме. Понятие языка же эглеанцам абсолютно чуждо. А
поскольку мы не обладаем телепатией и вообще не знаем, что это такое (тут
мэтр допустил полемическое преувеличение, но незначительное), то положение
выглядит крайне безнадежным: наши цивилизации есть и будут немы по
отношению друг к другу. Что можно предпринять в этой ситуации, он не знает
- более того, он полагает, что предпринять ничего нельзя, настолько далеко
зашло расхождение в развитии самих принципов общения.
неприступные эглеанские бастионы поредели по крайней мере на порядок.
Появился даже термин: "запрет Мак-Магана", которым прикрывались
отступающие. В конце концов на культуре планеты Эгле свет клином не
сошелся.
проблеме Эгле". Великолепный шестидесятитомник вышел тиражом в три
экземпляра - именно столько заявок на него поступило. Взлет расцвет и
падение массового интереса к "проблеме Эгле" были почти мгновенными: на
все ушло менее трех лет.
чтобы рыть туннель с двух концов. Постулат, выдвинутый Мак-Маганом, они
принимали, но делали из него совсем иные выводы.
сильного киберолога Роберта Андроникаса, пыталась сконструировать и
запрограммировать ("воспитать в лучших эглеанских традициях", - говорил
Роберт) компьютер-посредник. Работа началась бодро, но затем, как обычно
бывает, стала вязнуть в частностях, важных и трудоемких мелочах; в делах
такого масштаба всегда появляется масса ответвлений, которые приходится
или хочется разрабатывать, и Роберту требовалось немало усилий, чтобы
как-то удерживать правильный курс. Впрочем, как человек трезвомыслящий, он
понимал, что все это - дело по крайней мере десятилетия. "Ах, Джин, -
сказал он однажды Лепешеву, забрав бороду в кулак и глядя поверх его
головы своими греческими глазами. - В какую бездонную пасть мы засунули
свои головы!"
занималась непосредственным контактом. Идея эта, естественно, лежала на
поверхности, но почти два года ушло на то, чтобы убедить всех, кого
следовало, в желательности, целесообразности, допустимости,
перспективности и безопасности такого контакта; всех убедить не удалось -
слишком свежи еще были впечатления от "кукольного театра" Земли ван
Фландерна, когда попытка землян форсировать контакт едва не привела к
гибели этой странной цивилизации, - поэтому вопрос был вынесен на
рассмотрение Большого Совета Академии и прошел большинством всего в два
голоса. Не сразу, но довольно скоро в систему Эгле был заброшен старый
лайнер "Антарес", который стал орбитальной станцией. И вот три с лишним
года идет диалог "на пальцах", за это время многое успели узнать и многое
сообщили о себе, а вот понять - понять вряд ли удалось, и неизвестно,
какое мнение о нас создалось у эглеанцев...
тень. Ночная сторона планеты была усеяна огоньками; это было красиво и
празднично - будто ничего не случилось... Лепешев отвернулся от
иллюминатора и сел в кресло. Трудно все-таки сохранять объективность,
когда погибают близкие люди.
именно людьми, причем людьми красивыми. Миниатюрнее землян, они отличались
утонченным изяществом, каким-то колдовским, иного слова не подберешь,
слиянием хрупкости и силы. Индивидуальные различия у них были не так
велики, как у землян, возможно, потому, что процесс тотального смещения
рас и племен, только начавшийся на Земле, здесь уже давно завершился.
Типичным эглеанцем было стройное стремительное существо со смуглой, иногда
палевого или оливкового оттенка, кожей, с европейского типа лицом,
большими темными глазами и прямыми или волнистыми волосами любого
вообразимого цвета.
показал эглеанцам картинки, полученные с телезондов. В ответ они
продублировали эти картинки, а потом продолжили их другими, снятыми в том
же ракурсе. Все поняли это как разрешение продолжать наблюдение. Кроме
того, эглеанцы сами стали показывать длинные сцены из своей жизни, а в
одно прекрасное утро разложили под открытым небом целую картинную галерею.
художники, искусствоведы, историки. Кто-то из них, развивая тезис
Мак-Магана, предположил, что в культуре Эгле картины должны занимать
примерно то же место, которое в нашей занимают пословицы или афоризмы, и
не удастся ли нам самим создать что-нибудь такое, какой-нибудь цикл,
который окажется посланием, письмом...
"погружения". Он на целые недели изолировался от всего и всех и смотрел
записи эглеанских передач: и старых, для внутреннего пользования, и новых,
адаптированных для землян. Он старался забыть себя, стереть свою
индивидуальность и принять, впитать то новое, непонятное, чужое, но не
чуждое, чем-то неуловимо близкое, что текло на него с экрана; у него
выработалось и закрепилось ощущение прозрачности перегородки, отделяющей
его от смысла увиденного, и перегородка эта то таяла и истончалась, то
становилась холодной и мутной; а несколько раз ему казалось, что он уже на
грани понимания, что еще немного, и перегородка рухнет, исчезнет, и он
увидит все новыми глазами и все постигнет, но каждый раз сознание не
выдерживало и отключалось, а потом приходилось все Начинать сначала...
что, увидев картины и услышав от прилетевшего ненадолго на Землю Вебера об
идее художников, сказал: "Покажите им Чюрлениса". Потому что почувствовал
идущую где-то в глубине ниточку, связывающую творения безымянных мастеров
далекой планеты и застенчивого литовца. Потому что именно после
демонстрации работ Чюрлениса эглеанцы проявили, наконец, настоящий интерес
к землянам, а до этого была, скорее, заботливая и вежливая
снисходительность...
жизни, искусстве... Рафаэлянц, на которого работали все музеи, архивы,
библиотеки и галереи, не успевал монтировать материал. Стихийно
формировались общие понятия, и Лепешев хорошо запомнил то изумление и даже
растерянность эглеанцев, когда с помощью простейших символов им разъяснили
понятие языка и его роль в мышлении землян. Но еще большее впечатление на
них произвела музыка...
широком понимании этого слова. Сюда же, пожалуй, можно приплюсовать
эглеанскую эстетику, хотя это вопрос темный. Но восприняли мы много, и
даже чересчур, и все как-то по вершкам: модельеры, конечно, вопят от
восторга, три года уже, как вопят; архитекторы и дизайнеры, те
поспокойнее, те просто впали в энтузиазм и работают днем и ночью - и
неплохо, говорят, получается; ну, художников и скульпторов стало раз в
десять больше, и все творят в эглеанском стиле, и все норовят представить
свои эпохалки на суд самих эглеанцев хорошо хоть, что Раф проявил себя
таким беспощадным цензором... Это, во-первых.
собственной планетой. Мы на Земле до сих пор не сумели достичь желанного
равновесия между первой и второй природой и с точки зрения наших соседей
по планете остались видом, неожиданно и катастрофически размножившимся и
расширившим рамки своей экологической ниши - за счет всех прочих. Эглеанцы
таких проблем не знали, а если и знали когда-то, то вполне успели забыть -
благо, срок существования их цивилизации приближается к ста тысячам земных
лет. В космос эглеанцы не выходили и не стремились, и в связи с этим
многие ксенологи считали их путь тупиковым, и Лепешев, всегда испытывавший
гордость за космические успехи человечества, готов был с ними согласиться,
если бы все, что он видел, не было бы так непохоже на тупик. До чего
стойкая штука - антропоцентрические стереотипы... Пожалуй, все-таки
Корнев Павел
Володихин Дмитрий
Прозоров Александр
Буркатовский Сергей
Никитин Юрий
Бажанов Олег