Чтение 2–й страницы книги ~Сентиментальное путешествие на двухместной машине времени~

- Нет, я охотилась на диких горных ежиков. Все хорошо, папка. Ты правильно придумал... - и она вдруг шмыгнула носом.

- Что такое?

- Да я вдруг... Понимаешь, я вдруг представила, что пра-пра-пра вот так же подвернул ногу... и не дошел. И некому было его вылечить...

- Вся жизнь состоит из таких моментов, - глухо сказал монах. - Иногда мы их замечаем. Очень редко. Но именно из них по-настоящему и состоит жизнь.

Вошел Горбовский с ведром. Неловко потоптался у входа.

- Вот... я лед принес...

- Поставьте в уголок, пусть тает. Надобность отпала, Леонид Андреевич. Мы решили применить бета-активатор.

- А-а... Ну, понятно. Конечно. Да, это правильно. Вам еще чем-то нужно помочь, Роберт? Я чувствую себя бездельником.

- Вы гость. Но, если хотите, можете приготовить ужин. Нас, как видите, стало больше.

- Я приготовлю, - сказала Дашка.

- Но вы же еще больше гостья, - запротестовал Горбовский.

- Готовить буду я!..

- Лучше не спорьте с ней, - сказал я. - Во-первых, она действительно умеет, а во-вторых, вам ее не одолеть. Девочки в таком возрасте неодолимы.

Дашка просверлила меня взглядом и, вздернув короткий нос, повернулась к маленькой плите и продуктовому шкафу-стерилизатору.

- Мужчины, - презрительно сказала она, роясь в пакетах и коробках. - Одни консервы...

Ночью я сквозь тяжелую дрему услышал шепот. Не помню, что мне померещилось: какой-то зловещий заговор, наверное, - но я стал настороженно прислушиваться, одновременно всячески подражая спящему человеку. Но нет, это был не разговор, шептал один человек, монах, и я не мог разобрать слов. Будто бы угадывались имена: Ирина, Маргарита, Фатима, Анна-Мария... Герман, Игорь, Денис... Впрочем, я не уверен. Я лежал и вслушивался, а потом вдруг уснул.

К утру опухоль спала, и я даже смог, почти не опираясь на палку, пройти до нужника и обратно. Потом - вышел на крыльцо.

Солнце еще не показалось над хребтом, но небо было дневное. Длинные нервные облака летели высоко и стремительно, что-то предвещая. Но что именно, я вспомнить не мог. Именно по утрам я чувствовал, как сильно сдал за этот проклятый год...

Но воздух был сладок, и ручей - пел.

Я стоял, чувствуя что-то глубокое и настоящее.

А потом подошел Горбовский и встал рядом.

- Дурацкая ситуация, - сказал он тихо. - И надо бы попросить прощения, но знаешь, что будет еще хуже...

- Нет, - я вдруг засмеялся; смех был скрипучий. - Хуже уже не будет.

- Ох-хо-хо...- протянул он горестно. - Так вот всегда и бывает. Бросаешься помогать, не думая ни о чем. И главным образом о том, что с тобой побегут другие люди и что они тоже - люди...

- Нас заворожило название, - сказал я. - Надежда... Надо же было такое придумать.

- Я знал эту Надежду, - сказал он. - Ну, в честь которой... Надежда Моргенштерн, балерина. Поплавский был влюблен в нее всю жизнь, планету назвал... а она в его сторону даже не смотрела. Странная была женщина... Сколько вам лет, Петр?

Он спросил это - будто в ледяную прорубь прыгнул...

- Тридцать шесть. Плохо выгляжу?

Он не ответил. Из домика вышел кот Бонапарт и стал тереться о мою больную ногу. Уже не такую больную...

- Интересное вы затеяли путешествие, - сказал Горбовский очень не скоро. - Значащее. Я вот размышляю... Наша нынешняя жизнь - всё всерьез, но очень часто так: подойдешь к самому краю, а там - барьер, а там - страховка, спасатели дежурят... И вот - раз от раза - становимся слишком храбрыми, что ли. Наглыми. А когда вдруг - ни барьера, ни спасателей, и сделать уже ничего нельзя, и не отменить сделанное, и снова не начать...

- Да, - сказал я. - Это была авантюра. Но теперь-то уж... не бросать же на полпути. Дойдем.

- Я не об этом... - с тоской сказал он.

- А я - об этом. Только об этом.

Мы помолчали, переглянулись и пошли в дом.

1999 г.