Чтение 2–й страницы книги ~Два демона~

— А вы, Наденька, идете по скользкому пути нашего Серапионыча, — засмеялся Василий.

***

- Да, дело сложное, почти безнадежное, — сказала Надя, когда Василий пересказал ей все, что узнал от баронессы Хелен фон Ачкасофф. — Но попытаться все же надо. Тем более что речь идет о народном достоянии. Я имею в виду отнюдь не только Мордавскую или Придурильскую республики — ведь творчество Врубеля, согласитесь, имеет мировое значение.

— И что же вы предлагаете? — спросил Василий. Надя на минутку призадумалась:

— Искать людей, которые что-то знают, видели или слышали, и из их показаний делать логические выводы — ну, это уже по вашей части. Баронесса, как истинный историк, вела поиски по архивам и библиотекам, но это явно не тот случай. Начинать нужно с другого конца. Знаете, Вася, я ведь была в Придурильской республике в самый разгар военных действий… Да-да-да, я своими глазами видела, как омоновцы на северном выезде из столицы сожгли какой-то грузовик. Но был ли он тот самый — сомневаюсь. Ведь подобное происходило чуть ли не каждый день и на каждом шагу. Мы непременно должны поехать в Старгород вместе — у меня там немало знакомых, вплоть до мэра города…

— Майор Селезень! — вдруг воскликнул Дубов. Надя чуть вздрогнула:

— Ах, Вася, вы меня так напугали! Что майор Селезень?

— Он же был там во время всей этой заварушки. Вот кто нам поможет!

Надя скептически повела плечиками:

— Нет-нет, Александр Иваныч появился там, как я понимаю, уже много позже, во главе международного миротворческого контингента. Но вы правы — поговорить с ним следовало бы в любом случае.

А Дубов уже листал записную книжку, отыскивая букву "С".

— Селезень у аппарата, — после нескольких длинных гудков раздался в трубке характерный бас бравого майора. — Ба, да это вы, Василий Николаевич! Всегда рад слышать.

— Александр Иваныч, у меня к вам одно дельце, не могли бы мы с вами встретиться лично? — предложил детектив. — К тому же не совсем безызвестная вам госпожа Чаликова жаждет снять с вас интервью.

— Ха-ха-ха! — От раскатистого майорского хохота едва не лопнула телефонная мембрана. — Голову с меня уже снимали, и, как слышите, все еще жив и трепыхаюсь. Так что операция по снятию интервью… Да-да, пардон, вы человек занятой, не буду вам пудрить мозги. Только вот еще один нюанс о дамах: я тут на днях видел эту бешеную кошку Анну Сергевну. Или мне так, по крайней мере, показалось.

— Глухареву? — удивился Василий. — Так ведь на ней до сих пор висит уголовное дело, и появляться здесь для нее слишком рискованно.

— А может, я и обознался, — хмыкнул майор. — Действительно, что ей здесь делать?

— Да бог с ней, с этой Анной Сергеевной, — в тон отвечал Дубов, — пусть ею милиция занимается. Так как насчет нашей встречи?

— Где и когда? — снова перешел Селезень на деловой тон.

***

Анна Сергеевна Глухарева, чье имя упомянул майор, была странной женщиной. И странность эта выражалась в увлечении идеями маркиза де Сада. Например, ей нравилось, чтобы ее унижали и третировали. Именно ради этого она в свое время пошла работать в администрацию Кислоярского президента. И даже стала его пресс-секретарем. Видимо, тиранские замашки главы государства находили отклик в ее садо-мазохической душе. Но Анна Сергеевна совершила роковую ошибку — она попыталась шантажировать президента, дабы привязать его к себе покрепче. Странная форма любви, конечно, но, начитавшись де Сада, и не до такого можно додуматься…

А дальше жизнь госпожи Глухаревой закрутилась еще более необычным образом. Она связалась с экстрасенсом и аферистом Каширским. Трудно сказать, что их объединяло, так как Каширского интересовали в этом мире лишь две вещи: деньги и власть. А Анну Сергевну — лишь мучения и страдания, как свои, так и чужие. Апофеозом же наслаждения было насилие. Но Каширский, в свою очередь, считал насилие грубой и примитивной формой власти. В этом отношении он был эстет. И, соответственно, всегда старался подчинить людей хитростью и коварством. Но, так или иначе, экстрасенс и садо-мазохистка частенько действовали заодно. Естественно, когда подворачивалось подходящее дельце.

Для Дубова же из всей этой информации было важно лишь одно — связь Глухаревой с Каширским. Вот это надо было держать в уме. Ведь дыма без огня, как известно, не бывает.

***

К месту встречи, небольшому скверику в центре Кислоярска, хорошо известный нам вездеходный "Джип" майора Селезня подъехал минута в минуту. Дубов и Чаликова уже ожидали его на скамеечке. Едва Василий заикнулся о музейной коллекции, майор сразу смекнул, в чем дело:

— А, вы ищете тот самосвал с картинами! Добре, добре. Правда, все это случилось еще до моего миротворческого въезда, но я этим делом занимался. Даже опрашивал местных жителей.

— И что же? — нетерпеливо спросил Дубов.

— Да негусто. Я ведь туда не картины приехал искать, а мир наводить. Ну вот, мир навел, а картины не нашел. Хотя кое-что выяснил. Правда, больше на уровне слухов.

— И что же это за слухи? — заинтересовалась Чаликова.

— Машина якобы выехала из города в восточном направлении, — охотно пояснил Селезень. — Если она, конечно, та самая. Ну а дальше следует уже полная клиника: будто бы во время бомбежки некий грузовик, похожий на тот, в котором везли музейные ценности, был взят на небо спустившимися оттуда инопланетянами.

— И в каком месте это произошло? — без малейшего удивления спросил сыщик.

— Не имею понятия, — пробасил майор. — Я ведь об этом слышал не из первых рук, а хорошо если из восьмых.

— Александр Иваныч, вы сказали — "грузовик, похожий на тот". А что, он чем-то отличался от других грузовиков? — продолжал Василий свои расспросы.

— Номером, — кратко ответил Селезень. — Судя по накладной, директору музея Козицкому был выделен грузовик "Зил-130" номер 33–33 МОР, и именно такие цифры были у машины, вознесенной на небо. Впрочем, все это бабские сказки. — Было видно, что даже невероятные приключения в Царь-Городе и в Белой Пуще ничуть не поколебали уверенность майора в том, что чудес на свете не бывает.

— Сказки-то сказки, — заметила Надя, — но, насколько я поняла, это единственный случай, когда грузовик после выезда из города хоть как-то "засветился".

— Пожалуй, что так точно, — согласился майор. — Но это все, чем я могу помочь вашим поискам. Ну, разве что черкну парочку рекомендательных писем в Старгород, чтобы вас приняли ласково и оказали всевозможное содействие, ежели вы туда отправитесь… А это у вас что — альбом с картинами? Неужто тот самый?

— Да, там Врубель и еще многое другое, — ответил Василий, доставая альбом. Тот был столь широкоформатен, что в портфель сыщика целиком не помещался.

— Позвольте взглянуть. Да, редкий экземпляр. — Майор перелистал несколько страниц и остановился на иллюстрации, изображавшей жениха Тамары в национальной воинской одежде. — Да, так я и думал, — с некоторым разочарованием проговорил Селезень. — Именно так я и предполагал.

— В каком смысле? — удивилась Чаликова. Майор Селезень вместо ответа зачитал стихи под репродукцией:

- Он сам, властитель Синодала,
Ведет богатый караван.
Ремнем затянут ловкий стан;
Оправа сабли и кинжала
Блестит на солнце; за спиной
Ружье с насечкой вырезной.
Играет ветер рукавами
Его чухи — кругом она
Вся галуном обложена.
Цветными вышита шелками
Его седло; узда с кистями;
Под ним весь в мыле конь лихой
Бесценной масти, золотой.
Питомец резвый Карабаха…

- Кстати, я раньше на все сто был уверен, что Карабах — это фамилия конезаводчика, — заметил майор. — А о том, что это такое на самом деле, узнал только году так в восемьдесят восьмом. Нет, все же так писать нельзя! И иллюстрировать тоже негоже.

— А в чем дело? — пожала плечами Надя. — Прекрасные стихи. И иллюстрация неплохая…

— Так-то так, — отложил альбом Селезень, — но что получается? И Тамара, и Демон — это личности незаурядные, наделенные могучим духом и высокими страстями, а жених Тамары — просто ничтожество, о котором как о человеке и сказать-то нечего? Только о его сабле да ружье да о коне!

— Выходит, что так, — согласился Дубов.

— Нет, не так! — стукнул кулачищем по скамейке майор Селезень. — Почему-то считается, что раз военный — значит, солдафон или полный кретин. Ну ладно, Врубель его изобразил так же, как в поэме, но Лермонтов-то что? Он ведь сам был офицером, а так пренебрежительно пишет о человеке с ружьем! Или возьмем "Песню про купца Калашникова": купец — благородный человек и образцовый семьянин, а царский опричник — негодяй и прелюбодей… Нет, может быть, поэтом он был и неплохим, но настоящим патриотом не был. Вот скажите пожалуйста: когда мордавско-придурильский конфликт разгорелся, кого позвали — высокодуховных художников? яйцеголовых профессоров? Нет — позвали тупого вояку Селезня. И он, этот примат в майорской фуражке, навел мир!.. Ну ладно, чегой-то я маленько зарапортовался. Бывает, знаете, когда до глубины души проймут. У майоров, видите ли, тоже душа есть. — И, уже успокоившись, Селезень добавил: — А вообще-то вы будьте поосторожней. С чертовщиной свяжешься, так потом не развяжешься. Лермонтов "Демона" написал — и погиб в расцвете лет. А Врубель так и вовсе с крыши съехал… Ну, бывайте, — резко прервал майор содержательную беседу и двинулся к своему "Джипу", оставив Надю и Василия переваривать новую информацию.

— Да, ребята! — внезапно обернулся Селезень. — Если наклюнется еще какое-нибудь интересное приключение, не забудьте про меня.

— Всенепременно, Александр Иваныч! — улыбнулся Василий, и "Джип", взревев мотором, сорвался с места.

— Да, Наденька, похоже, надо ехать в Старгород, — проводив взглядом машину Селезня, резюмировал Дубов. — Здесь мы ничего толком не узнаем. Предлагаю отправляться завтра с утра.

— Да, так и сделаем. Но сегодня я хочу заглянуть еще в одно место.

— В какое?

— В Кислоярский музей. Шансов, конечно, немного, но вдруг его работники что-то расскажут про своего коллегу Козицкого.

— Может быть, — без особого энтузиазма отозвался Василий. — Ну хорошо, вы идите в музей, а я пока начну собираться в дорогу.

***

Директриса Кислоярского городского музея Тамара Михайловна Свешникова встретила Чаликову очень любезно, а узнав о целях ее визита, даже попросила секретаршу никого к ней в кабинет не пропускать и не соединять, если вдруг паче чаяния кто-то позвонит.

— Знаете, госпожа Чаликова, а ведь вы не первая, кто приходил ко мне по этому делу, — говорила Тамара Михайловна, проницательно поглядывая на Надю. — Одна дама уже интересовалась, но я предпочла с нею не слишком откровенничать. Но вам я расскажу все, что мне известно, хотя, по правде говоря, и известно мне не слишком-то много.

— Что за дама, я уже догадываюсь, — заметила Надя. — Но почему именно ко мне такое доверие?

Директриса чуть смутилась:

— Видите ли, у меня нет уверенности, если так можно выразиться, в чистоте замыслов госпожи баронессы фон Ачкасофф. А вы — другое дело, тем более что действуете не совсем сами, а вместе с Василием Николаевичем Дубовым, не так ли? — Надя кивнула. — А уж господина Дубова я давно знаю за исключительно честного и бескорыстного человека. Между прочим, однажды он уже помог обогатить нашу коллекцию необычайно ценным экспонатом…

— Тамара Михайловна, может быть, вы были знакомы со своим Старгородским коллегой Всеволодом Борисовичем Козицким? — спросила Надя. — Что это был за человек?

Госпожа Свешникова на минутку задумалась:

— Н-нет, лично с ним знакома не была, может, и видела когда на слете музейных работников. Но все наши общие знакомые, искусствоведы и музейщики, говорили буквально в один голос — умница, эрудит, специалист в самых разных областях искусства, полиглот… А когда начались военные действия, Козицкий прислал мне письмо, в котором спрашивал совета, что делать с ценностями Старгородского музея.

— Письмо сохранилось? — спросила Надя.

— Да нет, Всеволод Борисович прислал его, что называется, с оказией и просил по прочтении сжечь, а ответ послать с той же оказией. Он писал, что готовится к эвакуации музейных ценностей из Старгорода, и спрашивал, смогу ли я разместить их у себя в музее. Естественно, я написала, что согласна и сделаю все, что только смогу, чтобы музейные экспонаты были в целости и сохранности. Но даже не знаю, успел ли он получить мой ответ, так как вскоре все ценности были вывезены из Старгорода и исчезли вместе с директором.

— Тамара Михайловна, а почему он собирался их вывезти именно в Кислоярск? — спросила несколько удивленная Надя.

— Ну что ж, — чуть дрогнувшим голосом сказала директриса, — я вам открою все, что мне известно, до конца. Но убедительно прошу в случае чего на меня не ссылаться. Всеволод Борисович писал, что, по его сведениям, Придурильские власти намерены продать картины Врубеля куда-то на Запад, а на вырученные деньги приобрести партию оружия. Естественно, Козицкий не мог допустить, чтобы искусство служило войне и смерти. Более того, он был одним из немногих, кто во времена военно-патриотической истерии имел мужество открыто выступать за мирное разрешение мордавско-придурильского конфликта. И потому опасался, что власти могут в любой момент снять его с должности "за пацифизм и измену Родине" и поставить послушного им человека. Оттого-то он так и торопился с эвакуацией. Но это не для протокола, — еще раз подчеркнула Тамара Михайловна. — И вот еще один момент — скорее всего, он не имеет никакого отношения к вашим разысканьям, но имеет некоторое отношение к содержанию исчезнувших картин Врубеля.

— Да, это весьма любопытно. — После таких откровений госпожи Свешниковой Наде уже было бы не совсем удобно не проявить должной заинтересованности даже в том вопросе, который ее в данный момент не слишком волновал.

***

Пока Чаликова беседовала с директрисой музея, Дубов сидел у себя в сыскной конторе и составлял список предметов, который нужно взять с собой в поездку. В отличие от неутомимой путешественницы Нади, Василий редко выезжал на дальние расстояния из родного Кислоярска, тем более — на собственном "Москвиче". Когда детектив записывал пункт сто двадцать восьмой — зубную щетку и мыло — зазвонил телефон. С видимым неудовольствием оторвавшись от своего списка, Василий поднял трубку:

— Дубов у аппарата.

— Привет, Василий Николаич, это Ерофеев, — раздался в трубке голос туристического бизнесмена. — Помните наш разговор за обедом?