сегодня принять в лоно свое страдальцев, снизойти ко всем обездоленным, к
неудачникам и калекам, к больным и голодным, к неприкаянным, старым и
сирым; Он готов принять их под Свою божественную руку, исцелить, накормить
и обогреть. Но только тех, кто добровольно Предастся Ему, искренне
сольется с Ним душой и телом!
кем угодно, хоть с девятиголовым демоном-ракшасом. Но если Бог святых
Обездоленных братьев добр и чист, то это еще лучше! Приятней вкушать пищу,
что дарована праведным, счастье принять подаяние из его рук... И в том нет
позора.
старик, бывший кули, бывший поденщик, бывший нищий, изгнанный отовсюду,
где можно перехватить хоть мелкую монетку? Разве что этому Богу,
снизошедшему к обездоленным Калькутты?
световой лучик, отраженный зеркальцем. Никакой реакции! Зрачки оставались
расширенными и неподвижными, будто вокруг царила непроглядная тьма. Столь
же неподвижен был и сам пациент - костлявый мужчина лет пятидесяти,
бледный, как накрахмаленная больничная простыня. Хорчанский, однако,
полагал, что этому типу до полувекового юбилея, как до луны; ему могло
быть и двадцать пять, и тридцать, и тридцать пять. Спиртное и наркотики
творят с людьми страшные вещи...
Да, двадцать первый век на дворе, третье тысячелетие, а воз и ныне там!
Как лечил он алкоголиков, так и лечит... И по большей части все они люди
безымянные, отребье и бомжи, перекочевавшие в Томскую наркологическую
клинику прямиком из КПЗ и в совершенно бессознательном состоянии...
Точь-в-точь как этот тип, подобранный в каком-то притоне пару часов назад.
пребывавшего в коме пациента, сильно втянул носом воздух.
ароматы сивухи, денатурата или дешевого одеколона. Скорее так мог пахнуть
медвяный луг, согретый жарким солнцем... Странно! И никаких следов от иглы
- ни на запястьях, ни на сгибе локтевых суставов... Чем же кололся этот
парень? Или не кололся вообще? Принимал внутрь? Но что? Чаек с медом?
пределе... И при всем том никакой заметной патологии, никаких кожных
повреждений! Да, странный случай! Такого доктор Хорчанский припомнить не
мог - за все двенадцать лет своей весьма богатой практики.
кровати, и нажал клавишу вызова, соединившись с больничным компьютером.
Затем принялся заполнять историю болезни, нашептывая в диктофон привычные
фразы:
Доставлен в клинику 12 мая 2005 года. Предварительный диагноз: каталепсия,
обусловленная наркотическим угнетением центральной нервной системы. Кроме
одежды, органами УВД переданы: бумажник с тремя рублями, носовой платок,
сломанная расческа, спички, пустая пачка из-под сигарет...
сине-зеленой поверхности моря, расплескав над горизонтом алые краски
заката. Со своей "голубятни" Джемини Косса мог видеть весь город - жаркийи
пыльный Палермо, унылый, как кусок засохшей пиццы. Эта картина неизменно
повергала его в ярость, усиливавшуюся сейчас с каждым глотком.
крепким, и тут голландская можжевеловка была незаменима. Поморщившись,
Косса отхлебнул из стакана и с отвращением оглядел свое жалкое жилище.
Кровать с железной сеткой, колченогий стол, пара стульев, обшарпанный
комод, в углу треснувший фаянсовый умывальник... Нищета, убожество - и
никаких перспектив! Так он и сдохнет - в "шестерках" у дона Винченцо!
Окочурится, не увидев ни Рима, ни Лондона, ни Нью-Йорка, ни Лос-Анджелеса!
Лос-Анджелес... Один Лос-Анджелес стоит бессмертной души! Как сказал тот
хитрый французский король, когда католики прищемили ему хвост: "Париж
стоит мессы!"
И правильно! Если Париж стоит мессы, то ради Штатов можно заключить союз с
самим дьяволом! Что, собственно, Джемини и собирался сделать.
которым что кровь пустить, что стаканчик кьянти опрокинуть - все едино.
Прав он и в том, что нельзя засиживаться на родине после тридцати. Годы
бегут, и, глядишь, реакция уже не та: нож идет вбок, пуля летит в сторону,
гаррота никак не желает захлестнуть шею. Такая работенка подходит для
молодых, шустрых да быстроногих... Человеку же зрелых лет надо заниматься
чем-нибудь посерьезней и посолидней... Например, сделаться капо...
это ему сулит? Сбор пошлины с мелких торговцев и с игорных заведений?
Рэкет по маленькой? Или поставят надзирать за шлюхами... за птичками, как
любовно именует их дон Винченцо... Жалкая судьба, жалкая участь! И жалкие
"семьи", жалкие "отцы", прозябающие тут, в вонючем Палермо, на задворках
мира!
в распахнутое окно, грозным валом катится вниз по городским улицам, сметая
дона Винченцо, его особняк, его шикарный электромобиль, его девок, его
разжиревших прихвостней... Ярость, однако, не могла заглушить страха -
страха перед тем, что он собирался сотворить этой ночью. То был какой-то
иррациональный ужас, впитанный с материнским молоком, боязнь посмертного
воздаяния, грозившего ему с мрачной неотвратимостью. Наверно, подумалось
Джемини, будь он проклятым баптистом или магометанином, союз с силами тьмы
его бы не страшил. С другой стороны, душа правоверного католика стоит куда
дороже, чем какого-нибудь еретика либо иноверца! Судя по щедрым обещаниям
Сорди, дела обстояли именно так.
Палермо, суля американский паспорт, работу по специальности, пропасть
денег и все блага земные, однако лишь при одном условии, весьма неприятном
для приверженцев истинной церкви. Многие отказывались, но только не
Джемини Косса! Нет, только не он! Лос-Анджелес стоит мессы! Или тот
французишка говорил о Париже? Ну, дьявол с ним!
было собираться; Сорди предупреждал, что скрепить договор кровью нужно в
тот момент, когда месяц окажется в зените. Такие уж обычаи в Черной Роте,
и не ему, Джемини Косса, их нарушать!
спускаться по лестнице.
кобуре, расстегнул ее и вытащил пистолет. Негромко щелкнул предохранитель,
рукоятка привычно легла в ладонь, палец скользнул к курку, ощутив его
напряженную упругость. Впрочем, Боб надеялся, что ему не придется пустить
оружие в ход. Не многие в Грейт Фоллзе, заглянув в зрачок его "кольта",
решились бы сопротивляться - и уж, во всяком случае, не та троица, которую
он сейчас выслеживал.
Было уже темно, и он мог разглядеть лишь маячившие впереди смутные
силуэты: двое в долгополых плащах вели под руки третьего - рослого мужчину
в берете и распахнутой куртке. Странно, но человек, над которым - по
соображениям Дикси - творилось насилие, даже не пытался сопротивляться;
тяжело обвисая в руках спутников и едва волоча ноги, он тем не менее шел
сам. Правда, и приятели его казались немногим бодрее: хоть их и не качало,
но двигались они как-то скованно, словно брели по колено в воде.
"Насосались, сучьи дети, - мелькнуло у патрульного в голове, - залили до
бровей или нанюхались какой-то дряни... А может, "голубые"? Ищут щель
потемней, чтоб развлечься?"
Он скривил рот и едва слышно хмыкнул. В Грейт Фоллзе, городке не из самых
больших, но и не из самых маленьких, к "голубым" относились с
презрительной брезгливостью. Не смертный грех, разумеется, но все же...
Здесь, на севере Монтаны, вблизи канадской границы, обитал консервативный
народец, склонный держаться прежних путей и старых обычаев, - независимо
от того, в чьей копилке, демократической или республиканской, собирались
их голоса. Как и повсюду, люди тут разъезжали в шестиколесных слидерах, не
отказывались сменить старый телевизор на трехмерный "эл-пи", но души их
принадлежали двадцатому веку. Быть может, и не двадцатому, а
девятнадцатому или более ранней эпохе - эдак времен войны за независимость.
эшелонах власти всегда маячила какая-нибудь долговязая фигура из уроженцев
северной Монтаны. Вроде Шепа Хилари из Кануги, небольшого городка в
тридцати милях от Грейт Фоллза. Этот Шеп, размышлял патрульный, важная
Конан-Дойль Артур
Андреев Николай
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия
Контровский Владимир
Херберт Фрэнк