Чтение 2–й страницы книги ~Флагман в изгнании~

Скалолазание было еще хуже. Леди Харрингтон утверждала, что у нее это еще не всерьез, а вот другие люди занимаются скалолазанием по-настоящему. Но Лафолле хватало переживаний и тогда, когда он ползал с ней по крутым склонам и по краю пропасти - да еще и на планете с силой тяжести в 1,35 g. А ведь был еще десятиметровый шлюп, который она держала в лодочном домике у родителей. Для людей, которые не представляли себе, что такое плавать, даже спасательные жилеты с антигравами казались ненадежными, когда она неслась по волнам, а они отчаянно цеплялись за канаты и кнехты.

Она это делала нарочно, и Лафолле даже знал почему. Так она объявляла всему миру, что не собирается менять образ жизни, который вела сорок семь стандартных лет, просто потому, что стала землевладельцем. Хонор Харрингтон готова была смириться с правом и потребностью гвардейцев охранять ее, как того и требовала клятва землевладельца, но она оставалась собой. Это ее нежелание меняться иногда приводило к чрезвычайно вежливым стычкам с начальником гвардии, но Лафолле прекрасно знал, что оно же стало причиной возникновения преданности ей людей вместо привычного повиновения. И, несмотря на все возникавшие проблемы, Лафолле чувствовал себя лучше, видя, что хоть от чего-то она еще получает удовольствие.

Но иногда ему все же хотелось, чтобы леди Харрингтон чуть больше напоминала обычную грейсонскую женщину. На службе в гвардии его понятия о приличиях... расширились, если можно так выразиться, но он все же оставался грейсонцем. Он научился плавать и получил удостоверение спасателя - из мрачной преданности долгу, но, к своему удивлению, обнаружил, что плавать ему нравится. Большая часть охраны была с ним согласна, только Джейми Кэндлесс все еще испытывал явные сомнения. Они даже стали проводить свободное время в бассейне. Но вот купальник леди Харрингтон представлял собой атомную мину, подведенную под все грейсонские устои. За прошедший год Лафолле все меньше и меньше беспокоился о приличиях, и умом он понимал, что это даже хорошо. Но тем не менее когда он видел своего землевладельца в бассейне, то каждый раз ощущал чувство вины согласно тех норм, по которым его воспитывали.

Он знал, что Хонор пошла на уступки. По мантикорским стандартам, ее цельный купальник был ужасно старомодным, но в глубине сознания, где хранились установки, вбитые в него с младенчества, Лафолле не мог избавиться от ощущения, что она практически голая. Хуже того, еще в раннем детстве она прошла самую новую и эффективную версию пролонга. Выглядела она безумно молодо, и ее экзотическая резкая красота, миндалевидные глаза и спортивное изящество грозили вызвать у майора совершенно неуместные реакции. Харрингтон была старше его на тринадцать стандартных лет, но выглядела при этом как младшая сестра какого-нибудь из его приятелей. А ему совершенно ни к чему было думать о своем землевладельце как о самой привлекательной женщине, какую он когда-либо видел, - особенно сейчас, когда мокрый купальник подчеркивал каждый изгиб ее тела.

Пока Харрингтон вытиралась, он стоял к ней спиной, потом облегченно вздохнул про себя и обернулся, лишь когда она взяла у МакГиннеса халат и завязала пояс. Она села в кресло, и Лафолле подошел занять свое место за ее плечом. Она подняла голову с легкой ироничной улыбкой. Улыбка получилась слабая и кривоватая оттого, что искусственно восстановленные нервы в левом углу рта не сразу подчинялись команде, но видно было, что она угадала его мысли, а мягкая ирония не могла вызвать у него раздражения. Насмешки в ней не ощущалось, только лукавое осознание различий их родных культур, и эта улыбка согрела сердце майора. Даже сейчас за ней пряталась тьма, и он знал, как резко и неожиданно исчезали такие улыбки, но горе и боль потери, которые так долго давили на Хонор Харрингтон, слава богу, начали рассеиваться. Это был долгий и болезненный процесс, и Лафолле был рад, что он все-таки идет. Пусть я покажусь ей деревенщиной, подумал он, преувеличенно смущаясь, но если это вызывает у леди Харрингтон улыбку...

Когда ее гвардеец отреагировал, проявив неожиданное чувство юмора, Хонор Харрингтон улыбнулась шире. Потом она посмотрела в сторону: МакГиннес снял с подноса крышку и поставил его на стол. Нимиц с радостным писком вскочил на свой личный стул. Хонор усмехнулась. Она предпочитала легкий ланч, и МакГиннес приготовил для нее салат и сыр, но перед Нимицем он поставил жареного кролика, и у кота от возбуждения задрожали усы.

- Ты нас балуешь, Мак, - сказала она.

МакГиннес с улыбкой покачал головой. Он налил ей густого темного пива, Хонор взяла ломтик сыра и с удовольствием откусила. Грейсонскую пищу она до сих пор ела с осторожностью - два тысячелетия расселения по планетам привели овощи с Земли в самые разные окружения, и легкие различия в номинально одинаковых видах могли привести к неприятным последствиям. Но вот местные сыры были великолепны.

- М-м-м, - довольно вздохнула она и потянулась за пивом. Сделав глоток, она снова посмотрела на Лафолле.- Как у нас с церемонией посвящения - успеваем?

- Да, миледи. Сегодня мы с полковником Хиллом обсудим процедуры, и вечером у вас будет окончательное расписание.

- Хорошо.- Она сделала еще глоток, но глаза у нее были задумчивыми, и наконец она приподняла бровь, ставя бокал на место.- Почему у меня такое ощущение, что вы чем-то не вполне довольны?

- Недоволен, миледи? - Лафолле нахмурился и покачал головой.- Я бы так не сказал.

Она подняла и вторую бровь. Поглядев на нее в упор, Лафолле вздохнул.

- Я все-таки не вполне удовлетворен тем, как мы контролируем толпу, миледи, - признался он, и Хонор нахмурилась.

- Эндрю, мы же это уже обсуждали. Я знаю, что вас это беспокоит, но мы не можем арестовывать людей за то, что они осуществляют свое право собираться в группы.

- Да, миледи, - ответил Лафолле с почтительным упрямством, борясь с искушением сказать, что некоторые землевладельцы именно так бы и поступили.- Но мы можем исключить всех, кто потенциально опасен для вас.

Теперь вздохнула Хонор. Она откинулась назад со слабой улыбкой. Связь между ней и Нимицем была куда сильнее, чем обычно бывает между людьми и древесными котами. Насколько ей было известно, больше ни один человек не воспринимал эмоции своего кота, а уж тем более не воспринимал через кота эмоции других людей. Она пробовала отучить Нимица транслировать ей чужие чувства, но это было все равно что отучиться дышать. За последний стандартный год она с таким отчаянием цеплялась за Нимица, что почти утратила способность не знать, что чувствуют окружающие ее люди. С грехом пополам убедив себя, что это почти то же самое, что хорошо читать выражения лиц, Хонор в конце концов смирилась.

Вот как сейчас, например. Нимицу нравился Лафолле, и он не видел причины не транслировать Хонор эмоции майора или скрывать свое собственное одобрение. И кот, и его человек знали, насколько Лафолле им предан, и Хонор прекрасно понимала, что он хочет максимально обезопасить демонстрантов вовсе не потому, что помешался на безопасности. Сложности, связанные с контролем над толпой, разумеется, тоже имели значение, но по-настоящему им двигали куда более простые побуждения: гнев и желание защитить ее от новых ран.

Ее улыбка увяла, а длинные пальцы завертели бокал. Она была первой женщиной-землевладельцем, символом, а по мнению некоторых, даже причиной перемен, встряхнувших основы грейсонского общества. Хуже того, она не только была женщиной, но и не являлась прихожанкой Церкви Освобожденного Человечества. Может, Церковь и признала ее сувереном поместья Харрингтон, как и Конклав Землевладельцев ввел ее в свой состав, но далеко не всех обрадовали эти решения.

Наверное, нельзя винить протестующих, хоть иногда Хонор было трудно об этом помнить. Их атаки ранили, и больно, но в какой-то мере она была им даже рада. Не потому, что ей нравилось, когда ее изображали злодейкой. Просто после отчаянной обороны Грейсона против фанатиков с Масады большинство грейсонцев вознесли ее на весьма неудобный пьедестал. Иногда все обрушенные на нее почести, включая ранг землевладельца, вызывали попросту неловкость - будто она играет чужую роль. В таких обстоятельствах напоминание о том, что не все грейсонцы считают ее персонажем героической драмы, даже успокаивало.

Когда ее называли прислужницей сатаны, приятного в этом было мало, но, по крайней мере, тирады уличных проповедников выпадали из поголовной почтительности окружающих. Хонор припомнила, что в одной из империй Старой Земли - она не могла припомнить, во французской или римской, - в колесницу к генералу, с триумфом проезжающему по улицам, сажали раба. Обязанность этого раба состояла в том, чтобы на фоне восхищенных воплей толпы снова и снова напоминать генералу: он всего лишь смертный. Когда Хонор прочитала об этом, то сочла обычай довольно странным, но теперь сумела оценить его мудрость. Она подозревала, что было бы очень легко принять всерьез бесконечные похвалы. В конце концов, каждый хочет быть героем...

Эта мысль внезапно задела ее - будто растревожила открытую рану, - и глаза потемнели от прилива знакомой холодной боли. Хонор уставилась в бокал, сжав губы и стараясь побороть тьму, но это было трудно. Очень трудно. Тьма приходила из засады, без предупреждения. Это была слабость внутри, которая подрезала ее силы, и в ней столько всего было намешано, что предвидеть такие приступы почти не удавалось. Хонор никогда не знала, что именно может их вызвать, - слишком много было кровоточащих ран, которые раскрывались вновь и вновь от случайного слова или мысли.

Никто из ее грейсонских подданных не знал о ночных кошмарах, одолевавших землевладельца. Вообще никто не знал, кроме Нимица, и она была этому рада. Кот понимал ее боль, грызущий безнадежный груз вины в эти ужасные ночи - слава богу, они приходили все реже, - когда она вспоминала, как стала героиней Грейсона, и девятьсот человек, которые погибли при этом. У настоящего героя они бы остались жить. А ее мучили не только эти смерти. Хонор всегда знала, что командование военным кораблем включает в себя неумолимый факт: в зависимости от твоих решений живут или умирают люди. Только в глупых сказочках гибнут одни злодеи, а хорошие люди побеждают без единой царапины. Она все это знала, но где было сказано, что именно ее люди должны всегда платить за победу своими жизнями?

Она сжала бокал крепче; в глазах у нее жгло от беспечной жестокости Вселенной. Хонор и раньше приходилось встречаться лицом к лицу со своими мертвецами, но на этот раз все было по-другому. На этот раз боль утаскивала ее в глубину, как приливная волна на Сфинксе. Она потеряла уверенность в себе. "Долг". "Честь". Такие важные слова, но ее израненная душа перестала понимать, зачем она посвятила свою жизнь таким неблагодарным идеям. Когда-то они казались такими ясными, легко поддающимися определению, но ясность исчезала с каждой новой смертью. С каждой новой медалью и званием, которое ей давали, пока другие платили за это своими жизнями. А за болью от этих смертей скрывалось осознание того, как отчаянно она цеплялась за эти почести - не ради их самих, а в доказательство того, что все это имело хоть какой-то смысл. Что ее главный талант имеет хоть какую-то цель - кроме уничтожения людей, которые по ее приказу шли на смерть.

Хонор глубоко вдохнула и задержала дыхание. Она знала - не думала, точно знала, - что смерть ее людей не была бессмысленной, и никто не винил ее за то, что она осталась в живых. Нимиц делился с ней чувствами окружающих, и она знала о синдроме "вины выживших". Хонор знала, что не она создала ужасные обстоятельства, приведшие к гибели стольких людей. Наоборот, она сделала все возможное для исправления ситуации.

После масадской войны и тем более после битвы при Ханкоке она даже умудрялась принять это сердцем. Без радости, но и без кошмаров, в которых она заново переживала смерть своих людей. Тогда она столкнулась с теми же сомнениями, поборола их и продолжила жить. Но на этот раз так не получилось. Что-то внутри нее сломалось.

Глубокими ночами, когда она с безнадежной, холодной честностью рассматривала собственную душу, ей открывалась истинная причина этого. И она ощущала себя мелкой и ничтожной, потому что потеря, с которой она не справилась, не научилась жить, была личной. Пол Тэнкерсли был всего лишь одним человеком среди многих. То, что она любила его больше жизни, не должно было сделать его смерть страшнее и больнее, чем смерти множества людей, погибших под ее командой.

Но сделало.

Меньше года они провели вместе, но даже сейчас, через десять месяцев после его смерти, она все еще просыпалась ночью, протягивала руку, прикасалась к пустоте рядом и снова ощущала ужасный груз своего одиночества.

И именно эта потеря лишила ее уверенности. Именно это личное, эгоистичное горе ослабило ее и сделало все остальные смерти намного страшнее. Иногда она ненавидела себя за это. Не потому, что потеряла уверенность, - просто слишком странно, неправильно и слабохарактерно было горевать по всем остальным только вслед горю, вызванному смертью Пола.

Иногда Хонор позволяла себе задуматься о том, что бы с ней стало без Нимица. Никто другой не знал, как она стремилась к небытию, как стремилась перестать быть. Остановиться. Сначала она вполне холодно и рассудочно так и собиралась поступить, как только уничтожит людей, убивших Пола. Ради того, чтобы уничтожить их, она пожертвовала карьерой на флоте. В глубине души Хонор подозревала, что она к этому и стремилась, рассчитывая, что потеря любимого призвания станет еще одним поводом покончить с беспросветным существованием. Тогда это казалось разумным, а сейчас воспоминание только подогревало ее презрение к собственной слабости, готовности сдаться боли, хотя никому и ничему другому она никогда не сдавалась.

Мягкое теплое тельце оказалось у нее на коленях. Изящные лапы уперлись ей в плечи, холодный нос потерся о правую щеку, а легкий мысленный поцелуй коснулся ее израненной души, и Хонор обняла кота. Она прижала его к себе, цепляясь за него и руками, и сердцем, и разумом, и в ответ почувствовала его глубокое, пронизывавшее насквозь мурлыканье. Кот отдавал ей свою любовь и силу, барахтаясь в трясине ее горя и обещая, что она никогда не останется по-настоящему одна, что бы ни случилось. У Нимица сомнений не было. Он отвергал ее жесткие суждения о себе самой и знал ее лучше, чем любое другое живое существо. Возможно, любовь к Хонор делала кота не вполне беспристрастным, но он знал, как глубоки ее раны, и мягко журил ее за привычку судить себя куда строже, чем всех остальных. Хонор глубоко вздохнула и снова открыла глаза, в который раз заставляя себя принять его поддержку и отбросить боль.

Она подняла взгляд и слабо улыбнулась, стараясь успокоить МакГиннеса и Лафолле. Через Нимица до нее донеслась их озабоченность, а они не заслужили возиться с человеком, запутавшимся в собственной боли и потерях. Она заставила себя улыбнуться более искренне и почувствовала их облегчение.

- Извините, - голос ее прозвучал хрипловато, и Хонор откашлялась.- Я просто задумалась, - сказала она уже более деловым и спокойным тоном.- Так или иначе, Эндрю, факты остаются фактами. Пока они не нарушают законов, люди имеют право говорить, что хотят.

- Но они даже не из нашего поместья, миледи, - упрямо продолжал Лафолле, - и...

Она негромко рассмеялась и жестом прервала его.

- Не надо так беспокоиться! Я достаточно толстокожа, чтобы пережить честно высказанные мнения, даже если их высказывают посторонние, до которых мне дела мало. И если моя охрана начнет давить несогласных, то это только докажет, что они правы, верно?

На лице майора по-прежнему читалось упрямое несогласие, но он замолчал, не в состоянии оспорить ее аргументы. Все это было ужасно несправедливо! Ему не полагалось знать, что кот позволяет леди Харрингтон чувствовать чужие эмоции. Он не до конца понимал, почему она скрывает эту способность, но майор был склонен с ней согласиться. Даже на Грейсоне, где люди должны были бы знать правду, многие постоянно недооценивали разумность Нимица. Они считали его просто сообразительным домашним любимцем, а не личностью, хотя его способность предупреждать землевладельца о враждебных намерениях уже показала себя спасительным секретным оружием.

С точки зрения Эндрю Лафолле, такое оружие и правда лучше держать в секрете. Но невозможно служить ей на таком близком расстоянии, как выпало ему, и не понять в конечном счете, как обстоит дело. Понимал он и то, что она воспринимает лишь эмоции... и уверена, что никто не знает, как сильно она пострадала. Что никто из ее гвардейцев, и даже МакГиннес, не знает, как она плачет по ночам. Но Эндрю Лафолле подчинялись все охранные системы Дворца Харрингтон, и он знал. Он поклялся защищать ее, а если понадобится, умереть за нее, но от некоторых вещей никто ее не мог защитить, кроме разве что Нимица. Она столько страдала, столько потеряла, и его охватывал гнев, когда он слышал, как ее преследуют и поливают грязью и оскорблениями ублюдки, которых специально привозили в поместье Харрингтон.

Однако леди Харрингтон не только имела право отдавать приказы как землевладелец, она еще и была права. И даже если не так, он не желал нагружать ее еще и спорами с собственными гвардейцами в придачу ко всем остальным проблемам. Так что он не стал возражать и просто кивнул.

Она поблагодарила его легкой улыбкой, и он улыбнулся в ответ, радуясь, что Нимиц не телепат. В конце концов, чего землевладелец не знает, то ее и не расстроит. Разведка полковника Хилла определила, что, скорее всего, агитаторы собираются обвинять ее в блуде - за связь вне брака с Полом Тэнкерсли. Это опасно уже само по себе, подумал он. Святость брака и греховность секса без брака составляли основу грейсонских религиозных верований. Большинство грейсонцев (хотя и не все), когда такое случалось, обвиняли во всем мужчину. Женщин на Грейсоне рождалось втрое больше, чем мужчин, а суровые условия жизни и религия выработали жесткий кодекс ответственности. Мужчина, вступавший в случайную связь, нарушал свою основную обязанность - защищать и обеспечивать женщину, которая отдала ему свою любовь и могла родить ему детей. Все же осуждение не всегда распространялось лишь на одну сторону, и даже грейсонцы, искренне уважавшие землевладельца Харрингтон, часто испытывали неловкость, когда дело касалось ее отношений с Тэнкерсли. Большинство из них принимали тот очевидный факт, что у мантикорцев приняты другие стандарты и по этим стандартам они с Тэнкерсли не совершили никаких прегрешений. Но Лафолле предполагал, что многие старались об этом просто не думать. Он подозревал, что это знали и фанатики, которые ненавидели ее просто за то, что она была Хонор Харрингтон. Рано или поздно один из них использует этот аргумент там, где леди Харрингтон сможет его услышать, и майор знал, как больно ее это ранит. Не политически, а изнутри, в душе, и так истерзанной потерей любимого человека.

Так что он с ней не спорил. Вместо этого он решил еще раз проверить у Хилла данные на агитаторов, чтобы выявить главных поганцев. Наверняка леди Харрингтон разозлится, когда узнает, что он заранее... дискутировал с этими типами, но он был готов и потерпеть, лишь бы только на нее не вылилась очередная порция грязных обвинений, которые могут по-настоящему ее ранить.

Хонор встретилась взглядом с гвардейцем и на мгновение опустила брови. Какие-то планы скрывались за его невинными серыми глазами, но она пока не знала какие. Она решила приглядывать за ним в дальнейшем, потом отбросила эту мысль и пересадила Нимица на его собственный стул, чтобы вернуться к ланчу.

Сегодня у нее было напряженное расписание, и она уже достаточно времени потратила на жалость к себе. Чем скорее она поест, тем скорее займется делом, сказала она себе твердо и взяла вилку.

Глава 3

Хонор замерла посреди тропинки как вкопанная. Нимиц тут же спрыгнул с ее плеча и, словно клуб серо-бежевого дыма, исчез в подстриженных кустах. Хонор закрыла глаза и улыбнулась, через эмпатическую связь чувствуя, как он бежит сквозь заросли цветущих земных азалий и колосковых цветов со Сфинкса.

Эндрю Лафолле остановился одновременно с землевладельцем и удивленно приподнял бровь, заметив отсутствие Нимица. Потом он с усмешкой покачал головой, поняв, в чем дело, по привычке тщательно осмотрелся и сложил руки на груди, приготовившись ждать.

На большинстве планет подобный сад включал бы в себя хотя бы некоторые местные растения, но во Дворец Харрингтон не допускались никакие местные растения, даже самые красивые. Грейсонская растительность была опасна для людей, особенно для тех, кто вырос на более безопасных планетах. Ни на одной из трех обитаемых планет двойной системы Мантикоры концентрация тяжелых металлов не достигала опасного уровня. Это означало, что у Хонор отсутствовала даже ограниченная устойчивость к металлам, выработавшаяся за века приспособления у местных жителей, и те, кто планировал резиденцию леди Харрингтон, не рискнули подвергать Хонор и Нимица опасности. Вместо этого они путем недешевых тайных ухищрений выяснили, какие цветы родной планеты она больше всего любит, и ввезли их. Большую часть сада составляли растения со Старой Земли.

И с фауной то же самое. Территория превратилась в ботанический и зоологический сад земных и сфинксианских видов, подобранный специально для ее удовольствия. Ее тронул этот жест, но потрясла стоимость. Если бы она знала, что они запланировали, то воспротивилась бы, но узнала она о проекте слишком поздно, а заказывал все Протектор Бенджамин. При таких обстоятельствах Хонор оставалось лишь благодарить, и не только от своего имени. Нимиц был умнее большинства двуногих: несмотря на неспособность издавать звуки человеческой речи, он понимал стандартный английский лучше, чем многие мантикорские подростки, но нельзя было ожидать, что он поймет смысл слов "кадмий" и "отравление мышьяком". Хонор была уверена, что сумела убедить его в существовании опасности за пределами купола Дворца Харрингтон, но трудно было сказать, понимает ли он, в чем состоит опасность. Так что сад стал игровой площадкой для него даже больше, чем для нее самой.

Хонор на ощупь нашла скамейку и села. Лафолле подошел и встал рядом, но она даже не заметила этого. Она сидела с закрытыми глазами и следила за продвижением Нимица сквозь кусты. Древесные коты, смертельно опасные охотники, стояли на самом верху пищевой цепи лесных жителей Сфинкса, и сейчас Хонор переживала его вспышку хищного удовольствия. Ему не надо было ловить еду самому, но Нимиц не желал терять навыки, и сейчас, когда он беззвучно скользил сквозь тени, Хонор хорошо его понимала.

Внезапно перед ней появилась мысленная картинка сфинксианского бурундука (совершенно не напоминавшего земное животное с тем же именем). Кот передал картинку необычайно четко и явно преднамеренно. Хонор увидела глазами кота, как бурундук сидит у своей норки, грызя тяжелую сосновую шишку. Сквозь листву прошелестел легкий искусственный ветерок, но он был направлен от бурундука к коту, и Нимиц беззвучно подобрался ближе. Он подполз к ничего не замечавшему зверьку и навис над ним всем своим шестидесятисантиметровым телом. Хонор почувствовала его бесхитростное удовлетворение. Потом он вытянул мускулистую лапу и ткнул бурундука когтем.

Зверек подпрыгнул, и шишка взлетела в воздух. Он развернулся и взвизгнул, увидев перед собой своего самого страшного природного врага. Бурундук задрожал всем телом, а Нимиц с радостным восклицанием "блип!" ударил его по носу. Удар был куда слабее, чем казалось, но бурундук взвыл, поскольку шок разрушил его оцепенение. Он поспешно перекатился на лапы, вихрем метнулся к норке и с визгом исчез в глубине. Нимиц весело пискнул, присев на задние лапы.

Он подошел к норке и обнюхал ее, хотя вовсе не собирался выкапывать дрожащую жертву, да и убивать бурундучка он с самого начала не собирался. Вся суть сегодняшней охоты заключалась в том, чтобы проверить, на что он способен, а не в уничтожении населения сада. Нимиц вернулся к своему человеку, помахивая хвостом.

- Да ты просто разбойник, паршивец, - приветствовала его Хонор.

Он радостно пискнул в ответ и вспрыгнул к ней на колени. Лафолле фыркнул, но кот счел смех гвардейца не заслуживающим внимания. Он осмотрел когти, смахнул комочек земли и начал с невыносимым по мнению Хонор самодовольством мыть усы.

- Этот бурундук ничего тебе не сделал, - попеняла Хонор.

Нимиц пожал плечами. Коты охотились только ради пищи, но охотничий инстинкт в них не засыпал, и они обожали выслеживать добычу. Хонор часто гадала, не потому ли они так хорошо сходятся с людьми. Но в чем бы ни была причина, Нимиц явно воспринимал свою несчастную жертву как "бурундук съедобный, одна штука", и любые перенесенные зверьком травмы были ему совершенно безразличны.

Хонор покачала головой и поморщилась - ее часы издали звуковой сигнал. Она взглянула на циферблат и снова поморщилась, взяла Нимица, посадила его себе на плечо. Он положил сильную переднюю лапу ей на голову, чтобы сохранить равновесие, и издал вопросительную трель. Хонор пожала плечами.

- Мы опаздываем, и если я пропущу эту встречу, Говард меня убьет.

- Ну, не думаю, что регент пойдет на столь крайние меры, миледи.

Хонор усмехнулась ответу Лафолле, а Нимиц только презрительно фыркнул, не одобряя приверженности человечества вообще и его человека в частности к таким понятиям, как время и пунктуальность. Однако он осознал, что протестовать бессмысленно, и устроился поудобнее, вцепившись задними и средними лапами в ее жилет.

На Хонор был более или менее традиционный грейсонский костюм, и по пути к Восточному Портику юбки от ее размашистой походки волнами струились вокруг ног. Лафолле, как и большинство грейсонцев, был ниже ее ростом, и ему приходилось почти бежать, чтобы держаться рядом. Скорее всего, вид у него при этом был слегка комичный, и она мысленно извинилась за то, что заставляет его спешить, но шагов не замедлила. Она и правда опаздывала, а идти было еще далеко.

По ее мнению, Дворец Харрингтон был чрезмерно большим, роскошным и дорогим, но, когда его строили, с ней не советовались. Грейсонцы предназначили его в дар женщине, которая спасла их планету, и она не могла на них жаловаться, так что покорно научилась принимать это великолепие. Кроме того, как любил отмечать Говард Клинкскейлс, дом был построен не только для нее. Большую часть его обширного пространства занимали административные службы поместья Харрингтон, и нельзя было не признать, что свободного места осталось мало.

Они вышли из сада, и Хонор перешла на более торжественный шаг. Постоянный часовой у Восточного Портика, основного входа во Дворец Харрингтон, вытянулся и отдал честь. Хонор подавила автоматическое стремление ответить таким же салютом и просто кивнула, поднимаясь с Лафолле по ступенькам. Навстречу из комнаты охраны вышел седой краснолицый человек и тоже нервно взглянул на часы. Он поднял голову, услышав ее шаги на каменных ступенях, и его хмурое лицо расплылось в улыбке, когда он спустился ей навстречу.

- Извините, что опоздала, Говард, - сказала она с раскаянием.- Мы уже шли сюда, но Нимиц заметил бурундука.

Улыбка Говарда Клинкскейлса превратилась в ухмылку, которой позавидовал бы любой мальчишка, он потряс пальцем перед носом у кота. Нимиц высокомерно дернул ухом в ответ, и регент усмехнулся. В прошлом Клинкскейлс не чувствовал бы себя так свободно с инопланетным существом, да и женщина с ключом землевладельца привела бы его в ужас. Но эти времена остались позади, и он поглядел на Хонор с блеском в глазах.

- Ну, разумеется, миледи, если причины важные, то никаких извинений не требуется. С другой стороны, нам надо бы закончить с бумагами к тому моменту, когда канцлер Прествик свяжется с нами, чтобы сообщить об одобрении Конклава.

- Но это же должен быть сюрприз, - жалобно сказала Хонор.- Неужели нельзя без бумаг?

- Это сюрприз для людей из вашего поместья и для остальных Ключей, миледи, а не для вас. Так что даже не пытайтесь отмазаться. Вы все равно этому еще толком не научились.

- Но вы же всегда советуете мне учиться искать компромиссы. Как я это сделаю, если вы не идете на компромисс со мной?

Клинкскейлс только фыркнул, но они оба знали, что у ее шутливых жалоб была и серьезная подоплека. Хонор неудобно было осуществлять авторитарную власть землевладельца, и она часто думала, что ей повезло с устройством дел. Местные порядки отличались от привычных ей с детства, но уж к правительственной карьере на Мантикоре она была совершенно не приспособлена, даже если не вспоминать проблемы, которыми облагодетельствовали ее тамошние политические раздоры.

Хонор никогда об этом не задумывалась, пока ее не загнали в землевладельцы, но когда она осознала свою роль одного из авторитарных Ключей Грейсона, то поняла и истинную причину своей нелюбви к политике. Всю жизнь ее учили искать решения, определять цели и делать все возможное для их достижения, зная, что любые колебания только заставят заплатить за успех более дорогой ценой. Постоянная потребность политиков переосмысливать позиции и искать компромиссы была для нее чуждой, как наверняка и для большинства военных. Политиков же учили думать именно так, планировать несовершенные соглашения и принимать частичные победы, и это был не просто прагматизм. Такой подход также исключал деспотизм. Военные всегда предпочитали прямые и решительные ответы на все вопросы, и офицер Ее Величества мог принять только победу. Проблемы, не укладывающиеся в черно-белое видение, вызывали у военных неудобство, а половинчатые победы обычно означали, что люди погибли ради достижения ничтожных результатов. Поэтому армия, как правило, предпочитала авторитарные системы, где люди делают то, что им ведено, без всяких споров.

И еще, подумала она с усмешкой, это объясняет, почему военные - не важно, насколько благородны их мотивы, - всегда все портят, когда захватывают власть в обществе с неавторитарными традициями. Они не понимают, как заставить такой механизм работать, и часто это приводит к тому, что от расстройства они просто разбивают его.

Она отогнала посторонние мысли и улыбнулась Клинкскейлсу.

- Ладно, как скажете. Но берегитесь, Говард. На следующей неделе кто-то должен обратиться с речью к женской гильдии садоводства...

Клинкскейлс побледнел, и на его лице отразился такой ужас, что Хонор, к собственному удивлению, не смогла удержаться от смеха. Даже Лафолле усмехнулся, хотя, когда Клинкскейлс обернулся, лицо гвардейца вновь стало совершенно нейтральным.

- Я, э-э, буду иметь это в виду, миледи, - сказал регент, справившись с собой. - А пока что...

Он махнул рукой в сторону ступенек, и Хонор кивнула. Последние несколько метров до портика они прошли вместе, Лафолле следовал за ними. Она начала что-то говорить Клинкскейлсу - и вдруг застыла. Глаза ее прищурились, взгляд потяжелел, а Нимиц прижал уши и зашипел. Регент удивленно моргнул, потом проследил, куда она смотрит, и заворчал, как разозленный кабан.

- Извините, миледи, сейчас я их уберу, - сказал он громко.

Хонор мотнула головой. Жест получился резкий и сердитый, и ноздри у нее раздувались, но кулаки она разжала. Она потянулась погладить Нимица, не отводя взгляда от примерно пятидесяти человек, собравшихся у Восточного Портика, и без всякого выражения сказала:

- Нет, Говард. Оставьте их.

- Но миледи!..- воскликнул Клинкскейлс уже более естественным тоном.

Она еще раз раздраженно глянула на демонстрантов, тряхнула головой и криво улыбнулась.

- Хотя бы рисовать они постепенно учатся, - заметила она почти легкомысленно.

Эндрю Лафолле заскрежетал зубами, глядя, как демонстранты тяжеловесно маршируют взад-вперед за воротами купола. На большинстве плакатов красовались цитаты из Библии или из "Книги Нового Пути", сборника поучений Остина Грейсона, основателя Церкви Освобожденного Человечества, который увел своих прихожан со Старой Земли на планету, которая получила его имя. Это уже само по себе было плохо - они выкопали все цитаты, хоть как-то отрицающие, что женщина равна мужчине. Но добрая половина плакатов содержала грубые политические карикатуры: леди Харрингтон изображали как скалящуюся горгулью, которая целенаправленно ведет общество к разрушению. Самый безобидный из этих рисунков был бы смертельным оскорблением для любой грейсонской женщины, но даже они злили майора меньше, чем простенькие плакаты всего в два слова: "Неверная шлюха".

- Прошу вас, миледи! - Лафолле говорил куда резче, чем Клинкскейлс.- Вы же не можете просто дать им...

- А что я могу сделать? - сказала Хонор. Он чуть не зарычал от ярости, и она положила руку ему на плечо.- Ты же все знаешь не хуже меня. Они за пределами территории и не нарушают никаких законов. Мы не можем ничего сделать с законопослушными демонстрантами, сами не нарушив при этом закон.

- Вы хотите сказать, с законопослушной мразью, миледи.- Холодный ядовитый тон Клинкскейлса звучал страшновато, но когда она оглянулась на него, регент недовольно пожал плечами.- Вы правы. Мы не можем их тронуть.

- Но это не наши люди! Они все приезжие! - протестующе воскликнул Лафолле.

Хонор знала, что он прав. Эти люди прибыли в Харрингтон - или их прислали - из разных мест, и другие сочувствующие оплатили им дорогу и все расходы. По сравнению с тем, что устроили бы профессиональные манипуляторы общественным мнением на Мантикоре, получалось грубовато, но местным демонстрантам мешала искренность.

- Я знаю, Эндрю, - сказала она, - и знаю, что они в меньшинстве. К несчастью, если я что-то предприму, это будет только им на руку. - Она еще раз посмотрела на протестующих, потом демонстративно повернулась к ним спиной. - Говард, вы, кажется, что-то говорили о бумагах, над которыми надо поработать?

- Говорил, миледи. - Голос Клинкскейлса выдавал возбуждение, но регент поклонился, развернулся и вместе с Хонор вошел в дом.

Лафолле молча следовал за ними по коридору до кабинета Хонор. Нимиц транслировал бурю, бушевавшую в душе майора. Хонор чувствовала и гнев самого кота, сливавшийся с гневом майора и рычанием отдававшийся у нее в мозгу. У двери она остановилась и снова сжала плечо Эндрю. Она ничего не сказала, просто улыбнулась слабой грустной улыбкой и отпустила его, а потом за ней и регентом закрылась дверь.

Одно бесконечно долгое мгновение Лафолле смотрел на закрытую дверь Потом глубоко вдохнул и включил свой коммуникатор.

- Саймон?

- Да, сэр? - немедленно отозвался капрал Маттингли, и майор поморщился.

- Там у восточных ворот люди с плакатами, - сказал он.

- Неужели, сэр? - неторопливо отозвался Маттингли.

- Именно. Конечно, стедхолдер велела нам их не трогать, так что... - конец фразы повис в воздухе, и майор ясно представил, как капрал сейчас кивает, соглашаясь с тем, что не было сказано вслух.

- Понимаю, сэр. Перед тем как смениться с дежурства, я предупрежу ребят, чтоб не трогали их.

- Хорошая мысль, Саймон. Мы же не хотим, чтобы наши были замешаны, если что-нибудь случится. Да, кстати, если ты мне понадобишься до того, как заступишь обратно на дежурство, где тебя найти?

- Я собирался пойти посмотреть, как дела у бригад из "Небесных куполов" на стройке. Они заканчивают на этой неделе, а вы же знаете, как я люблю смотреть на их работу. И потом, они все преданы землевладельцу, и я стараюсь держать их в курсе ее дел.

- Это очень любезно с твоей стороны, Саймон. Я уверен, что они это ценят, - сказал Лафолле и прервал связь.

Он прислонился к стене, на страже покоя своего землевладельца, и холодно улыбнулся.

Глава 4

Женщина в зеркале все еще казалась незнакомкой, но Хонор к ней понемногу привыкала. Она еще раз провела щеткой по волосам до плеч, отдала ее Миранде Лафолле и встала. Повернувшись перед зеркалом, Хонор провела руками по жилету длиной до бедер, выравнивая малейшие морщинки темно-зеленой замши, потом изучила все складки белого платья. Она постепенно привыкла к юбкам и с неохотой признала - хотя до сих пор считала их чрезвычайно непрактичными, - что ей нравится, как они выглядят.

Она наклонила голову, изучая свое отражение, будто перед ней был младший офицер, впервые заступивший на дежурство, а Миранда стояла рядом, готовая исправить любой реальный или воображаемый недостаток.

Хонор отказывалась окружать себя армией слуг, которые по традиции полагались землевладельцу, и это раздражало некоторых работников Дворца Харрингтон, которым казалось, что тем самым она принижает их авторитет. Хонор не обращала на это внимания, но в конце концов все же поддалась необходимости завести в прислуге хоть одну женщину. Дома никто не смел указывать, что МакГиннес мужчина и, таким образом, совершенно не годится, чтобы прислуживать женщине, но ее критиков в обществе этот факт обеспечивал дополнительным оружием. Кроме того, Мак теперь работал как мажордом, а в грейсонских обычаях на момент прибытия на планету он разбирался не лучше хозяйки.

Хонор боялась, что будет трудно найти служанку, которую она сможет терпеть, но потом Эндрю Лафолле смущенно предложил свою сестру Миранду. Родство само по себе стало рекомендацией, а кроме того, хотя Миранда не боролась против мужского превосходства, характер у нее был сильный и независимый.

Хонор боялась, что Миранда сочтет свою официальную должность служанки несколько унизительной, но на Грейсоне эта профессия имела более высокий статус, чем могли предположить обитатели других планет. Служанка грейсонской женщины высших классов была хорошо оплачиваемым и уважаемым профессионалом, и Миранда прекрасно подошла Хонор. В компаньонке и советчице по вопросам местной культуры она нуждалась куда сильнее, чем в служанке. Миранда великолепно справлялась с этой ролью. Она многовато суетилась по поводу внешнего облика Хонор, но это, похоже, было неизбежной частью культурного багажа любой грейсонской женщины. Хонор не могла не признать, что на планете, где женщин втрое больше, чем мужчин, а единственно приемлемым занятием для женщины больше тысячи лет было замужество и материнство, это не лишено смысла. И хотя Хонор хотелось бы, чтобы Миранда чуть меньше хлопотала вокруг, она понимала, что новая роль требует новых навыков, тех самых, о которых и говорила Миранда. Собственно, все не так уж отличалось от обязанности флотского офицера всегда выглядеть наилучшим образом; менялись только правила, определявшие, как именно надо выглядеть.

Так что она с благодарным кивком приняла у Миранды шляпу и надела. Обычно Хонор предпочитала форменный берет или то, что раньше называли панамой, но эту шляпу она примерила с удовольствием, прогнавшим печаль из ее глаз, и с одобрением посмотрела на себя в зеркало.

Как и большинство грейсонских женских шляп, эта была широкополой, но правая сторона резко загибалась вверх. Загнутое поле напоминало шляпы рейнджеров лесной службы на Сфинксе, и понадобился ей этот фасон по той же причине, что и рейнджерам, - на правом плече сидел кот, которому помешали бы поля обычной шляпы. Одновременно это придавало шляпе некоторую лихость и элегантность, которую только подчеркивала простота отделки. Шляпа была белая, и вместо традиционных ярких украшений и перьев она была отделана только зеленой лентой того же цвета, что и жилет Хонор. Лента расходилась на две спускавшиеся до пояса ленточки. Как и элегантный покрой ее платья, шляпа подчеркивала высокий рост и была удобна в движении, соответствуя выработанному ею образу.

Грейсонские женщины высших классов невольно напоминали Хонор павлинов со Старой Земли. Они были великолепны, ярки... и слишком пышны на ее вкус. Их драгоценности были изощренны, свободные жилеты богато расшиты, платья снабжены множеством пышных юбок, складок и кружев. В наряде Хонор ничего этого не было, и отнюдь не случайно. Общепринятый стиль при ее росте сделал бы ее огромной, как дом, а она и без мучительно вежливых намеков Миранды знала, что ей не хватает умения грейсонок управляться с такими костюмами. Хонор работала над этим, но подобные навыки были сложнее, чем казалось, особенно для женщины, которая всю жизнь носила форму. Поэтому ей пришлось вспомнить, что хороший тактик справляется со своими недостатками, используя на полную катушку свои достоинства. Если ей не под силу справиться с местной модой, значит, пора воспользоваться статусом землевладельца и ввести новую моду. В этом деле ей с энтузиазмом помогала Миранда.

Необычная красота Хонор относилась к тому типу, который расцветает только в зрелости, а пролонг растянул созревание больше чем на двадцать стандартных лет. В результате она привыкла чувствовать себя гадким утенком и, возможно, именно поэтому всегда любила спорт - он служил ей компенсацией невзрачной внешности, держал ее в хорошей форме и подчеркивал достоинства фигуры. Независимо от побудительных причин Хонор знала, что она подтянута и грациозна в движениях, а простые летящие наряды подчеркивали ее изящный силуэт и осанку с откровенностью, которая в те времена привела бы грейсонское общество в ужас.

Она исполнила перед зеркалом реверанс, потребовавший долгих тренировок, и усмехнулась, когда величественная дама в зеркале высокомерно ответила на ее поклон. Отражение ничем не напоминало сфинксианскую девочку, и трудно было представить себе существо менее похожее на Хонор Харрингтон, капитана Королевского Флота Мантикоры.

И это даже хорошо, сказала она себе с приступом знакомой горечи, потому что она больше не капитан Харрингтон. Хонор все еще имела право на форму, которую носила три десятилетия, но отказывалась ее надевать. Не Флот виноват в том, что у нее отобрали корабль и перевели в резервный статус с половинным жалованием. Если кто и был виноват, то лишь она сама. Когда она застрелила на дуэли пэра королевства, то прекрасно понимала, что политики не оставят Флоту иного выбора. Но как бы то ни было, Хонор не желала цепляться за форму, если ее лишили соответствующих обязанностей. Когда наступит время снова принять на себя ответственность - если такое время вообще наступит, - тогда...

Нимиц укоризненно мявкнул, и она повернулась к нему с раскрытыми объятиями. Кот прыгнул ей на руки и взлетел на плечо. Осторожно отведя ленты шляпы, он вцепился средними лапами в жилет над правой ключицей, а нижними - в спину, приняв привычную позу. Его смертоносные когти достигали полудюйма в длину, так что жилет, хотя и замшевый на вид, на самом деле был сшит из совсем другого материала. Хонор иногда гадала, кто больше этому радуется - Нимиц или Эндрю Лафолле? Жилет был целиком сделан из материала, который вшивали в ее кители для защиты от когтей Нимица, а тот факт, что он останавливал также малокалиберные импульсные дротики, ее главного телохранителя несказанно радовал.

Она усмехнулась и почесала Нимица под подбородком, потом еще раз поправила свои "украшения". С шеи на кроваво-красной ленте свисала золотая Звезда Грейсона, а под Звездой на тяжелой узорчатой цепи висел золотой ключ землевладельца. Награды были обязательны для формальных мероприятий - таких, как сегодня. Кроме того, подумала она с юмором, можно и признаться, что ей эти игрушки просто нравятся.

- Ну как? - спросила она Миранду.

Служанка тщательно осмотрела ее и кивнула.

- Вы замечательно выглядите, миледи, - сказала она, и Хонор усмехнулась.

- Будем считать это комплиментом, но вообще-то не стоит морочить голову собственному землевладельцу, Миранда.

- Конечно, миледи. Поэтому я ничего подобного не делаю.

Серые глаза Миранды, так похожие на глаза ее брата, заблестели весельем, и Хонор покачала головой.

- Никогда не думала заняться дипломатией? - поинтересовалась она. - У тебя бы здорово получилось.

Миранда улыбнулась, Нимиц весело мявкнул в ухо, Хонор глубоко вдохнула, кивнула собственному отражению и повернулась к двери, за которой ждали гвардейцы.

Глава 5

На Мантикоре Харрингтон-Сити был бы всего лишь средней величины городом, но здесь он казался гораздо значительнее. В грейсонской архитектуре отразились технические ограничения, существовавшие до вступления в Альянс. Здесь не было могучих башен, характерных для большинства цивилизаций, располагавших антигравитационными технологиями. Невысокие здания словно боялись оторваться от земли - тридцать этажей казались чудовищной высотой, - и это означало, что город занимает куда большую территорию, чем мог бы.

Хонор это до сих пор казалось странным. Ее автомобиль ехал по авеню Курвуазье, и она смотрела из окна на свою столицу. Не без внутренней борьбы она смирилась с тем, что столица любого поместья носит имя поместья - оно же фамилия владельца, - но пролетающие мимо здания снова напомнили ей о различиях между Грейсоном и Мантикорой. Новоприобретенные технологии можно было бы эффективно использовать для строительства башен. Одна башня с легкостью вместила бы все население Харрингтон-Сити, и ее было бы проще защитить от враждебной окружающей среды, но на Грейсоне так не принято.

Подданные Хонор проявляли невероятную смесь изобретательности и упрямой верности традициям. С помощью новых технологий они построили город на чистом месте всего за три стандартных года - для проекта такого размаха это наверняка рекордный срок, - но строили они его так, как считали нужным, и у Хонор хватило сообразительности не спорить. В конце концов, им здесь и жить. Они имеют право строить такой дом, в котором им будет удобно. Глядя на широкие перекрестки и пересекающие город полосы зеленых насаждений, Хонор не могла не признать, что выглядит это хорошо. Не похоже ни на один знакомый ей город, но хорошо.

Она нажала кнопку, опустив бронепластовое окно, когда они въехали в парк Бернарда Янакова, и вдохнула аромат вишен. Тысяча лет, подумала она. Борьба за выживание, которую вели первые грейсонцы, была непредставимо тяжелой, и все же в течение тысячи лет грейсонцы сохраняли земные деревья. Они пошли на невероятные трудности, сохраняя многие деревья только потому, что они были красивы. А вишни даже остались съедобными, по крайней мере для грейсонцев. Сама Хонор не решалась брать их в рот, если только ягоды не привозили с орбитальной фермы. Вот там земные породы остались неизменными или были импортированы заново, когда звезда Ельцина восстановила межзвездное сообщение. Но местные жители достаточно адаптировались, чтобы есть и местные ягоды. Им пришлось - сельскохозяйственные земли на планете невозможно было сохранять незагрязненными .

Во всяком случае, так было раньше, напомнила она себе, глядя на кристаллопластовый купол, накрывший весь город и несколько тысяч гектаров еще пустой земли. Люди на Грейсоне жили скорее как в орбитальных комплексах, чем как на поверхности планеты: их дома были наглухо запечатаны, воздух отфильтрован, а вода дистиллирована. Но в Харрингтон-Сити все было не так. Впервые грейсонские архитекторы проектировали город как единое живое целое, где люди могли ходить по улицами без аварийных противогазов. Эта же технология скоро распространится и в сельском хозяйстве.

Проблема производства продуктов питания всегда резко ограничивала рост населения Грейсона. Даже местные уроженцы не могли питаться овощами, выросшими на неочищенной земле, а поддержание сельскохозяйственных земель в обеззараженном состоянии было очень трудоемкой задачей. Поэтому больше двух третей продуктов выращивали в космосе. Орбитальные фермы были намного продуктивнее наземных, но их строительство было чудовищно дорогим, особенно при технологиях, существовавших до заключения Альянса. Традиционно на производство пищи для населения уходило около семидесяти процентов валового национального продукта.

Но вскоре ситуация должна была измениться. Расчеты "Небесных куполов" показывали, что продукты можно производить на фермах под куполами - по сути в огромных теплицах - за две трети стоимости продукта орбитальных ферм и с куда меньшими исходными вложениями.

Результаты - как экономические, так и демографические (в смысле населения, которое можно будет прокормить) - ожидались фантастические. "Небесные купола" не просто могли сделать грейсонские города красивее. Они должны были уничтожить факторы, которые заставляли грейсонцев на протяжении всей их истории поддерживать драконовские меры контроля за населением. И все это сделали возможным новые мантикорские технологии и личная финансовая поддержка Хонор.

При этой мысли она ощутила глубокое удовлетворение и с улыбкой посмотрела на купол. А потом машина еще раз свернула за угол, и улыбка исчезла. Центр имени Джейнис Юнц, расположенный в самом сердце парка имени адмирала Янакова, окружала цепочка демонстрантов. Они стояли там с каменными лицами, игнорируя насмешки собравшихся вокруг жителей поместья. От более агрессивных проявлений недовольства протестующих охранял молчаливый кордон гвардейцев Харрингтон в темно-зеленых кителях и более светлых зеленых брюках. Хонор ощутила гнев сидящего рядом с ней Лафолле. Майор негодовал по поводу обязанности гвардии охранять людей, презиравших его землевладельца, но сама Хонор сумела сохранить спокойное выражение лица. В конце концов, ничего удивительного. В последнее время агитаторы поуспокоились, но она знала, что сегодня они здесь будут.

Хонор вздохнула и напомнила себе, что следует радоваться уменьшению общего числа демонстраций. Пикеты, ежедневно осаждавшие Дворец Харрингтон, в последнюю неделю покинули свои посты. Хонор до сих пор виновато радовалась, вспоминая причину их ухода. Сотня рабочих со стройки "Небесных куполов", похоже, спонтанно устроила контрдемонстрацию. У них просто руки чесались ввязаться в заварушку, так что две группы пикетчиков сначала бурно обменялись мнениями, а потом начали драку. Закончилось это тем, что рабочие погнали своих противников по авеню Курвуазье с очевидно недобрыми намерениями. То же самое случилось и на следующий день, и через день, когда к заварушке присоединились харрингтонцы, не работавшие в "Небесных куполах". К четвертому дню враждебных демонстрантов у ворот не осталось.

Хонор испытала огромное облегчение как от их ухода, так и от безукоризненного нейтралитета полиции Харрингтон-Сити. Она подозревала, что полиция намеренно ждала, пока демонстранты не обратятся в бегство, прежде чем прекратить беспорядки, но было бы куда хуже, если бы Хонор использовала полицейских для подавления инакомыслящих. Кроме того, согласно ее настоятельным указаниям, гвардейцы Хонор в драку вообще не вмешивались, а беспорядки дали ей законный повод не пускать посторонних на сегодняшнюю церемонию.

Но сегодня ожидалось слишком важное и слишком позитивное событие, чтобы ее враги не попытались его испортить, так что они начали скандировать обвинения, как только увидели ее машину. Хонор сжала зубы, разобрав кое-какие слова, но все же сумела сохранить спокойное выражение лица. Наконец машина проехала мимо демонстрантов в ворота Центра, и раздавшиеся приветственные крики заглушили голоса протестующих.

Центр представлял собой небольшой комплекс, включавший в себя павильон Юнц и полдюжины других зданий вокруг небольшого озера. Он был до отказа набит людьми. Над головами летали разноцветные флаги, оркестр заиграл гимн землевладельцев, ряды полицейских - часть их одолжило поместье Мэйхью, чтобы набрать нужное для торжественного события количество, - выстроились вдоль дороги, сдерживая кричащую толпу. Хонор расслабилась, чувствуя, как ее захватывает волна искренне радостных приветствий. Она взмахнула рукой в ответ, а Нимиц привстал у нее на коленях. Энтузиазм приветствий удвоился, и кот остался весьма доволен собой. Она рассмеялась, увидев, что он высунул мордочку из окна и подергивает усами, глядя на своих поклонников.

Машина остановилась у платформы, которую бригада рабочих построила перед павильоном Юнц. Ряды временных сидений перед платформой были забиты до отказа. Хонор выбралась наружу, в вихрь музыки и криков, а двойная шеренга гвардейцев вытянулась по стойке "смирно".

Хонор покраснела. Она никак не могла привыкнуть к тому, что властвует над этими людьми, и каждый раз подавляла в себе желание объяснить, что они перепутали ее с кем-то по-настоящему важным.

Она посадила Нимица на плечо, а навстречу ей с приветствием вышел Говард Клинкскейлс. Плотный седовласый регент оперся на жезл с серебряным навершием, символизирующий его должность, и поклонился. Протянув ей руку, он повел ее между рядами гвардейцев. Оркестр рассчитал точно и закончил гимн землевладельцев как раз тогда, когда она вступила на платформу. Приветствия сменились тишиной. Хонор отпустила руку Клинкскейлса и прошла к покрытой флагом трибуне.

Там ее ждал еще один седоволосый человек, хрупкий от старости, не смягченной пролонгом, и одетый сплошь в черное, кроме старинного белого воротничка священника. Она присела перед ним в недавно разученном реверансе, и преподобный Джулиус Хэнкс, духовный глава Церкви Освобожденного Человечества, с улыбкой протянул ей руку. Потом повернулся к толпе и откашлялся, а Хонор заняла место рядом с ним.