Чтение 2–й страницы книги ~Изуверский интернат~

- Я - Вайолет Бодлер,- сказала Вайолет Бодлер, - это мой брат Клаус и наша младшая, Солнышко.

- Приятно познакомиться, - сказал мальчик. - Меня зовут Дункан Квегмайр, а это моя сестра Айседора. А девочку, которая на вас кричала, как ни странно, зовут Кармелита Спатс.

- Кажется, она не слишком приятная, - заметил Клаус.

- Это слишком мягко сказано, - вступила в разговор Айседора. - Кармелита Спатс грубая, грязная и агрессивная, и чем меньше вы будете с ней общаться, тем лучше для вас.

'Кармелиты - католический монашеский орден, основанный крестоносцами в XII веке в Палестине на горе Кармель.

- Прочти Бодлерам стихи, которые ты про нее написала, - посоветовал Дункан.

- Ты пишешь стихи? - спросил Клаус. Он много чего прочел про поэтов, но никогда их не встречал.

- Так, немного, - скромно ответила Айседора. - Я записываю их в записную книжку. У меня это потребность.

- Сафо! - выкрикнула Солнышко, что означало нечто вроде: "Я с удовольствием послушаю твои стихи!"

Клаус объяснил Квегмайрам, что имеет в виду Солнышко, Айседора улыбнулась и раскрыла книжечку.

- Стихи очень короткие, - пояснила она. - Всего две рифмованные строки.

- Двустишие, - вставил Клаус. - Я вычитал это слово в одной литературоведческой книге.

- Да, я знаю, - отозвалась Айседора и прочла стихи, пригнувшись над столом, чтобы не услышала Кармелита Спатс:

Летучих мышей наглотаться досыта Приятней, чем час провести с Кармелитой! Бодлеры захихикали, но тут же прикрыли рот рукой, чтобы никто не подумал, что они смеются над Кармелитой.

- Здорово, - похвалил Клаус. - Мне очень понравилось про летучих мышей.

- Спасибо, - поблагодарила Айседора.- Мне бы хотелось почитать литературоведческую книгу, про которую ты говорил. Ты мне дашь ее ненадолго?

Клаус опустил голову.

- Нет, - сказал он. - Книга принадлежала моему отцу и сгорела во время пожара.

Квегмайры переглянулись, глаза их раскрылись еще шире.

- Мне очень жаль это слышать, - сказал Дункан. - Мы с сестрой пережили страшный пожар и знаем, что это такое. А ваш отец тоже погиб в пожаре?

- Да, - ответил Клаус, - и мама тоже.

Айседора отложила вилку и, потянувшись через стол, похлопала Клауса по руке. При обычных обстоятельствах это смутило бы Клауса, но сейчас этот жест показался ему совершенно естественным.

- Очень сочувствую вам, - сказала Айседора.- Наши родители тоже погибли во время пожара. Ужасно, их так не хватает, правда?

- Блони. - Солнышко кивнула.

- Долгое время я боялся любого огня, - добавил Дункан. - Я даже на плиту не мог смотреть.

Вайолет улыбнулась:

- Мы жили некоторое время у одной женщины, Тети Жозефины, она тоже боялась плиты. Боялась, что плита взорвется.

- Взорвется! - поразился Дункан. - Даже я этого не боялся. А почему вы сейчас не живете с нею?

Наступила очередь Вайолет потупить взгляд и очередь Дункана потянуться через стол и взять ее за руку.

- Она тоже умерла, - ответила Вайолет. - По правде говоря, Дункан, в нашей жизни уже довольно давно все идет шиворот-навыворот.

- Мне жаль это слышать, - отозвался Дункан. - Хотелось бы сказать, что здесь ваши дела пойдут лучше. Но если учесть завуча Ниро и его игру на скрипке, Кармелиту Спатс с ее дразнилками и отвратительную Сиротскую лачугу, то Пруфрокская подготовительная школа место довольно скверное.

- По-моему, "Сиротская лачуга" - звучит ужасно, - заметил Клаус. - Там и без того плохо, а еще такое обидное название.

- С сожалением должна сказать, - проговорила Айседора, - этим мы обязаны Кармелите. Нам с Дунканом пришлось там жить три семестра, потому что у нас не было ни родителей, ни опекуна, чтобы подписать письменное разрешение.

- То же самое и с нами! - воскликнула Вайолет. - А когда мы попросили Ниро сделать исключение...

- ...Он ответил, что ему некогда, он упражняется на скрипке, - закончила Айседора, качнув головой. - Он всегда так говорит. Ну, в общем, Кармелита прозвала лачугу Сиротской, когда там жили мы, и, похоже, она и дальше будет ее так называть.

- Ладно. - Вайолет вздохнула. - Как называет Кармелита лачугу - это полбеды. А вот как вы боролись с крабами, когда жили там?

Дункан отпустил ее руку и достал из кармана записную книжку.

- Я делаю заметки, - пояснил он. - Собираюсь стать газетным репортером, когда вырасту, и считаю, что стоит начать практиковаться уже сейчас. Вот, пожалуйста: "Заметки о крабах". Понимаете, они боятся громких звуков, поэтому у меня тут список способов, которыми мы их отпугивали.

- Боятся громких звуков, - повторила Вайолет и подвязала волосы лентой, чтобы не лезли в глаза.

- Когда она вот так завязывает волосы, - объяснил Клаус Квегмайрам, - значит, она обдумывает изобретение. Вайолет у нас настоящий изобретатель.

- Как насчет шумных башмаков? - внезапно сказала Вайолет. - Что если взять кусочки металла и приклеить их к подошвам? Когда мы будем ходить по полу, башмаки будут громко стучать и крабы разбегутся.

- Шумные башмаки! - воскликнул Дункан. - А мы с Айседорой столько прожили в Сиротской лачуге и не додумались до них! - Он достал из кармана книжечку и записал: "Шумные башмаки".- Если хотите справиться со светло-коричневой дрянью на потолке, то у меня есть список книг о плесени, которые можно взять в школьной библиотеке.

- Затвал! - радостно крикнула Солнышко.

- "Нам очень хочется побывать в библиотеке", - перевела Вайолет. - Какая удача, что мы с вами, двойняшками, познакомились.

Лица у Дункана и Айседоры вдруг вытянулись, то есть это не значит, что их лица стали длиннее, а просто на них появилось печальное выражение.

- Что случилось? - спросил Клаус. - Мы сказали что-то обидное?

- Двойняшки, - ответил Дункан таким тихим голосом, что Бодлеры еле расслышали.

- Но ведь вы двойняшки, верно? - смущенно сказала Вайолет. - Вы совсем одинаковые.

- Мы - тройняшки,- грустно ответила Айседора.

- Я что-то запуталась, - проговорила Вайолет.- Ведь тройняшки, это когда одновременно рождаются трое, так?

- Нас и родилось трое, - сказала Айседора, - но наш брат Куигли умер во время пожара, тогда же, когда и родители.

- Как грустно, - сказал Клаус. - Пожалуйста, простите, что мы назвали вас двойняшками. Мы не хотели оскорбить память Куигли.

- Конечно, не хотели, - со слабой улыбкой проговорил Дункан. - Откуда вам было знать. Давайте, если вы кончили есть лазанью, мы вам покажем библиотеку.

- И может, нам удастся найти какие-нибудь железки для шумных башмаков, - добавила Айседора.

Бодлеровские сироты улыбнулись, и все пятеро отнесли на место свои подносы и вышли из столовой. Библиотека оказалась очень приятным местом, и не только удобные кресла, высокие деревянные полки и тишина, соблюдаемая читателями, доставили Бодлерам радость. Бесполезно было бы описывать подробно бронзовые лампы в форме разных рыб или пробегавшую по ярко-синим занавескам на окнах рябь, когда их колыхал ветерок. Все это было прекрасно, но не из-за этого улыбались трое Бодлеров, и тройняшки Квегмайры тоже улыбались, и хотя я не так хорошо изучил историю их жизни, как бодлеровскую, я могу достаточно определенно предположить, что Квегмайры улыбались по той же причине.

Большое утешение, когда в тяжелое, полное страхов время вдруг обретаешь надежных друзей. Именно это чувство испытывали все пятеро, когда Квегмайры водили Бодлеров по библиотеке. В обществе друзей мир становится более уютным и менее гнусным, чем он есть на самом деле, тем более если у этих друзей есть общий с вами жизненный опыт, то есть в данном случае, если близкие у них тоже погибли во время пожара и они тоже жили в Сиротской лачуге. Дункан и Айседора тихонько рассказывали Вайолет, Клаусу и Солнышку, как устроена библиотека, и постепенно неприятности, связанные с условиями их новой жизни, отступали все дальше, а к тому времени как Дункан с Айседорой начали перечислять свои любимые книги, советуя их прочитать, Бодлерам и вовсе показалось, что их неприятности подходят к концу. Они, конечно, ошибались, но в данный момент это не имело значения. Бодлеровские сироты нашли себе друзей, и сейчас, когда они стояли с квегмайрскими тройняшками в читальном зале, мир казался им более уютным и безопасным, каким давно-давно не был.

Глава четвёртая

Если вы в последнее время заходили в какой-нибудь музей посмотреть новую выставку живописи или спрятаться от полиции, то, может быть, заметили там род картин, называемый триптих. Триптих состоит из трех картин, и на каждой нарисовано разное. Мой друг профессор Рид, например, написал для меня триптих: на одной доске он изобразил пожар, на другой пишущую машинку, а на третьей - красивое и умное женское лицо. Триптих называется "Что случилось с Беатрис", и, глядя на него, я не могу удержаться от слез.

Я писатель, а не художник, но если бы я попытался нарисовать триптих под названием "Злополучная жизнь бодлеровских сирот в Пруфрокской школе", я бы изобразил на одной доске мистера Ремору, на другой - миссис Басс, а на третьей коробку со скобками для пробивания бумаг, и в результате мне стало бы так грустно, что, глядя целыми днями то на триптих Беатрис, то на бодлеровский триптих, я бы плакал не переставая.

Мистер Ремора, учитель в классе у Вайолет, был так страшен, что Вайолет предпочла бы оставаться все утро в Сиротской лачуге и есть с завязанными сзади руками, только бы не спешить в комнату номер один и не учиться у такого отталкивающего человека. У мистера Реморы были густые черные усы, как будто ему под нос прилепили отрубленный большой палец гориллы, к тому же мистер Ремора беспрерывно жевал бананы. Банан весьма вкусный фрукт и содержит много калия, но, наблюдая, как учитель запихивает в рот банан за бананом, роняет на пол кожуру и размазывает мякоть по усам и подбородку, Вайолет возненавидела бананы. Между жевками мистер Ремора рассказывал всякие истории, а дети записывали их в записные книжки и время от времени сдавали тесты. Рассказы были очень короткие и сыпались как из рога изобилия, причем на все мыслимые темы. "Однажды я пошел в магазин за коробкой молока, - рассказывал он, жуя банан, - потом вернулся домой, налил молока в стакан и выпил. Потом стал смотреть телевизор. Конец". Или: "Как-то в середине дня человек по имени Эдвард сел в зеленый пикап и поехал на ферму. На ферме держали гусей и коров. Конец". Мистер Ремора рассказывал историю за историей и ел банан за бананом, и Вайолет все труднее было слушать. Чтобы совсем не соскучиться, Дункан садился с ней рядом и в особенно невыносимые дни они обменивались записками. Но что ухудшало положение, так это Кармелита Спатс, которая сидела прямо за Вайолет и каждые несколько минут пригибалась вперед и тыкала Вайолет в спину прутом, подобранным на лужайке.

- Сирота, - шипела она и тыкала Вайолет в спину, и Вайолет отвлекалась и забывала записать какие-то детали последнего из рассказов мистера Реморы.

По другую сторону коридора в комнате номер два Клаусу преподавала учительница миссис Басс. Ее черные волосы были такими длинными и спутанными, что она тоже смахивала на гориллу. Учительница она была слабая, что в данном случае означает не то, что у нее "слабо развиты мышцы", а то, что она "помешана на метрической системе". Метрической, как вы, возможно, знаете, называется система, с помощью которой большая часть человечества производит измерения. Так же как никому не возбраняется съесть пару бананов, так никому не возбраняется заниматься измерениями. Клаус вспоминал, как лет в восемь, соскучившись сидеть дома в дождливый день, он измерил ширину всех дверей в бодлеровском доме. Но миссис Басс независимо от погоды хотела одного: измерять все подряд и записывать цифры на доске. Каждое утро она входила в класс номер два с сумкой, полной самых заурядных предметов: сковородка, рамка для картины, кошачий скелет - и клала по одному предмету на парту каждому ученику. "Измеряйте!" - кричала миссис Басс, и все доставали линейки и принимались измерять, что кому досталось. Потом они выкрикивали каждый свою цифру, и миссис Басс записывала их на доске, а затем по ее команде учащиеся менялись предметами. Класс занимался этим все утро, и глаза у Клауса постепенно стекленели, что в данном случае означает "слегка ныли от скуки". По другую сторону комнаты глаза у Айседоры Квегмайр тоже постепенно стекленели, и порой они с Клаусом смотрели друг на друга и высовывали язык, вероятно желая сказать: "Миссис Басс жуткая зануда, правда?"

Солнышку, однако, вместо школы приходилось идти на работу в административное здание, и, должен сказать, ее положение из всех троих было, пожалуй, наихудшее. Как секретарю завуча Ниро ей надлежало выполнять многочисленные обязанности, которые просто не под силу маленькому ребенку. Например, она должна была отвечать на телефонные звонки, но не все люди, звонившие завучу Ниро, понимали, что "Зелтепия!" - Солнышкин способ сказать: "Доброе утро, вы звоните в офис завуча Ниро, чем могу помочь?" Уже на второй день Ниро взбеленился оттого, что Солнышко привела в замешательство кучу его деловых знакомых. На Солнышке также лежала обязанность печатать на машинке, пробивать скобками разные бумаги и отправлять почтой письма завуча Ниро, то есть она должна была уметь пользоваться пишущей машинкой, степлерами и марками, хотя все это предназначено для использования взрослыми. В отличие от многих малышей Солнышко имела некоторый опыт по части тяжелой работы, как-никак вместе со своими старшими она трудилась на лесопилке "Счастливые запахи". Но теперешние орудия производства совершенно не соответствовали ее крохотным пальчикам. Ей с трудом удавалось нажать клавиши машинки, а когда удавалось, все равно она не знала, как пишется большинство слов, которые диктовал ей Ниро. Она никогда прежде не пользовалась степлером, то есть машинкой, скрепляющей бумаги скобками, поэтому иногда она нечаянно прокалывала себе пальцы, и они потом болели. А порой марка приклеивалась у нее к языку и никак не отлипала.

В большинстве школ, даже в самых плохих, учащиеся имеют возможность восстановить силы в конце недели, в так называемый уикенд, когда можно отдохнуть и поиграть, а не только сидеть на несносных уроках. Бодлеровские сироты с нетерпением ждали случая сделать перерыв в созерцании бананов, линеек и секретарских принадлежностей. И они очень огорчились, когда в пятницу Квегмайры сообщили, что в Пруфрокской подготовительной школе уикенда не бывает, а суббота и воскресенье, вероятно в соответствии с девизом школы, дни обычных школьных занятий. Хотя, в сущности, смысла в этом было мало: помнить, что вы умрете, одинаково легко и когда отдыхаешь, и когда сидишь на уроках. Но уж так здесь повелось, и Бодлеры скоро стали путаться в днях недели, настолько однообразен был распорядок дня. Поэтому, уж извините, не могу сказать, в какой день недели Солнышко заметила, что запас скобок на исходе, однако могу сказать, какова была реакция Ниро: поскольку на обучение секретарским навыкам у нее ушло слишком много времени, он не станет покупать новые скобки, когда они кончатся. Солнышко сама должна изготовить их из тоненьких металлических проволочек, хранящихся у него в ящике стола.

- Какая нелепость! - воскликнула Вайолет, услышав от Солнышка о требовании Ниро.

Обед уже кончился, и Бодлеры вместе с Квегмайрами обрызгивали солью потолок в Сиротской лачуге. Вайолет раздобыла несколько обрезков металла позади столовой и сделала пять пар шумных башмаков: три для Бодлеров и две для Квегмайров, чтобы их тоже не беспокоили крабы, когда они будут навещать Сиротскую лачугу. Однако проблема светло-коричневой капающей плесени еще не была решена. С помощью Дункана Клаус нашел в библиотеке книгу о разных видах плесени и вычитал, что от соли именно этот вид сморщивается и засыхает. Квегмайры отвлекли работников столовой, уронив свои подносы на пол, и пока Ниро орал на них, ругая за устроенный кавардак, Бодлеры сунули себе в карман каждый по солонке с дырочками. Сейчас, во время короткой послеобеденной передышки, все пятеро, сидя на кипах сена, старались забросать снизу вверх плесень солью и обсуждали прошедший день.

- В самом деле возмутительно, - поддержал Клаус сестру. - И без того нелепость, что Солнышко работает секретаршей, но еще и делать самой скобки!.. С большей несправедливостью я в жизни не сталкивался!

- По-моему, скобки делаются на фабриках, - заметил Дункан, листая свою зеленую книжку в поисках записей на этот счет. - Не думаю, чтобы начиная с пятнадцатого века люди делали скобки для скрепления бумаг вручную.

- Если б ты сумела утащить несколько металлических проволочек, Солнышко, - сказала Айседора, - мы все помогли бы тебе делать скобки в послеобеденное время. Впятером хлопот будет меньше. Кстати, о хлопотах. Я сейчас тружусь над стихотворением про Графа Олафа, но пока мне как-то не хватает страшных слов для его описания.

- И наверное, трудно подобрать рифму к слову Олаф, - предположила Вайолет.

- Нелегко, - подтвердила Айседора. - Пока я придумала только "пилав", это такая еда из риса. Да и то рифма не совсем полная.

- Может, когда-нибудь тебе удастся напечатать стихи про Графа Олафа, - сказал Клаус,- и тогда все узнают, какое он чудовище.

- А я напишу про него статью в газете, - вызвался Дункан.

- Думаю, я сумею соорудить печатный станок, - сказала Вайолет. - Может быть, позже, когда достигну совершеннолетия, я смогу использовать часть бодлеровского состояния для покупки нужных материалов.

- Мы и книги сможем печатать? - оживился Клаус.

Вайолет улыбнулась. Она знала, что брат уже представляет себе, как напечатает целую библиотеку книг.

- И книги, - ответила она.

- Бодлеровское состояние? - переспросил Дункан. - Значит, ваши родители тоже оставили вам наследство? Нашим родителям принадлежали знаменитые квегмайрские сапфиры, и они уцелели при пожаре. Когда мы достигнем совершеннолетия, драгоценные камни будут принадлежать нам. И мы все вместе откроем печатное дело.

- Замечательная идея! - воскликнула Вайолет. - Мы назовем его Объединенное акционерное общество Квегмайр-Бодлер.

- Мы назовем его Объединенное акционерное общество Квегмайр-Бодлер!

Издевательский голос завуча Ниро раздался так неожиданно, что дети растерялись и выронили солонки на пол. В одно мгновение крошечные крабы подобрали их и утащили, так что Ниро не успел ничего заметить.

- К сожалению, должен прервать ваше важное деловое собрание, - проговорил Ниро, хотя дети видели, что он ни капли не сожалеет. - Приехал новый учитель гимнастики и хотел бы познакомиться с сиротской командой до начала моего концерта. Оказывается, сироты отличаются особо удачным строением костей или что-то в этом духе. Так вы, кажется, выразились, Учитель Чингиз?

- Именно так, - отозвался высокий тощий мужчина, входя в лачугу, чтобы представиться детям. Он был в спортивных брюках и свитере, какие носят учителя гимнастики. На ногах - дорогого вида высокие кроссовки, на шее болтался блестящий серебряный свисток. Голову обертывал кусок ткани, заколотый спереди сверкающим красным драгоценным камнем. Такие головные уборы именуются тюрбаном, и некоторые носят их по религиозным мотивам. Но Вайолет, Клаус и Солнышко с одного взгляда поняли, что этот человек носит тюрбан по совершенно иной причине.

- Именно так, - повторил он. - У всех сирот ноги удивительно подходят для бега, мне не терпелось посмотреть, что за образчики ждут меня в этой лачуге.

- Дети, - приказал Ниро, - встаньте и поздоровайтесь с Учителем Чингизом.

- Здравствуйте, Учитель Чингиз, - сказал Дункан.

- Здравствуйте, Учитель Чингиз, - сказала Айседора.

Тройняшки Квегмайры пожали костлявую руку Учителю Чингизу, а затем со смущенным видом обернулись к Бодлерам. Их явно удивило, что те по-прежнему сидят на сене и во все глаза смотрят на Учителя Чингиза, вместо того чтобы выполнить команду завуча Ниро. Но будь я тогда в Сиротской лачуге, я бы наверняка не удивился, и, готов поспорить на мой удостоенный премии триптих "Что случилось с Беатрис", вы бы тоже не удивились. Потому что, вероятно, как и Бодлеры, уже догадались, почему человек, называющий себя Учитель Чингиз, носит тюрбан. Тюрбан закрывает волосы, что сильно меняет облик, а если к тому же надвинуть тюрбан пониже, на лоб, как сделал новый учитель, то складки ткани закроют даже брови, а в данном случае - бровь. Но тюрбан не может скрыть блестящих-блестящих глаз или их алчного зловещего выражения, с каким мужчина в тюрбане смотрел на троих, в сущности, беспомощных детей.

То, что называющий себя Учителем Чингизом человек сказал про ноги сирот - будто они на редкость хорошо приспособлены для бега,- естественно, полная чепуха. Но в тот момент, когда Бодлеры глядели вверх на нового учителя гимнастики, им очень хотелось, чтобы это не было чепухой. Видя устремленные на них блестящие-блестящие глаза, бодлеровские сироты больше всего на свете хотели, чтобы ноги унесли их далеко-далеко от этого человека, который на самом деле был Граф Олаф.

Глава пятая

Слово "копировать" совсем не такое простое, как кажется. Оно необязательно значит, что вы собственноручно снимаете копию с чьей-то картины или подражаете для смеха походке своего профессора. "Копировать" - значит делать то, что до вас только что сделал другой, то есть следовать его примеру. Если, скажем, все ваши приятели решили спрыгнуть с моста в реку или океан, а вы прыгаете в ледяную воду следом за ними, вы их копируете. И можно понять, почему копировать небезопасно: можно ведь и утонуть только из-за того, что кому-то до вас пришла в голову такая идея.

Вот почему, когда Вайолет вдруг встала и сказала: "Здравствуйте, Учитель Чингиз", Клаусу и Солнышку ужасно не захотелось копировать ее. Младшим Бодлерам казалось непостижимым, чтобы старшая сестра не узнала Графа Олафа, не вскочила на ноги и не открыла немедленно глаза завучу Ниро на происходящее. Клаус и Солнышко даже на миг вообразили, что Вайолет загипнотизировали, как было с Клаусом, когда они жили в Полтривилле. Но глаза у Вайолет оставались нормальными, нисколько не расширились и "Здравствуйте, Учитель Чингиз" она произнесла совсем не тем тусклым голосом, каким говорил загипнотизированный Клаус. И все-таки хоть младшие Бодлеры и недоумевали, они полностью доверяли своей сестре. Ей удалось избежать брака с Графом Олафом, когда он казался неминуемым (в данном случае это означало "сулил жизнь, полную ужаса и горя"). Она, когда срочно понадобилось, изобрела отмычку, а также благодаря ее изобретательскому таланту дети спаслись от очень голодных пиявок. Вот почему Клаус и Солнышко, хотя и не понимали поведения старшей сестры, все равно верили, что у нее имеется веская причина вежливо поздороваться с Графом Олафом, а не разоблачить его на месте. Поэтому, чуть помедлив, они "скопировали" ее, иначе говоря, последовали ее примеру.

- Здравствуйте, Учитель Чингиз, - сказал Клаус.

- Джифидио! - выкрикнула Солнышко.

- Приятно с вами познакомиться. - И Учитель Чингиз ухмыльнулся. Бодлеры поняли, что он воображает, будто перехитрил их, и очень доволен собой.

- Ну, как по-вашему, Учитель Чингиз? - осведомился Ниро. - Имеет кто-нибудь из этих сирот ноги, какие вы ищете?

Учитель Чингиз почесал тюрбан и посмотрел с высоты своего роста на детей с таким хищным выражением, будто перед ним стоял ряд вкусных блюд в салат-баре, а не пятеро сирот.

- О да, - сказал он скрипучим голосом, который до сих пор слышался Бодлерам в кошмарных снах. Костлявым пальцем он показал сперва на Вайолет, потом на Клауса и под конец на Солнышко. - Вот эти трое подходят мне как нельзя лучше. А эти двойняшки мне ни к чему.

- Мне тоже. - Ниро даже не удосужился упомянуть, что Квегмайры тройняшки. Затем он посмотрел на часы. - Так, пора на концерт. Все идите за мной в зал, если только у вас нет желания купить мне кулек карамелей.

Бодлеровские сироты надеялись, что им никогда не придется покупать какие бы то ни было подарки своему завучу, а уж тем более карамели, которые они и сами любили и не ели давным-давно. Поэтому они пошли за Ниро через лужайку в большой зал. Квегмайры последовали их примеру и по дороге, задрав головы, разглядывали похожие на надгробия здания, которые при лунном свете выглядели еще более зловещими. - Сегодня, - объявил Ниро, - я буду играть скрипичную сонату моего сочинения. Она продолжается не больше получаса, но я сыграю ее двенадцать раз подряд.

- Прекрасно, - одобрил Учитель Чингиз. - Осмелюсь признаться, завуч Ниро, я большой поклонник вашей музыки. Ваши концерты - одна из главных причин, почему мне захотелось работать в Пруфрокской подготовительной.

- Что ж, очень приятно это слышать, - проговорил Ниро. - Не много найдется людей, которые ценят мой талант.

- Я вас понимаю, - подхватил Учитель Чингиз. - Вот я, например, лучший учитель гимнастики в мире, и тем не менее в мою честь не устроили ни одного парада.

- Безобразие. - Ниро покачал головой.

Бодлеры и Квегмайры, шедшие позади взрослых, переглянулись: все эти хвастливые речи вызывали у них отвращение, но они не смели и словом обменяться, пока не добрались до зала и не сели как можно дальше от Кармелиты Спатс и ее противных друзей.

Имеется одно, и только одно преимущество у тех, кто, не умея играть на скрипке, упорно продолжает это делать. Оно состоит в том, что они зачастую играют очень громко и не слышат, как переговариваются слушатели. Конечно, весьма невежливо разговаривать во время концерта, но если игра бездарная, исполнитель никуда не годится, а концерт длится шесть часов, невежливость простительна. Так было и в тот вечер, когда завуч Ниро вышел на сцену и после короткой вступительной хвастливой речи заиграл свою сонату.

Когда слушаешь классическое музыкальное произведение, бывает забавно разгадывать, что вдохновляло композитора написать то или иное сочинение. Иногда композитор вдохновляется природой, и тогда в своей симфонии он подражает трелям птиц и шелесту деревьев. В других случаях композитора вдохновляет город, и тогда сочинение подражает звукам городского транспорта и людским шагам и голосам. Сочиняя же свою сонату, Ниро, очевидно, вспоминал, как при нем кто-то мучил кошку: музыка была громкой и визгливой, что позволяло разговаривать во время ее исполнения. Пока Ниро пиликал на скрипке, ученики Пруфрокской подготовительной школы начали переговариваться между собой. Бодлеры заметили даже, что мистер Ремора и миссис Басс, которым полагалось следить, кто из учеников должен купить для Ниро кулек карамелей, хихикают в заднем ряду и делят банан на двоих. Только Учитель Чингиз, сидевший в середине переднего ряда, казалось, внимательно слушал.

- От нашего нового учителя гимнастики мурашки по коже бегают, - заметила Айседора.

- Уж это точно, - согласился Дункан. - Наверное, из-за его вороватого взгляда.

- Вороватый взгляд у него потому, - Вайолет и сама бросила вокруг вороватый взгляд, желая удостовериться, что Учитель Чингиз не слышит, - потому, что на самом деле он не Учитель Чингиз. И он вообще не учитель гимнастики. Он - замаскированный Граф Олаф.

- Я знал, что ты его узнала, - обрадовался Клаус.

- Граф Олаф?! - воскликнул Дункан. - Какой ужас! Как он напал на ваш след?

- Стьюк,- мрачно заявила Солнышко.

- Сестра хочет сказать что-то вроде: "Он нас везде находит", - разъяснила Вайолет. - Она права. Но не важно, как он нас разыскал. Главное - он здесь, и несомненно у него уже готов новый план, как украсть наше наследство.

- А почему ты сделала вид, что не узнала его? - спросил Клаус.

- Да, - подтвердила Айседора. - Если бы ты сказала завучу Ниро, что Чингиз на самом деле Граф Олаф, Ниро прогнал бы этого кексолиза, извини за грубое слово.

Вайолет покачала головой в знак того, что не согласна с Айседорой, но ничего не имеет против слова "кексолиз".

- Нет, Олаф слишком хитер, - возразила она. - Я знала: если я попытаюсь сообщить Ниро, что он не учитель гимнастики, он все равно сумеет выкрутиться, как в случае с Тетей Жозефиной, и с Дядей Монти, и с остальными.

- Верное рассуждение, - согласился Клаус. - Плюс если Олаф подумает, что одурачил нас, больше останется времени, чтобы раскусить его замыслы.

- Лерт! - дополнила Солнышко.

- Сестра имеет в виду, что мы за это время успеем осмотреться - нет ли тут его помощников, - перевела Вайолет. - Очень

правильная мысль, Солнышко. Я об этом не подумала.

- У Графа Олафа есть помощники? - возмутилась Айседора. - Несправедливо, чтобы такой плохой человек имел помощников.

- И помощники не лучше, чем он сам, - добавил Клаус. - Среди них две женщины с напудренными лицами, они заставляли нас участвовать в олафовском спектакле. Потом тип с крюками вместо рук, он помог Олафу убить Дядю Монти.

- И, кроме того, не забудь, лысый, он помыкал нами на лесопилке, - напомнила Вайолет.

- Эгину! - Солнышко хотела сказать что-то вроде: "А еще помощник - не то мужчина, не то женщина". - Что значит "эгину"? - Дункан достал записную книжку. - Я хочу записать все подробности, относящиеся к Олафу и его труппе.

- Зачем? - спросила Вайолет.

- Зачем? - переспросила Айседора. - Мы собираемся вам помочь, вот зачем! Неужели вы думаете, мы будем сидеть сложа руки и смотреть, как вы пытаетесь избежать его когтей?

- Граф Олаф очень опасен, - предупредил Клаус. - Если вы попробуете нам помочь, вы подвергнете свою жизнь опасности.

- Ну и что? - заявил Дункан, хотя, с сожалением должен сказать, Квегмайрам как раз следовало бояться, и еще как бояться. Дункан с Айседорой вели себя очень храбро и жаждали помочь бодлеровским сиротам. Но храбрость часто обходится дорого, и за нее приходится платить. Речь идет, разумеется, не о каких-нибудь пяти долларах. Речь идет о гораздо, гораздо более высокой цене, такой страшной, что я даже не хочу сейчас об этом говорить, а хочу вернуться к описываемой сцене.

- Не беспокойтесь, - сказал Дункан. - Сейчас нам нужно выработать план. Мы должны доказать завучу Ниро, что Учитель Чингиз на самом деле Граф Олаф. Как нам это сделать?

- У Ниро есть компьютер, - задумчиво произнесла Вайолет. - Ниро показывал нам на экране небольшое изображение Олафа, помните?

- Да. - Клаус покачал головой. - Он сказал нам, что усовершенствованная компьютерная система не допустит сюда Олафа. Вот вам и компьютер.

Солнышко закивала в знак согласия. Вайолет подняла ее и посадила к себе на колени. Ниро дошел до особенно визгливой части сонаты, и детям пришлось пригнуться друг к другу поближе, чтобы продолжать разговор.

- Если пойти к Ниро прямо с утра,- сказала Вайолет, - мы успеем поговорить с ним наедине, без Олафа. Мы попросим его заглянуть в компьютер. Нас Ниро может не послушать, но компьютер-то должен хотя бы убедить его проверить личность Учителя Чингиза.

- Может, Ниро заставит Олафа снять тюрбан, - предположила Айседора, - и тогда обнаружится одна-единственная бровь.

- Или снять дорогие кроссовки, - добавил Клаус, - и тогда обнаружится татуировка.

- Но если вы поговорите с Ниро, - заметил Дункан, - Учитель Чингиз будет знать, что вы его подозреваете.

- Да, и поэтому нам надо быть сверхосторожными, - сказала Вайолет. - Необходимо, чтобы Ниро узнал про Олафа, но Олаф не узнал про нас.

- А пока, - заявил Дункан, - мы с Айседорой проведем свое расследование. Может, нам удастся обнаружить кого-то из олафовских помощников, которых вы описали.

- Это очень бы пригодилось, - одобрила Вайолет, - но только если вы твердо уверены, что хотите нам помочь.

- Не будем больше об этом говорить. - И Дункан похлопал Вайолет по руке. И больше они об этом не говорили. Они не говорили о Графе Олафе в продолжение всей сонаты Ниро, и потом, когда он играл ее во второй раз, и в третий, и в четвертый, и в пятый, и даже в шестой, и тем временем стало совсем-совсем поздно.

А бодлеровские сироты и тройняшки Квегмайры просто сидели и наслаждались теплом дружеского общения. У слов этих много смыслов, но все имеют отношение к счастью. Хотя, казалось бы, трудно быть счастливым, когда слушаешь жуткую сонату, вновь и вновь исполняемую человеком, который не умеет играть на скрипке, когда находишься в жутком интернате, а неподалеку сидит злодей, без сомнения замышляющий что-то злодейское. Но счастливые моменты в жизни Бодлеров случались редко и к тому же неожиданно, и дети научились ценить это. Дункан не снимал своей руки с руки Вайолет и рассказывал ей о невыносимых концертах, на которых бывал когда-то, при жизни родителей, и Вайолет была счастлива, слушая его рассказы. Айседора начала сочинять стихотворение про библиотеку и показала Клаусу то, что успела записать в свою черную книжку, и Клаус был счастлив внести кое-какие поправки. А Солнышко, прикорнув на коленях у Вайолет, кусала подлокотник кресла и была счастлива оттого, что кусает что-то по-настоящему твердое.

Не сомневаюсь, вы и сами догадываетесь, без моего предупреждения, что у Бодлеров скоро все пойдет еще гораздо хуже, но я хочу закончить эту главу в момент дружеского общения и не стану забегать вперед, к неприятным событиям следующего утра, или к дальнейшим тяжким испытаниям, или к ужасному преступлению, знаменующему конец пребывания Бодлеров в Пруфрокской подготовительной школе. Разумеется, впоследствии все это будет иметь место, и не к чему притворяться, будто этого не случилось. Но давайте на минутку забудем об отвратительной сонате, о кошмарных учителях, о противных учениках, любящих дразниться, и о еще более злосчастных событиях, которые скоро произойдут. Насладимся этим кратким мгновением душевного тепла, испытываемого Бодлерами от дружеского общения с тройняшками Квегмайрами, а что касается Солнышка - от общения с подлокотником. Давайте насладимся в конце этой главы последним счастливым моментом, какой еще очень, очень нескоро выдастся всем этим детям.

Глава шестая