Чтение 2–й страницы книги ~Хроники смутного времени~

Тишина. Милиционер выжидательно вытягивает короткую шею - ответа нет.

- Поймите, одно дело - если вы выйдете сами, другое - если вас выволокут насильно! Это же верная психушка с принудительным кормлением!

Ответа нет. Милиционер оборачивается к сотрудникам института:

- Топор принесли?

- Не нашли топора, - отвечает пожилой сотрудник, явный институтский завхоз. - Лом вон притащили... в углу стоит...

Марина подходит к двери.

- А это еще кто?.. - милиционер заступает ей дорогу, пихает в плечо. Марина едва не падает. Врач, казалось бы, и не смотревший в их сторону, поддерживает ее под локоть.

- Пустите меня, - говорит Марина. - Я попробую его... уговорить.

- Это из ваших, что ли? - оборачивается лейтенант к сотрудникам. Те хитро переглядываются и перешептываются, потом долговязый говорит:

- Да-да, из наших.

Грузный милиционер, совсем неповоротливый в шинели и портупее, неловко уступает Марине место у запертой двери.

- Ну, попробуйте... - с сомнением говорит он.

- Владик! - почти не повышая голоса, говорит Марина, нагнувшись к замочной скважине. - Это я, ты узнаешь голос? Узнаешь? Это я!

Пауза. Милиционер безнадежно мотает головой. Врач прикуривает сигарету от сигареты, все так же пусто глядя перед собой.

- Марина? - доносится голос изнутри.

- Да, Владенька, да! - просияв, кричит Марина. Милиционер с явным облегчением вытирает пот со лба и смотрит на Марину почти благодарно. - Открой мне, пожалуйста. Надо поговорить. А кричать при них при всех мне не хочется, ты же понимаешь!

Пауза.

- Они ввалятся вместе с тобой, - доносится изнутри.

Марина резко оборачивается к стоящим позади нее. Глаза у нее горят, волосы всплескивают от резкого движения; она полна энергии.

- Обещайте, что дадите нам поговорить спокойно. Все равно ваши начальники еще Бог знает где.

- Да ладно, - говорит милиционер после паузы.

- Они обещают! - кричит Марина; у нее срывается голос от волнения.

Долгая пауза. Полная тишина. Потом под тяжелыми, неуверенными шагами отчетливо скрипит за дверью паркет.

- Только ты, - говорит голос изнутри. - Все пусть отойдут. Крикни мне, когда отойдут.

И звякает ключ. Милиционер непроизвольно делает шаг вперед; Марина, обернувшись, как орлица над орленком раскидывает в стороны руки:

- Не смейте! Вы обещали!

Чувствуется, что она готова и к рукопашной.

- Ну-ну, - говорит лейтенант, отворачивается от Марины и отходит за угол коридора. За ним нехотя утягиваются остальные.

- Можно! - громко говорит Марина.

Дверь чуть приоткрывается. Марина входит.

Помещение как помещение. Стол с телефоном, несколько стульев вокруг него, старый - все старое - потертый и продавленный кожаный диван у стены. Стеллажи с папками и полными собраниями сочинений классиков - куда их девать? Так тут и живут.

На продавленном кожаном диване сидит осунувшийся, небритый, закутанный человек. Он не стар; несколько дней назад он, вероятно, был даже довольно молод, не старше Марины.

Некоторое время Марина молча сидит рядом с ним, глядя ему в лицо и не зная, с чего начать.

И тогда начинает он:

- Ну, здравствуй.

- Здравствуй, Владик, - тихо отвечает Марина. Весь ее напор, всю ее храбрую сталь - смело, будто и не было их. Тихая, робкая мышка.

- Зачем ты здесь?

- А ты? - отвечает она.

Он печально усмехается.

- Пойдем отсюда, а? - просительно говорит Марина. - Ну пойдем... Как можно так с собой... Кому же еще и жить-то, Владик! Кому?

- Ты не уговаривай меня, Марин. Я не уйду.

- Они же тебя все равно выволокут...

- Ну, выволокут... пару ребер поломают... это их проблемы.

- Да нельзя так, Владик, нельзя! - страстно говорит она, схватив его за руки. - Господи, холодные какие... ледяные... Ты же погибнешь!

- Я уже погиб.

- Ну что ты рисуешься! Что за поза... Умный, добрый, красивый...

- Мне все время стыдно, - глухо говорит он, схватившись пятерней за лицо, и речь его от этого звучит теперь немного невнятно. - Как будто это я чего-то не сделал... в чем-то ошибся... как будто это из-за моей лени или глупости кругом бардак. Не упыри эти виноваты... какой с упырей спрос? Я! Понимаешь? Я все время чувствую себя виноватым... Не могу так больше.

- Вот пропадешь, - сердито говорит Марина, а на ресницах ее начинают посверкивать слезы, - тогда действительно будешь виноват. Как Светка-то без тебя останется?

- Светка от меня давно ушла, Марина, - мягко говорит Владислав после едва уловимой заминки, - и Петьку увела совсем, видеться не дает... Мы с тобой действительно мало общались в последнее время.

- Господи, - потрясенно говорит Марина, - да что ж ей...

- О, она очень четко сформулировала. Я думала, ты перспективный гений, а ты просто малахольный гений...

Марина нерешительно улыбается сквозь слезы. И он улыбается ей в ответ. И легонько обнимает за плечи.

- Зря ты за меня тогда не вышла, - говорит он. - Может, по-другому бы сложилось. Мы бы дружка дружку поддерживали...

Она молчит. Губы вздрагивают, она силится что-то сказать - и не может, слова вязнут в гортани.

- Нет, - решительно говорит он вдруг, - было бы еще хуже. Как начал бы я от большой любви о тебе заботиться... Из кожи бы вон лез, чтобы пристойную жизнь обеспечить. Ну, и как полагается - икнуть бы не успел, стал бы подонком. Там урвать, тут перехватить, там стерпеть унижение, тут закрыть глаза на мерзость... все в семью, все ради родных и близких... Любовь - самый мощный мотор, но... подчас она - очень подлый мотор. Хорошо, что я один.

Некоторое время сидят неподвижно, почти прижавшись друг к другу, потом он, опомнившись, неловко убирает руку с ее плеча.

- Ладно, - говорит он, посуровев. - Гением не смог стать, мужем и отцом не смог стать... что осталось? Осталось остаться порядочным человеком. Я никуда не пойду, Марин, а ты иди. Спасибо, что навестила. Иди. Сейчас приедут начальники, и тут такое начнется... Ни к чему тебе.

- Владик, - решившись, твердо говорит Марина, - у меня беда. Большая беда. Сейчас некогда рассказывать, потом. Но, возможно, мне понадобится помощь... и, скорее всего, мне не к кому будет обратиться, кроме тебя.

Он чуть отстраняется и, набычившись, пристально вглядывается ей в лицо, закопав длинный подбородок в складках шарфа.

- Что-нибудь случилось... с мужем? - сразу осипнув, говорит он. Она встряхивает головой, с трудом удерживаясь, чтобы не зареветь в голос.

- Потом, Владик, потом. Сейчас давай просто уйдем. Понимаешь?.. ведь ты понимаешь!.. если тебя рядом не будет, мне никто не поможет!

Через мгновение на губах его снова проступает улыбка. Обреченная.

- Какая же ты хитрая, Маришка, - с невыразимой нежностью говорит он. - Лиса Патрикеевна... Я-то думал, меня ничем не взять.

Молчат. Тикают часы на стене.

- Помнишь, после выпуска собрались в общаге у Кадыра... Русская ты, я - как бы хохол, Акиф из Нахичевани, Кадыр из Чимкента, Ксюшка-буддистка из Улан-Удэ... Так было замечательно, что вот сидим в одной комнате, такие разные и такие родные, - пауза. - А теперь люди стали такие одинаковые... и такие чужие...

- А потом вы мне принесли гитару, и мы все пели Окуджаву, - подхватывает Марина, глотая слезы и моляще заглядывая Владиславу в глаза. - Помнишь? Дольского, Окуджаву... Помнишь, Владик?

Молчат. И вдруг Владислав тихонько затягивает с полустрофы:

- Твои пассажиры, матросы твои приходят на помощь...

Продутая ледяным ветром, залитая режущим, низким зимним солнцем улица. То и дело оскальзываясь на гололеде, Марина и Владислав, которого она держит под руку - на первый взгляд кажется, просто нежная парочка, но так она его поддерживает - подходят к парадному.

- Зайдешь? - глухо и надтреснуто, пряча рот в шарф, спрашивает Владислав.

- Нет, Владик... я очень спешу. Я забегу завтра или на днях, узнать, как ты. А сейчас - до свидания. До двери проводить тебя?

Он отрицательно качает головой.

- Беги, если спешишь... У меня же первый этаж.

Оба несколько секунд стоят в нерешительности, не двигаясь, потом он отворачивается и скрывается в темном провале парадной. Марина провожает его взглядом.

Откуда-то издалека надсадно, словно распиливая душу, скрежещет на повороте трамвай. Марина срывается с места.

Суета коридоров телестудии. Марина растерянно бредет, посматривая на номера и таблички на дверях, потом, отчаявшись, спрашивает пробегающего мимо молодого парня:

- Вы не знаете, где Альбина Давыдовна?

- Не знаю... где-то была...

Убегает. Марина идет дальше. Задает тот же вопрос степенно идущей ей навстречу женщине с толстой папкой в руке.

- Думаю, в семнадцатой. "Героев" обычно пишут там.

- Героев?

Женщина улыбается.

- Ну, цикл передач так называется... "Герой нашего времени".

Семнадцатая оказывается рядом. Но Марина не успевает открыть дверь; она резко распахивается сама, и изнутри вылетает элегантный, какой-то очевидно "не наш" мужчина, а следом за ним - Альбина, пытающаяся его задержать. Марина шарахается от них. Альбина говорит горячо:

- Ну что ты так раскипятился?

- Ты еще спрашиваешь! - отвечает он с несильным, но ощутимым акцентом.

- Представь, спрашиваю.

- Потому что ты, именно ты всякий раз выбрасываешь лучший материал и вставляешь какую-то пошлость. Ты что, специально портишь наши передачи?

- Пошлость... - задумчиво, но как-то с угрозой говорит Альбина.

- Да! Да! И ты это знаешь!

- Так вот что я тебе скажу, Маркус, - ледяным тоном заявляет Альбина; похоже, Маркус задел ее за живое. - Пусть это пошлость, пусть! Но за нее платят. Именно за нее платят! И у вас, когда вы снимаете про себя, тоже платят только за нее. Попробуй не согласиться! Весь мир стал пошлым.

- Свежая мысль, - говорит Маркус; видимо, от волнения его акцент становится сильнее.

- Какая есть. Если хочешь знать, то, что тебя так тянет на русскую псевдоэкзотику - это тоже пошлость. Что вы о России знаете? Вы, интеллектуалы западные! Вы до сих пор уверены, что в России все сплошь - Достоевские. Ага, как же. Нет здесь Достоевских больше! Распутины есть, мафия есть, проститутки, банкиры из бывших стукачей, киллеры, дилеры, хакеры, байкеры, рокеры - это сколько угодно. А Достоевские - ку-ку!

- Но ведь этот человек - тоже есть!

- Этот человек из прошлого века, а у нас передача о новых людях России. Новых! Да, пошлых, да, бессовестных - ради Бога! Пусть! Но за ними будущее. И это они платят, они! Сегодня, сейчас платят. И завтра будут платить. А философ этот доморощенный... Он просто умрет с голоду. Я же видела, у него один кусок черствого хлеба в холодильнике, даже чаю нет, кипяток пьет...

- Может быть, эта передача сделала бы ему и его открытиям рекламу, помогла бы выжить!

- Не смеши. Реклама открытий... я умру от смеха. Катя открыла для себя новые прокладки!

- У тебя нет сердца...

- Есть, и абсолютно такое же, как у тебя. Тук-тук, гонит кровь от желудка к мозгам и обратно. Просто вы там, в Европе, не в состоянии слопать все, что ставите себе на стол. В брюхо не влезает. И когда отодвигаете тарелку с обильными объедками, называете это добротой. Протестантская этика!

- Нам... - говорит он, тщательно подбирая слова, - теперь будет трудно работать вместе.

- Ничего, - она ослепительно улыбается. - Сдюжим.

- Что ты сказала? Я не понял.

- Справимся, говорю.

Он заглядывает ей в лицо, потом несколько раз чуть кивает с каким-то сожалением - и уходит. Альбина поворачивается, чтобы вернуться в семнадцатую, но из-за угла коридора выступает Марина:

- Простите, вы не подскажете, как найти Альбину Давыдовну?

- Это я, - недовольно, исподлобья глядя на нее, говорит Альбина.

- Очень приятно. Я Марина Аракелова, мы с вами созванивались третьего дня, и вы мне назначили...

Альбина задумывается, с трудом припоминая.

- А, так это по поводу дежурств на "Гласе народа"! - наконец припоминает она. Марина несколько раз радостно кивает - раз вспомнили, значит, шансы есть.

- Да-да, я навела кое-какие справки о вас... Хорошо, идемте.

Они обе идут к двери.

- Только вам придется подождать. У меня не закончена запись...

- Конечно.

- Посидите здесь.

Марина присаживается на стул у двери, рядом с двумя парнями, попивающими пиво из жестянок и беседующими вполголоса. Снимает сумку и ставит ее на пол. Альбина уходит, плотно притворив за собою еще одну дверь. Парни вдруг смеются вполголоса.

- А вот еще... - говорит один. - Таксист сажает молодую пару, везет и удивляется: мужик все время к подружке поворачивается и делает вот так: "Э-э!" - свешивает голову на бок, по-висельному высовывает язык и издает сдавленный звук. - А девка его - бац сумочкой по балде. Через две минуты все сначала.

Из коридора входит мужчина с какими-то бумагами. Нерешительно поглядывая по сторонам, останавливается у двери.

- Ну, таксист уже кипит от любопытства, - продолжает парень, - и когда остается с мужиком один на один - тот дамочку выпустил и расплачивается - спрашивает: "Что это у вас за странный ритуал?" - "Да понимаешь, шеф, - отвечает мужик, - у нее вчера муж повесился, так я ее теперь прикалываю!"

Смеются.

Марина опускает лицо.

Из-за двери, за которой скрылась Альбина, выходит пожилая, но всей повадкой своей энергичная телевизионная дама.

- Альбина там? - спрашивает ее вошедший мужчина.

- Да. Подождите. Сейчас очень интересную женщину пишут. Буквально из ничего поднялась... что называется, человек сам себя сделал. А теперь казино открыла, магазины... и благотворительностью занимается...

- Какой благотворительностью? - сразу встрепенувшись, спрашивает Марина.

- Вот точно не скажу... не знаю. Но чего-то там... для подростков. Тир, мотоциклы, единоборства всякие, силовые тренажеры... Культурный досуг для трудных мальчиков. Ведь надо же помочь им стать полноценными людьми, найти достойное место в жизни...

Уходит. Парни опять смеются чему-то.

Снова распахивается внутренняя дверь. Выходят Альбина и еще какая-то холеная, возраста Марины, дама; Альбина вежливо пропускает ее вперед и кудахчет:

- Чудесная беседа, чудесная! Как вам все это удается... столько всего успевать, столько пользы, столько радости людям...

Дюжие парни встают, отставляя пивные жестянки прямо на пол, и как-то сразу становится ясно, что это телохранители. Мужчина с бумагами делает движение к Альбине; та властно отстраняет его легким движением руки: потом. Марина и холеная дама встречаются взглядами. Секунду всматриваются друг в друга, потом дама восклицает:

- Маринка!

- Ольга! - Марина встает, и парни одинаковыми настороженными движениями поворачиваются к ней. - Господи, да сколько ж мы не видались-то! Это ты - "Герой нашего времени"?

- Ну, я, - чуть с вызовом говорит Ольга.

- Вот здорово! Поздравляю..

- Знаешь, не с чем, - вдруг красиво скромничает Ольга. - Тружусь, кручусь... Как белка в колесе.

- Ох, я тоже...

- Маринка, я спешу, извини, - обрывает ее дама. Вежливо добавляет: - Но счастливый случай упускать нельзя. Хочется, знаешь, этак по-советски, как встарь... на кухне сесть и почесать языками не о делах, ни о чем вообще, а просто так. У меня сейчас кругом одни деловые... Позвони.

- А у тебя телефон разве тот же? Я звонила когда-то - мне сказали, таких нет...

- Да-да, - Ольга достает из сумочки органайзер, оттуда - визитку, и протягивает Марине. - Вот... когда будет время.

- Да я сегодня же позвоню!

Ольга улыбается, но холодно и недоверчиво - и пытливо всматривается Марине в лицо.

- Знаешь, - медленно говорит она, - мне сдается, что ты каким-то чудом и впрямь рада меня видеть.

Марина на мгновение теряется.

- А как же... Да что ты говоришь такое! Конечно, рада, детство же...

- Ненавижу детство, - говорит Ольга. - Жалкий возраст, унизительный... Н-ну ладно. Жду звонка.