прием. (Ежегодный прием - это большое пиршество, которое устраивает
регент, первый советник императора, в тот же день, когда дается
благодарственный банкет в честь императрицы и наследника. На ежегодный
прием приглашаются все дворяне, от министров и ниже, и он почти не
отличается от храмовых пиров.) Гои в числе прочих самураев угощался тем,
что оставалось на блюдах после высоких гостей. В те времена еще не было
обыкновения отдавать остатки челяди, и их поедали, собравшись в одном
помещении, самураи-дружинники. Таким образом, они как бы участвовали в
пиршестве, однако, поскольку дело происходило в старину, количество
закусок не соответствовало аппетитам. А подавали рисовые лепешки, пончики
в масле, мидии на пару, сушеное птичье мясо, мальгу из Удзи, карпов из
Оми, струганого окуня, лосося, фаршированного икрой, жареных осьминогов,
омаров, мандарины большие и малые, хурму на вертеле и многое другое. Была
там и бататовая каша. Гои каждый год надеялся, что ему удастся всласть
наесться бататовой каши. Но народу всегда было много, и ему почти ничего
не доставалось. На этот же раз ее было особенно мало. И потому казалось
ему, что она должна быть особенно вкусной. Пристально глядя на
опустошенные миски, он стер ладонью каплю, застрявшую в усах, и
проговорил, ни к кому не обращаясь:
со вздохом добавил: - Да где там, простого самурая бататовой кашей не
кормят...
непринужденный грубый хохот воина. Гои поднял голову и робко взглянул.
Смеялся Тосихито Фудзивара, телохранитель Мотоцунэ, сын Токунаги, министра
по делам подданных, мощный, широкоплечий мужчина огромного роста. Он грыз
вареные каштаны и запивал их черным сакэ. Был он уже изрядно пьян.
гои поднял голову. - Впрочем, если хочешь, Тосихито накормит тебя до
отвала.
своей непонятной гримасой - то ли плача, то ли смеха - гои переводил глаза
с пустой миски на лицо Тосихито и снова на пустую миску.
Стоит ему ответить, и на него градом обрушатся насмешки. Он даже понимал,
что издеваться над ним будут в любом случае, каким бы ни был ответ. Он
колебался. Вероятно, он переводил бы глаза с миски на Тосихито и обратно
до бесконечности, но Тосихито произнес скучающим тоном:
ответ: "Да нет же, покорнейше вас благодарю". Высокие и круглые
самурайские шапки разом всколыхнулись в такт раскатам хохота, словно
волны, над чашами и корзинками с оранжевой, желтой, коричневой, красной
снедью. Веселее и громче всех гоготал сам Тосихито.
при этом сморщилась, потому что рвущийся наружу смех столкнулся в его
горле с только что выпитой водкой. - Ладно, так тому и быть...
который только и стремился привлечь всеобщее внимание, то он гоготал еще
громче прежнего, и плечи его тряслись от смеха. Этот северный варвар
признавал в жизни только два способа времяпрепровождения. Первый -
наливаться сакэ, второй - хохотать.
чем тут дело. Скорее всего, остальной компании не понравилось, что
внимание общества привлечено к какому-то красноносому гои. Во всяком
случае, тема беседы изменилась, а поскольку сакэ и закусок осталось
маловато, общий интерес привлекло сообщение о том, как некий оруженосец
пытался сесть на коня, влезши второпях обеими ногами в одну штанину своих
мукабаки. Только гои, по-видимому, не слыхал ничего. Наверное, все мысли
его были заняты двумя словами: бататовая каша. Перед ним стоял жареный
фазан, но он не брал палочек. Его чаша была наполнена черным сакэ, но он к
ней не прикасался. Он сидел неподвижно, положив руки на колени, и все его
лицо, вплоть до корней волос, тронутых сединой, пылало наивным румянцем от
волнения, словно у девицы на смотринах. Он сидел, забыв о времени,
уставившись на черную лакированную миску из-под бататовой каши, и
бессмысленно улыбался...
реки Камогава неторопливо ехали два всадника. Один, при длинном богатом
мече, черноусый красавец с роскошными кудрями, был в плотной голубой
каригину и в того же цвета хакама. Другой, самурай лет сорока, с мокрым
красным носом, был в двух ватниках поверх обтрепанного суйкана, небрежно
подпоясан и вообще вид собой являл донельзя расхлябанный. Впрочем, кони у
того и у другого были отличные, жеребцы-трехлетки, один буланый, другой
гнедой, добрые скакуны, так что проходившие по дороге торговцы вразнос и
самураи оборачивались и глядели им вслед. Позади, не отставая от
всадников, шли еще двое - очевидно, оруженосец и слуга. Нет необходимости
подсказывать читателю, что всадниками были Тосихито и гои.
не шевелил стебли пожухлой полыни по берегам речки, бежавшей меж угрюмых
камней на белой равнине. Жидкий, как масло, солнечный свет озарял
безлистные ветви низеньких ив, и на дороге отчетливо выделялись даже тени
трясогузок, вертевших хвостами на верхушках деревьев. Над темной зеленью
холмов Хигасиямы округло вздымались горы Хиэй, похожие на волны
заиндевевшего бархата. Всадники ехали медленно, не прикасаясь к плеткам, и
перламутровая инкрустация их седел блестела на солнце.
гои, дергая повод неумелой рукой.
направлении Хигасиямы, потому что там-де есть горячий источник.
Красноносый гои принял это за чистую монету. Он давно не мылся в бане, и
тело его невыносимо чесалось. Угоститься бататовой кашей да вдобавок еще
помыться горячей водой - чего еще оставалось желать? Только об этом он и
мечтал, трясясь на буланом жеребце, сменном коне Тосихито. Однако они
проезжали одну деревню за другой, а Тосихито и не думал останавливаться.
Между тем они миновали Аватагути.
не видеть лица гои. Хижины по сторонам дороги попадались все реже, на
просторных зимних полях виднелись только вороны, добывающие себе корм, и
тусклой голубизной отливал вдали снег, сохранившийся в тени гор. Небо было
ясное, острые верхушки желтинника вонзались в него так, что болели глаза,
и от этого почему-то было особенно зябко.
оставили позади Сэкияму, а там солнце перевалило за полдень, и они
подъехали к храму Миидэра. В храме у Тосихито оказался приятель-монах.
Зашли к монаху, отобедали у него, а по окончании трапезы снова
взгромоздились на коней и пустились в дорогу. Теперь их путь, в отличие от
прежнего, лежал через совершенно уже пустынную местность. А надо сказать,
что в те времена повсюду рыскали шайки разбойников... Гои, совсем
сгорбившись, заглянул Тосихито в лицо и осведомился:
уличили в проказливой шалости. У кончика носа собираются морщины, мускулы
вокруг глаз растягиваются, и кажется, будто он готов разразиться смехом,
но не решается.
произнес наконец Тосихито и, рассмеявшись, указал плетью куда-то вдаль.
Там ослепительно сверкнуло под лучами солнца озеро Оми.
самую?
Фудзивары, большею частью живет в Цуруге. Однако до сего момента ему и в
голову не приходило, что Тосихито потащит его туда. Прежде всего, разве
возможно благополучно добраться до провинции Этидзэн, лежащей за многими
горами и реками, вот так - вдвоем, в сопровождении всего лишь двух слуг?
Да еще в такие времена, когда повсеместно ходят слухи о несчастных
путниках, убитых разбойниками?.. Гои умоляюще поглядел на Тосихито.
Хигасиямы, а оказалось, что едем до Ямасины. Доехали до Ямасины, а
оказалось, что надо в Миидэру... И вот теперь вы говорите, что надо в
Цуругу, в провинцию Этидзэн... Как же так... если бы вы хоть сразу
сказали, а то потащили с собой, как холопа какого-нибудь... В Цуругу, это