Чтение 2–й страницы книги ~Нам, пожалуй, пора идти...~

интереса представляет себе, что тысячелетия назад какие-то полудикари
первыми расщепили атом, то только один или двое из них действительно
побывали здесь, жили среди нас, изучали нас и вернулись обратно с
информацией для центрального мозга, если в данном случае уместен этот
термин. Остальные интересуются нами не больше, чем, например, вы
интересуетесь археологией раннего периода Месопотамии. Вам понятно?

Он опустил взгляд на свой стакан, который все еще держал в руке, и
стал теперь смотреть на него, словно виски было источником вдохновения
оракула. Молчание затянулось. Наконец я произнес:

- Ладно. Ради того, чтобы услышать вашу историю, я принимаю эту
предпосылку. Но мне думается, что тем, кто путешествует во времени, не
следовало бы привлекать к себе внимания. У них должны быть свои методы
маскировки и тому подобное. Вряд ли им хотелось бы изменить свое
собственное прошлое.

- О, тут нет никакой опасности, - сказал он. - Единственная причина
их маскировки заключается в том, что им не много удалось бы узнать, если
бы они на каждом шагу объясняли, что пришли из будущего. Воображаете, что
бы из этого получилось?

Я усмехнулся.

Микельс угрюмо взглянул на меня.

- Как вам кажется, в каких еще целях, кроме научных, можно
использовать путешествие во времени? - спросил он.

- Ну, для приобретения произведений искусства и разработки природных
богатств, - предположил я. - Можно было бы отправиться назад, в эпоху
динозавров, добывать железо, чтобы до появления человека снять сливки с
богатейших месторождений.

Он отрицательно покачал головой.

- Подумайте еще. Им понадобилось бы весьма ограниченное количество
минойских статуэток, ваз династии Минг и миниатюр третьей Мировой
Гегемонии, да и то главным образом для их музеев. Если только можно
употребить здесь слово "музей", не впадая в большую ошибку. Я повторяю,
что они не похожи на нас. А что касается природных богатств, то они в них
не нуждаются: все, что им нужно, они изготовляют сами.

Он умолк, словно готовясь к последнему решительному шагу.

- Как называлась та колония для преступников, которую покинули
французы?

- Чертов Остров?

- Правильно. Можете вы вообразить себе более страшное возмездие, чем
высылка преступника в прошлое?

- А мне и в голову не пришло бы, что у них еще существует концепция
возмездия или тем более необходимость держать в страхе одних, подвергая
ужасным наказаниям других. Даже мы, в нашем веке, сознаем, что это ничего
не дает.

- Вы в этом уверены? - спокойно спросил он. - А разве бок о бок с
развитием и совершенствованием современной науки о наказаниях
соответственно не возрастает сама преступность? Кстати, вас как-то
удивило, что я решаюсь бродить один по ночным улицам. Скажу вам больше:
наказание очищает общество в целом. В будущем вам бы сказали, что
публичное повешение снизило коэффициент преступности, который иначе был бы
еще выше. И, что еще более важно, в восемнадцатом веке эти спектакли
создали условия для рождения настоящего гуманизма. - Он сардонически
поднял бровь. - Во всяком случае, так утверждают в будущем. Правы ли они
или просто стараются оправдать элемент деградации в своей собственной
цивилизации - это не имеет значения. Вам следует допустить только то, что
они действительно отправляют своих опасных преступников в прошлое.

- Довольно неосторожно по отношению к прошлому, - заметил я.

- Нет, на самом деле это не так. Хотя бы потому, что все, что из-за
них происходит, уже произошло... Проклятие! Английский язык не создан для
таких парадоксов. Вы должны только понять главное: что они не тратят все
эти усилия на рядовых негодяев. Чтобы заслужить высылку в прошлое, нужно
совершить особое преступление. А степень тяжести преступления зависит от
того, на каком году мировой истории оно совершается. Убийство, разбой,
измена родине, ересь, торговля наркотиками, рабовладение - все это в одни
эпохи каралось смертной казнью, легко сходило в другие и положительно
оценивалось в третьи. Оглянитесь мысленно назад и посмотрите, прав я или
нет.

Некоторое время я молча разглядывал его, отмечая про себя, как
глубоки бороздившие его морщины, и пришел к выводу, что он слишком сед для
своего возраста.

- Хорошо, - произнес я. - Я с вами согласен. Но неужели человек из
будущего со всеми своими знаниями...

Он со стуком поставил стакан на стол.

- Какими знаниями? - выкрикнул он. - Вы только вдумайтесь как
следует! Представьте, что вас, нагого, оставили бы одного в Вавилоне.
Много вы знаете об истории и языке Вавилона? Какой там в этот период царь,
долго ли он еще будет царствовать, кто после него вступит на престол?
Каким законам и обычаям вы должны подчиниться? Вы только помните, что со
временем Вавилон победят ассирийцы, персы или еще кто-нибудь, и тогда не
оберешься неприятностей. Но когда и как это произойдет? А идущая сейчас
битва, что это - просто пограничная перестрелка или настоящая война? Если
последнее, то победит ли Вавилон? Если же он потерпит поражение, то каковы
будут условия мирного соглашения? Едва ли сегодня найдется хотя бы
двадцать человек, которые ответили бы на этот вопрос, не заглянув
предварительно в книгу. А вы к ним не относитесь, да у вас и не будет
такой книги.

- Мне кажется, - медленно произнес я, - что, достаточно ознакомившись
с языком, я пошел бы в ближайший храм. Я сказал бы жрецу, что могу
сделать... мм... фейерверк...

Он невесело рассмеялся.

- А как? Не забывайте, что вы находитесь в Вавилоне. Где вы возьмете
серу и селитру? Если даже вам удастся растолковать жрецу, что именно вам
нужно, и каким-нибудь образом убедить его достать это для вас, сумеете ли
вы приготовить порошок, который взорвется, а не будет просто шипеть? К
вашему сведению, это в некотором роде искусство. Ведь вы, черт возьми, не
сможете даже устроиться матросом. Вам очень повезет, если в конечном итоге
вы будете где-нибудь мыть полы. А скорее всего на вашу долю достанется
рабский труд на полях. Разве не так?

Огонь в камине медленно угасал.

- Да, вы правы, - сдался я.

- Как вы понимаете, они с большой тщательностью выбирают место и
время.

Он оглянулся на окно. Оттуда, где мы сидели, был виден лишь ночной
мрак - отблески на стекле полностью скрывали от нас звезды.

- Когда человека приговаривают к изгнанию, - продолжал он, - все
эксперты по различным эпохам собираются на совещание и высказывают свои
соображения по поводу того, какие из периодов истории наиболее подходят
для данного, конкретного индивида. Вы, конечно, понимаете, что человеку
интеллектуальному и брезгливому, перенесенному в Грецию времен Гомера,
жизнь покажется сплошным кошмаром, а какой-нибудь головорез может там
отлично прижиться и даже стать уважаемым воином. Если этот головорез не
совершил самого тяжкого преступления, они и вправду могут оставить его
вблизи дворца Агамемнона, обрекая его всего лишь на опасность, неудобства
и тоску по родине... О господи, - прошептал он. - На тоску по родине!

Под конец своей речи он так помрачнел, что я счел нужным как-то
рассеять его и сухо заметил:

- У приговоренного должен быть выработан иммунитет ко всем болезням
прошлого. Иначе эта высылка превратится в усложненную смертную казнь.

Его глаза снова остановились на мне.

- Верно, - произнес он. - и в его организме, конечно, продолжает
активно действовать сыворотка долголетия. Но это все. С наступлением
темноты его высаживают в каком-нибудь безлюдном месте, машина исчезает, и
он до конца своих дней отрезан от своего времени. Он знает только то, что
для него выбрали эпоху... с такими особенностями... благодаря которым, по
их мнению, наказание будет соответствовать характеру совершенного им
преступления.

На нас снова обрушилась тишина, пока тиканье каминных часов не
превратилось в самый громкий звук на свете, словно снаружи навсегда
умолкли, скованные морозом, все остальные голоса мира. Я взглянул на
циферблат. Была глубокая ночь; близился час, когда начинает светать на
востоке небо.

Посмотрев на него, я увидел, что он все еще не спускает с меня
пристального смущенного взгляда.

- Какое вы совершили преступление? - спросил я.

Судя по всему, этот вопрос не застиг его врасплох, он только устало
сказал:

- А какое это имеет значение? Ведя я уже говорил вам, что одни и те
же поступки в одну эпоху оцениваются как преступления, а в другую - как
героические подвиги. Если бы моя попытка увенчалась успехом, грядущие
столетия преклонялись бы перед моим именем. Но я потерпел неудачу.

- Должно быть, пострадало множество людей, сказал я. - И весь мир
возненавидел бы вас.

- Да, так оно и было, - согласился он. И через минуту добавил: -
Разумеется, я все это выдумал. Чтобы скоротать время.

- А я вам подыгрываю, - улыбнулся я.

Он почувствовал себя несколько свободнее и, откинувшись на спинку
кресла, вытянул ноги на великолепном ковре.

- Так. А каким же образом на основе рассказанного мною вымысла вам
удалось догадаться о степени мной предполагаемой вины?

- Ваше прошлое. Где и когда вас оставили?

И тоном, холоднее которого мне никогда не приходилось слышать, он