Чтение 2–й страницы книги ~Феномен исчезновения~

вот что мне еще не нравится. Эта самая классификация. При чем тут Т? Я
справился в медицинском управлении - в их классификации никакого Т не
существует. Что это еще за петрушка?

- Д-да, сэр... Мы сами ввели этот индекс. Они... Тут... особый
случай, сэр. Мы не знаем, что делать с этими больными. Мы не хотели
огласки, пока не найдем способа лечения. Но тут совсем новая область,
генерал. Новая! - Здесь специалист взял в Диммоке верх над
дисциплинированным служакой. - Это сенсационно! Это войдет в историю
медицины! Этого еще никто, черт возьми, не видел!

- Чего этого, Диммок? Точнее!

- Слушаюсь, сэр. Это бывает после шока. Полнейшее безразличие к
раздражителям. Дыхание чуть заметно. Пульс слабый.

- Подумаешь! Я видел такое тысячи раз, - проворчал генерал Карпентер.
- Что тут необычного?

- Да, сэр, пока все подходит под разряд Q или R. Но тут одна
особенность. Они не едят и не спят.

- Совсем?

- Некоторые совсем.

- Почему же они не умирают?

- Вот этого мы и не знаем. Метаболический цикл нарушен, но
отсутствует только его анаболический план. Катаболический продолжается.
Иными словами, сэр, они выделяют отходы пищеварения, но не принимают
ничего внутрь. Они изгоняют из организма токсины и восстанавливают
изношенные ткани, но все это без еды и сна. Как - один бог знает!

- Значит, потому вы и запираете их? Значит... Вы полагаете, что они
таскают еду и ухитряются вздремнуть где-то на стороне?

- Н-нет, сэр. - Диммок был явно смущен. - Я не знаю, как объяснить
вам это. Я... Мы запираем их, потому что тут какая-то тайна. Они... Ну, в
общем, они исчезают.

- Чего-чего?..

- Исчезают, сэр. Пропадают. Прямо на глазах.

- Что за бред!

- Но это так, сэр. Смотришь, сидят на койках или стоят поблизости.
Проходит какая-то минута - и их уже нет. Иногда в палате-Т их две дюжины.
Иногда - ни одного. То исчезают, то появляются - ни с того ни с сего.
Поэтому-то мы и держим палату под замком, генерал. За всю историю военной
медицины такого еще не бывало. Мы не знаем, как быть.

- А ну, подать мне троих таких пациентов, - приказал генерал
Карпентер.

Натан Райли съел хлеб, поджаренный на французский манер, с парой яиц
по-бенедиктински, запил все это двумя квартами коричневого пива, закурил
сигару "Джон Дрю", благопристойно рыгнул и встал из-за стола. Он дружески
кивнул Джиму Корбетту Джентльмену, который прервал беседу с Джимом Брэди
Алмазом, чтобы перехватить его на полпути.

- Кто, по-твоему, возьмет в этом году приз, Нат? - спросил Джим
Джентльмен.

- Доджерсы, - ответил Натан Райли.

- А что они могут выставить?

- У них есть "Подделка", "Фурилло" и "Кампанелла". Вот они и возьмут
приз в этом году, Джим. Тринадцатого сентября. Запиши. Увидишь, ошибся ли
я.

- Ну, ты никогда не ошибаешься, Нат, - сказал Корбетт.

Райли улыбнулся, расплатился, фланирующей походкой вышел на улицу и
взял экипаж возле Мэдисон-сквер гарден. На углу 50-й улицы и 8-й авеню он
поднялся в маклерскую контору, находящуюся над мастерской радиоприемников.
Букмекер взглянул на него, достал конверт и отсчитал пятнадцать тысяч
долларов.

- Рокки Марчиано техническим нокаутом положил Роланда Ла Старца в
одиннадцатом раунде. И как это вы угадываете, Нат?

- Тем и живу, - улыбнулся Райли. - На результаты выборов ставки
принимаете?

- Эйзенхауэр - двенадцать к пяти. Стивенсон...

- Ну, Эдлай не в счет, - и Райли положил на стойку двенадцать тысяч
долларов. - Ставлю на Айка.

Он покинул маклерскую контору и направился в свои апартаменты в отеле
"Уолдорф", где его уже нетерпеливо поджидал высокий и стройный молодой
человек.

- Ах да! Вы ведь Форд? Гарольд Форд?

- Генри Форд, мистер Райли.

- И вы хотели бы, чтобы я финансировал производство машины в вашей
велосипедной мастерской. Как, бишь, она называется?

- Я назвал ее имсомобиль, мистер Райли.

- Хм-м... Не сказал бы, что название мне очень нравится. А почему бы
не назвать ее "автомобиль"?

- Чудесное предложение, мистер Райли. Я так и сделаю.

- Вы мне нравитесь, Генри. Вы молоды, энергичны, сообразительны. Я
верю в ваше будущее и в ваш автомобиль. Вкладываю двести тысяч долларов.

Райли выписал чек и проводил Генри Форда к выходу. Потом посмотрел на
часы и неожиданно почувствовал, что его потянуло обратно, захотелось
взглянуть, как там и что. Он прошел в спальню, разделся, потом натянул
серую рубашку и серые широкие брюки. На кармане рубашки виднелись большие
синие буквы: "Госп. США".

Он закрыл дверь спальни и исчез.

Объявился он уже в палате-Т Сент-Олбанского госпиталя. И не успел
перевести дух, как его схватили три пары рук. Шприц ввел ему в кровь
полтора кубика тиоморфата натрия.

- Один есть, - сказал кто-то.

- Не уходи, - откликнулся другой. - Генерал Карпентер сказал, что ему
нужны трое.

После того как Марк Юний Брут покинул ее ложе, Лела Мэчен хлопнула в
ладоши. В покой вошли рабыни. Она приняла ванну, оделась, надушилась и
позавтракала смирненскими фигами, розовыми апельсинами и графином "Лакрима
Кристи". Потом закурила сигарету и приказала подать носилки.

У ворот дома, как обычно, толпились полчища обожателей из Двадцатого
легиона. Два центуриона оттолкнули носильщиков от ручек носилок и понесли
ее на своих широких плечах. Лела Мэчен улыбалась. Какой-то юноша в синем,
как сапфир, плаще пробился сквозь толпу и подбежал к ней. В руке его
сверкнул нож. Лела собралась с духом, чтобы мужественно встретить смерть.

- Лела! - воскликнул он. - Повелительница!

И полоснул по своей левой руке ножом так, что алая кровь обагрила
одежды Лелы.

- Кровь моя - вот все, что я могу тебе отдать! - воскликнул он.

Лела мягко коснулась его лба.

- Глупый мальчик, - проворковала она. - Ну, зачем же так?

- Из любви к тебе, моя госпожа!

- Тебя пустят сегодня ко мне, - прошептала Лела. Он смотрел на нее
так, что она засмеялась. - Я обещаю. Как тебя зовут, красавчик?

- Бен Гур.

- Сегодня в девять, Бен Гур.

Носилки двинулись дальше. Мимо форума как раз проходил Юлий Цезарь,
занятый жарким спором с Марком Антонием. Увидев ее носилки, он сделал
резкий знак центурионам, которые немедленно остановились. Цезарь откинул
занавески и взглянул на Лелу. Лицо Цезаря передернулось.

- Ну почему? - хрипло спросил он. - Я просил, умолял, подкупал,
плакал - и никакого снисхождения. Почему, Лела? Ну почему?

- Помнишь ли ты Боадицею? - промурлыкала Лела.

- Боадицею? Королеву бриттов? Боже милостивый, Лела, какое она имеет
отношение к налей любви? Я не любил ее. Я только разбил ее в сражении.

- И убил ее, Цезарь.

- Она же отравилась, Лела.

- Это была моя мать, Цезарь! Убийца! Ты будешь наказан. Берегись
мартовских ид, Цезарь!

Цезарь в ужасе отпрянул. Толпа поклонников, окружавшая Лелу,
одобрительно загудела. Осыпаемая дождем розовых лепестков и фиалок на всем
пути, она проследовала от форума к храму Весты.

Перед алтарем она преклонила колени, вознесла молитву, бросила
крупинку ладана в пламя на алтаре и скинула одежды. Она оглядела свое
прекрасное тело, отражающееся в серебряном зеркале, и вдруг почувствовала
мимолетный приступ ностальгии. Лела надела серую блузу и серые брюки. На
кармане блузы виднелись буквы: "Госп. США".

Она еще раз улыбнулась алтарю и исчезла.

Появилась она в палате-Т армейского госпиталя, где ей тут же вкатили
полтора кубика тиоморфата натрия.

- Вот и вторая, - сказал кто-то.

- Надо еще одного.

Джордж Хэнмер сделал драматическую паузу и скользнул взглядом по
скамьям оппозиции, по спикеру, по серебряному молотку на бархатной подушке
перед спикером. Весь парламент, загипнотизированный страстной речью
Хэнмера, затаив дыхание ожидал его дальнейших слов.

- Мне больше нечего добавить, - произнес, наконец, Хэнмер. Голос его
дрогнул. Лицо было бледным и суровым. - Я буду сражаться за этот билль в
городах, в полях и деревнях. Я буду сражаться за этот билль до смерти, а
если бог допустит, то и после смерти. Вызов это или мольба, пусть решает
совесть благородных джентльменов, но в одном я решителен и непреклонен: