свою землю. Видящие в темноте звери -- совы, лисы, олени --
поднимали головы, следя за нею, но Она посмотрела на них. "Я
должна идти быстро, -- думала Она, -- и быстро вернуться назад.
Может быть, мне не придется идти далеко. Но найду я их или нет,
я вернусь назад очень скоро, вернусь сразу, как только
почувствую, что могу вернуться".
светилась, как на воде, но когда, словно вырвав себя из чащи,
Она ступила на нее, то почувствовала, как та тверда и длинна.
Она хотела вернуться назад, но вместо этого лишь глубоко
вдохнула еще ощутимый запах леса и надолго задержала его в
груди.
Она бежала через деревни и городки, сквозь горы и равнины, по
каменистым пустошам и сочным лугам, не становясь их частью и
нигде не отдыхая. Дорога мчала единорога вперед, подгоняла, не
позволяя остановиться и привычно прислушаться. Ее глаза
постоянно были запорошены пылью, а грива стала тяжелой и
жесткой от грязи.
Она шла сквозь время. Менялся цвет листвы, звери одевались в
плотные зимние шубки и сбрасывали их; облака, гонимые разными
ветрами, то медленно ползли, то неслись, то розовели и
золотились в лучах солнца, то лиловели от приближающейся бури.
И куда бы Она ни шла -- всюду искала Она своих сородичей, но не
находила даже следа, даже имени в языках, что звучали у дороги.
поспать, Она увидела человека, копавшегося у себя в саду. Она
знала, что лучше спрятаться, но почему-то стояла и тихо
наблюдала за его работой, пока, разогнувшись, он не увидел ее.
Человек был толст, и щеки его дрожали как студень.
свой пояс, сделал на нем петлю и неуклюже направился к ней. Она
скорее обрадовалась, чем испугалась.
следует делать человеку: полоть репу и пытаться поймать ее,
неуловимую и сверкающую. Она уклонилась от его первого броска
так легко, будто ее отнесло дуновение ветерка.
сказала Она, -- тогда люди знали, что меня можно поймать, лишь
сделав охоту настолько удивительной, чтобы я от любопытства
подошла поближе. Но даже тогда меня ни разу не поймали.
красотка!
земли. -- Зачем ты ловишь меня, для чего я тебе?
дождь в землю.
человек ловил ртом воздух.
кобылка.
что человек остановился и закрыл уши руками. -- Кобылка?! --
возмутилась Она. -- Это я -- лошадь?! Так вот за кого ты меня
принимаешь?! Так вот кого ты видишь?!
опершись о забор. -- Вымыть тебя да вычистить, в любом месте
сойдешь за самую красивую старую кобылку. -- Он вновь протянул
руки с ремнем. -- Отведу тебя на ярмарку, -- сказал он. -- А
ну, лошадка, ко мне!
лошадь. Белую кобылу с гривой, полной репьев.
рогом, вырвала его и закинула через дорогу в заросли
маргариток.
громадные глаза заглянули в его маленькие усталые и изумленные
смотрелки. Потом Она повернулась и понеслась по дороге так
быстро, что видевшие ее говорили вслед: "Вот это да! Вот это
настоящая лошадь!" А один старик тихо сказал сидевшей рядом
жене: "Это арабская лошадь. Помню, в порту я видел однажды
такую".
разве только, когда город нельзя было обойти стороной. И
все-таки несколько раз ее пытались поймать, но всякий раз так,
как ловят убежавшую белую кобылу, а не веселым и почтительным
способом, приличествующим для единорога. Люди несли с собой
веревки и сети, подманивали ее кусками сахара, свистели ей,
звали ее Бесс или Нелли. Иногда Она замедляла свой бег, так,
чтобы их лошади могли почуять ее, и смотрела, как пятились и
взвивались на дыбы кони, унося перепуганных седоков. Лошади
всегда узнавали ее. "Как же это? -- удивлялась Она. -- Я могла
бы понять, если бы люди совсем забыли или до смерти
возненавидели единорогов. Но долго не видеть, а потом смотреть
на единорога и не узнавать -- какими же тогда они видят самих
себя, деревья, дома, лошадей, собственных детей, наконец?!"
видят, то в мире могут быть и другие единороги, о которых никто
не знает и которые вполне счастливы этим". Но несмотря на
надежду и тщеславие Она понимала, что люди изменились и мир
вместе с ними, потому что ушли единороги. И Она все бежала и
бежала вперед по твердой дороге и с каждым днем все больше
жалела, что покинула свой лес.
На его темных бархатных крыльях блестели золотые пятнышки, он
был легок, как лепесток. Приплясывая, он отсалютовал ей
изогнутыми усиками: "Приветствую, я странник и игрок". Впервые
за все время странствий Она рассмеялась. -- Мотылек, почему ты
летаешь в такой ветер? -- спросила Она. -- Ты простудишься и
умрешь раньше времени.
ответил мотылек, -- и оставляет то, что он охотно бы потерял.
Дуй, ветер, дуй, пусть лопнут щеки. Я грею руки у пламени
бытия, и это меня утешает. -- Он темнел на кончике ее рога, как
кусочек сумерек.
он ответил:
мой солнечный свет, ты стара, седа и сонлива, ты моя кислолицая
чахоточная Мэри Джейн. --
Твое имя -- это золотой колокольчик, подвешенный в моем сердце.
Я разорвался бы на части, чтобы хоть однажды назвать тебя по
имени.
имя, скажи мне.
Попалась! Ты не получишь медали! Поблескивая, он плясал на ее
роге, подпевая себе: -- Придешь ли домой ты, Билл Бейли,
придешь ли ты домой, куда однажды не смог ты вернуться? Гнись
пониже, Уинсоки, и лови с небес звезду. Грязь лежит себе
тишком, кровь зовет, бушует, бродит, потому-то смельчаком я
зовусь в своем приходе. -- В белом сиянии рога глаза его
светились красными огоньками.
дальше. Все правильно, подумала Она. Разве мотылек может ее
знать? Это барды и менестрели -- все-то у них стихи да песни,
что свои, что чужие... Душа-то у них добрая, а вот пути кривые.
И почему у них должен быть прямой характер, ведь они так рано
умирают...
не пойду я по уединенной дороге. Что за ужасные минуты считает
тот, кто в детство впал, но сомневается. Блаженство, поспеши и
приведи рой яростных фантазий, откуда я повелеваю и который
назначен на продажу по договорным летним ценам, в течение трех
дней он будет продаваться. Я люблю тебя, я люблю тебя; о ужас,
ужас, прочь, ведьма, прочь, хромать плохое выбрала ты место, о
ива, ива, ива. -- Его голос серебром звенел в ее голове.
садилось и розовые рыбки заполнили небосвод, он взлетел с ее
рога в воздух и вежливо сказал:
бархатные с тонкими черными жилками крылья Она могла видеть
облака.
много песен.