окошку кассы. Будут меняться цвета светофора, - и это в часы пик! - Если
вы решите проехать на своей машине от пятьдесят восьмой улицы до самой
Вашингтон-сквер, и ни разу не загорится красный. Только зеленый - если я
буду с вами... Если я буду с вами, наша квартира станет тенистой поляной в
тропических джунглях, будет наполнена щебетанием птиц и зовами любви с
первого удушающе-жаркого дня июня до последнего часа, когда минет день
труда и на поездах, возвращающихся с морского побережья и вынужденных
вдруг остановиться где-нибудь на полпути, сходят с ума раздавленные жарой
живые мертвецы. Наши комнаты будут полны хрустального звона. Наша кухня в
июле будет эскимосским иглу, и в ней можно будет досыта наедаться
мороженым из шампанского и вина "Шато лафит Ротшильд". А наша кладовая? В
ней - свежие абрикосы, все равно февраль сейчас или август. Свежий
апельсиновый сок каждое утро, холодное молоко на завтрак, веющие прохладой
поцелуи в четыре часа дня, а у моего рта всегда вкус замороженных
персиков, у тела - вкус покрытых инеем слив. Вкусное всегда под боком, как
говорит Эдит Уортон... В любой невыносимый день, когда вам захочется
вернуться со службы домой раньше времени, я буду звонить вашему боссу, и
он всегда будет вас отпускать. Скоро вы сами станете боссом и, ни у кого
не спрашивая разрешения, будете уходить домой ради холодного цыпленка,
вина с фруктами и меня. Лето в райских ложбинах. Осени столь
многообещающие, что вы буквально потеряете разум - как раз настолько,
насколько нужно. Зимой, конечно, все будет наоборот. Я буду вашим очагом.
Мой милый пес, приляг у очага. Я стану для вас снежной шубой... В общем,
вам будет дано все. Взамен я прошу немного. Всего лишь вашу душу.
нельзя продать. Ее можно только потерять и никогда больше не найти.
Сказать вам, чего я на самом деле от вас хочу?
что даю?
будет сделано. Когда вы кончаете читать книгу, вы ведь знаете, понравилась
она вам или нет? И в конце спектакля вы либо спите, либо нет? Ну, и
красивая женщина - это красивая женщина, не так ли, а хорошая жизнь - это
хорошая жизнь?
деле красивая?
судить по голосу? Не можете? Бедный! Если вы не поверите мне сейчас, я не
буду вашей никогда.
четыре часа?
состарившийся мальчик. Жаль. Жаль. Ваша мать жива?
взволнованное сердце.
мужчин. Двое сразу убежали. Двое немного побыли, но ушли. Один пришел еще
раз, а потом исчез. Шестой, побывав три раза, признался, что он н_е
в_е_р_и_т. Дело в том, что никто, видя при дневном свете безграничную и
ограждающую от всех забот и тревог любовь, в нее _н_е_ в_е_р_и_т_. Душевно
чистый, простой, как дождь, ветер и семя, какой-нибудь юноша с фермы, быть
может, остался бы со мной навсегда. Но житель Нью-Йорка? Этот не верит ни
во что... Кто бы ты ни был, какой бы ты ни был, о добрый господин,
останься и подои корову, и поставь парное молоко охладиться под навес в
тени дуба, который растет у меня на чердаке. Останься и нарви водяного
кресса, чтобы очистить им свои зубы. Останься в северной кладовой, где
пахнет хурмой, виноградом и мандаринами. Останься и останови мой язык,
чтобы я больше об этом не говорила. Останься и закрой мне рот так, чтобы я
не могла вздохнуть. Останься, ибо я устала от разговоров и нуждаюсь в
любви. Останься. Останься.
он понял: если он сейчас не убежит, он пропал.
сосулька.
Ж_а_б_б, _в_е_д_ь_м_а.
уродина. Конечно, так! Ложь! Все ложь, от начала до конца! Она..."
удивления глаза.
утра, воздух по-прежнему раскаленный, а Нед бредет, как лунатик, в поисках
прохлады, потная одежда, присохнув к горячему телу, свернулась розетками,
пот стекает с лица, глаза мертвые, ноги скрипят в запекшихся от жары
кожаных полуботинках.
Эмминджера и подтолкнул в глубину темного переулка. Не загорелся ли снова
свет там, в конце переулка, в витрине лавки? Да, горит.
заковылял по переулку.
любовь. Это был восторг. Это была женщина.
пусты, тело покрывала ржавчина пота. А сладость во рту? Ее уже не было.
сгорал, превращаясь в руины.
доменную печь города - только для того, чтобы навсегда потерять свою
работу.
коричневым от загара, разъяренным заведующим кадрами, он знал уже, что ее
потеряет. Брови у Биннса прыгали, рот шевелился, изрыгая безмолвные
проклятия. Ошпаренные волосы иглами дикобраза топорщились, прокалывая
изнутри его пиджак. Ко времени, когда они с Биннсом достигли сорокового
этажа, Биннс уже перестал быть человеком и стал антропоидом.
бродили служащие.
письменный стол, Уилл Морган.
двенадцать, - ответил кто-то.
Кондиционер покончил с собой в одиннадцать тридцать две. Двести человек
превратились в диких зверей, цепями прикованных к письменным столам возле
окон, специально устроенных так, чтобы их не открывали.
подняться и стать около своих столов. Они стали. Их покачивало.
Температура была девяносто семь градусов по Фаренгейту. Биннс не спеша
двинулся вдоль длинного ряда. Казалось, что в воздухе вокруг него висит,
шипя, как на раскаленной сковороде, рой невидимых мух.
сейчас спад, в каких бы радостных выражениях ни говорил об этом президент
соединенных штатов. А мне, чем вонзать нож в спину, приятнее пырнуть вас в
живот. Сейчас я пойду вдоль ряда и буду кивать и шепотом говорить: "вы".
Нортон Андрэ
Суворов Виктор
Панов Вадим
Ковальчук Вера
Орлов Алекс
Белов Вольф