Чтение 2–й страницы книги ~Моряк вернулся с моря~

континенты-броненосцы.

Но на девятый день моряки сами спустили лодки на воду и, сидя в них,
ожидали приказа, ведь они не знали, куда плыть, они могли только грести,
работая вместо ветра. И капитан хотел бы присоединиться к ним.

К концу десятого дня на горизонте медленно появился какой-то остров.

Он сказал жене:

- Кэт, мы поплывем пополнить запасы. Ты поплывешь с нами?

Она внимательно посмотрела на остров, как будто уже видела его
когда-то, задолго до рождения, и медленно покачала головой - нет.

- Плывите! Я не ступлю на сушу, пока мы не вернемся домой!

Когда он посмотрел вверх, на Кэт, то понял, что она инстинктивно
боится легенды, которую он так легкомысленно выдумал и рассказал. Кэт
была, как золотоволосая женщина из легенды, и она усматривала какое-то
скрытое зло в пустынных раскаленных песках и коралловых рифах, которые
могли бы ей повредить, и даже ее погубить.

- Бог тебя благослови, Кэт! Три часа!

И он отправился и острову вместе с матросами.

В конце дня они вернулись с пятью бочонками пресной сладкой воды, а
лодки благоухали от теплых плодов и цветов.

На корабле его ожидала Кэт, которая не хотела сходить на берег, раз
объявив, что не ступит на сушу.

Когда она расчесывала свои волосы той ночью и смотрела в неподвижную
воду, сказала:

- Почти свершилось. До утра все переменится. Обними меня, Том. После
этих теплых дней наступят сильные холода.

Он проснулся среди ночи. Кэт дышала среди мрака и бормотала во сне.
Рука ее лежала на нем - горячая. Она звала его во сне. Он нащупал ее пульс
и там прежде всего почувствовал надвигающуюся бурю.

Пока он так сидел около нее, корабль подняла большая медленная волна,
и штиль кончился.

Бессильные паруса полоскались в ночном небе. Каждый канат звучал, как
будто огромная рука прошлась по кораблю, как по струнам молчащей арфы, и
исторгала новые тона путешествия.

Штиль кончился, началась буря, за ней пришла другая.

Из двух бурь одна кончилась внезапно. Молния охватила Кэт, превратив
ее в белый пепел. В тело ее проникло великое молчание и застыло там.

Принесли парусину, чтобы подготовить ее для погребения в море.
Движения поблескивающих среди подводного света кораллов были похожи на
колыхания тропических рыб - острые, тонкие, они с безмерным терпением
грызли полотно, окружали его мраком, запечатывали в него тишину.

Утром сильнейшая буря сменилась повсюду белым затишьем, и оно
опустилось и упало в море, которое разорвало его в один миг. Так и жизнь
его ушла после гибели Кэт, не оставив никакого следа.

- Кэт, Кэт, о, Кэт!

Он не мог бы оставить ее там, погибающую между Японским морем и
Золотыми воротами. Ночью он, плача и не помня себя от горя, вывел корабль
из бури. Стиснув штурвал, он поворачивал корабль около раны в море,
которая невозможно быстро затягивалась. Потом и в нем наступил штиль,
который продолжался до конце его жизни. Никогда уже не возвысил он голос и
никому не пригрозил кулаком. С тихим голосом и открытой ладонью отошел он
на корабле от символического гроба, обложенного землей, и навсегда опустил
его в море. Потом он оставил свой корабль в одном из доков и ушел на
тысячу двести миль в глубь суши. Как слепой, не сознавая, что делает, он
купил землю; как слепой, машинально, строил вместе с Хэнксом, и долгое
время не понимал, что купил и что построил. Знал только, что он уже очень
стар, что перешагнул краткий час своей молодости с Кэт. А сейчас он был
настоящим старцем и чувствовал, что никогда больше не испытает ничего
подобного.

Так, посреди континента, на тысячу миль восточнее моря, на тысячу
миль западнее ненавистного моря, он проклинал жизнь и море, которое
познал, и вспоминал себя - не такого, как сейчас, а того, в минувшем.

Так он ходил по земле, бросал семена, готовился к своей первой жатве
и стал считаться фермером.

Но однажды ночью в первое лето, которое он жил так далеко от моря,
как только может жить избегающий его человек, он был разбужен невозможным,
но таким знакомым шумом! Дрожа в постели от возбуждения, он прошептал:
"Нет, нет, невозможно... это... конечно, я сошел с ума! Но... я же слышу!"

Распахнув двери дома, он посмотрел на пшеничные поля. Потом
бессознательно поднялся на галерею, и был околдован тем, что увидел.
Ухватившись за перила и мигая слезящимися глазами, он вглядывался в даль.

Там, в потоках лунного света, на плавно возвышающихся холмах пшеница
волновалась, как волны под приливным ветром. Огромный Тихий океан пшеницы
терялся в дали, а дом казался сейчас кораблем, стоящим посреди него в
затишье.

Он оставался наверху полночи, изумленный своим открытием, затерянный
в глубинах этого моря на суше. В следующие годы канат за канатом, доска за
доской он переделывал свой дом, доводя его до размеров, вида и очертаний
корабля, на котором плавал под самыми свирепыми ветрами и в самых глубоких
водах.

- Хэнкс, сколько лет мы не видели воды?

- Двадцать лет, капитан.

- Нет, со вчерашнего утра.

Когда он вернулся в кухню, сердце его сильно билось. Барометр на
стене затуманился, блеснул лучик света и заиграл на старых морщинистых
веках.

- Не хочется кофе, Хэнкс. Только... стакан чистой воды.

Хэнкс вышел и вернулся.

- Хэнкс? Обещай, что похоронишь меня рядом с ней.

- Но, капитан, она... - Хэнкс умолк. Кивнул. - Рядом с ней. Да, сэр.

- Хорошо. А сейчас дай мне стакан.

Вода была вкусна. Она шла из подземных морей и имела вкус сна.

- Один стакан. Она была права, Хэнкс, знаешь ли. Никогда не ступить
на сушу. Она была права. Но я ей все-таки донес стакан воды с суши, и суша
эта была в воде, что прикоснулась к ее устам. Один стакан. О, если только
можешь!..

Он перехватил стакан в занемевших руках. Из ниоткуда налетел тайфун и
всколыхнул воду в стакане.

Он поднял стакан и испил тайфуна.

- Хэнкс! - воскликнул кто-то.

Но это был не капитан. Его тайфун затих, и он затих вместе с ним.
Пустой стакан упал на пол.

Было тихое утро. Воздух дрожал и дул слабый ветерок. Половину ночи
Хэнкс копал, а половину утра - засыпал. Теперь работа была завершена.
Городской священник помогал ему, а сейчас, когда Хэнкс укладывал последние
куски дерна, отошел. Кусок за куском Хэнкс их укладывал, трамбовал,
прижимал. А над ними - он позаботился об этом - будет расти золотая, пышно
колосящаяся пшеница, высотой с десятилетнего ребенка.

Хэнкс наклонился и уложил последний кусок дерна.

- И никаких знаков на могиле? - спросил священник.

- Нет, сэр, он не хотел их.

Священник пытался протестовать, иногда Хэнкс взял его руку и повел
вверх по склону холма. Потом Хэнкс обернулся и указал назад.

Они стояли долго. В конце концов священник кивнул, усмехнулся
спокойно и сказал:

- Вижу. Понимаю.

Потому что там был океан пшеницы с бегущими без конца огромными
волнами, перекатываемыми ветром, гонимыми на восток, все на восток, и
ничто не указывало на место последнего успокоения старого капитана.

- Он погребен в море, - сказал священник.

- Да, - ответил Хэнкс. - Как я и обещал. Так и случилось.

Потом они повернулись и пошли по холмистому берегу, не говоря ни
слова, пока не вошли в поскрипывающий дом.

г========================================================================¬
¦ Этот текст сделан Harry Fantasyst SF&F OCR Laboratory ¦
¦ в рамках некоммерческого проекта "Сам-себе Гутенберг-2" ¦
¦------------------------------------------------------------------------¦
¦ Если вы обнаружите ошибку в тексте, пришлите его фрагмент ¦
¦ (указав номер строки) netmail'ом: Fido 2:463/2.5 Igor Zagumennov ¦
L========================================================================-