Чтение 2–й страницы книги ~Улыбающееся семейство~

когда две недели назад он заставил их улыбаться...

Он взял нож, чтобы разрезать лежавшую на блюде курицу. Как обычно,
когда семейство собиралось вместе, все сидели с постными скучными рожами.
Если детям вздумалось улыбнуться, тетушка Роза давила их улыбки, как
мерзких клопов.

Тетушке Розе не нравилось, когда он держал локти на скатерти, когда
резал курицу. "Да и нож, - сказала она, - давно уже следовало бы
поточить".

Вспомнив об этом сейчас, он рассмеялся. А вот в тот вечер он
добросовестно и покорно поводил ножиком по точильному бруску и снова
принялся за курицу. Посмотрев на их напыщенные, тоскливые рожи, он замер и
вдруг поднял нож и презрительно заявил:

- Да почему же вы, черт побери, никогда не улыбнетесь?! Я заставлю
вас улыбаться!

Несколько раз он поднял нож, как волшебную палочку и - о, чудо - все
они заулыбались.

Тут он оборвал свои воспоминания, смял, скатал их в шарик, отшвырнул
в сторону. Затем резко поднялся, прошел через столовую на кухню и оттуда
спустился по лестнице в подвал. Там топилась большая печь, которая
обогревала дом. Грапин подбрасывал уголь в печь до тех пор, пока там не
забушевало чудовищное пламя.

Затем он поднялся обратно. нужно будет позвать кого-нибудь прибраться
в пустом доме - вытереть пыль, вытрясти занавески. Новые толстые восточные
ковры надежно обеспечивали тишину, которая так нужна ему целый месяц, а
может быть, и год. Он прижал руки к ушам. А что, если с приездом Алисы
Джейн в доме возникнет шум? Ну какой-нибудь шум, где-нибудь, в
каком-нибудь месте!

Он рассмеялся. Нет, это, конечно, шутка. Такой проблемы не возникнет.
Нечего бояться, что Алиса привезет с собой шум - это же просто абсурд!
Алиса Джейн даст ему земные радости, а не раздражающую бессонницу и
жизненные неудобства.

Он вернулся в столовую. Фигуры сидели все в тех же позах, и их
индифферентность по отношению к нему нельзя было назвать невежливостью.
Грапин посмотрел на них и пошел к себе в комнату, чтобы переодеться и
приготовиться к выдворению семейки. Расстегивая запонку на манжете, он
повернул голову.

Музыка.

Сначала он не придал этому значения. Потом он медленно поднял голову
к потолку, и лицо его побледнело. Наверху слышалась монотонная музыка, и
это вселяло в него ужас, как будто кто-то перебирал одну струну на арфе. И
в полной тишине, окутывавшей дом, эти слабые звуки были такими же
чудовищными, как сирена полицейской машины на улице.

Дверь распахнулась под его руками, как от взрыва. Ноги сами несли его
наверх, а перила винтовой лестницы, как длинные полированные змеи,
извивались в его цепких руках. Сначала он спотыкался от ярости, но потом
набрал скорость, и если бы перед ним внезапно выросла стена, он не
остановился бы, пока не увидел бы на ней кровь и следы царапин от своих
ногтей.

Он чувствовал себя как мышь, очутившаяся в колоколе. Колокол гремит,
и от его грохота некуда спрятаться. Это сравнение захватило его, как бы
связало пуповиной с раздававшимися сверху звуками, которые были все ближе
и ближе.

- Ну, подожди! - закричал Грапин. - В моем доме не может быть никаких
звуков! Вот уже две недели! Я так решил!

Он вломился на чердак.

Облегчение может довести до истерики. Капли дождя падали из
крошечного отверстия в крыше в высокую вазу для цветов, усиливающую звук,
как резонатор. Одним ударом он превратил вазу в груду осколков.

У себя в комнате он надел старую рубашку и потертые брюки, и довольно
улыбнулся. Музыка закончилась, дырка заделана, ваза разбита. В доме
воцарилась тишина. О, тишина бывает самых разных оттенков: есть тишина
летних ночей. Строго говоря, это не тишина, а наслоение арий насекомых,
скрипа лампочек в уличных фонарях, шелеста листьев. Такая тишина делает
слушателя вялым и расслабленным. нет, это не тишина! А вот зимняя тишина -
гробовое безмолвие. Но она приходяща - готова разорваться по первому
плевку весны. И потом она как бы звучит внутри самой себя. Мороз
заставляет позвякивать ветки деревьев, и эхом разносит дыхание или слово,
сказанное в полночь. Нет, об этой тишине тоже не стоит говорить!

Есть и другие виды тишины. Например, молчание между двумя
влюбленными, когда слова уже не нужны. Щеки его покраснели, и он открыл
глаза. Это наиболее приятный вид тишины. Правда, не совсем полный, потому
что женщины всегда все портят и просят прижаться посильнее, или наоборот,
не давить так сильно. Он улыбнулся. Но с Алисой Джейн этого не будет: он
уже все познал - все было прекрасно.

Шепот.

Он надеялся, что соседи не слышали его идиотских криков. Слабый
шепот.

Да, о тишине... Лучший вид тишины постигаешь в себе самом. Там не
может быть хрустального позвякивания мороза или электрического жужжания
насекомых. Мозг отрешается от всех внешних звуков, и ты начинаешь слышать,
как клетки притираются в твоем теле.

Шепот.

Он покачал головой. "Нет и не может быть никакого шепота в моем
доме!" Пот выступил на его лице, челюсть опустилась, глаза вздулись в
глазницах.

Снова шепот.

- Говорю тебе, я женюсь, - вяло произнес он.

- Ты лжешь, - ответил шепот.

Его голова опустилась, подбородок упал на грудь.

- Ее зовут Алиса Джейн, - невнятно произнес он пересохшими губами.
Один глаз его часто замигал, как будто подавая сигналы неведомому гостю. -
Ты не можешь заставить меня перестать любить ее. Я люблю ее.

Шепот.

Ничего не видя перед собой, он сделал шаг вперед и почувствовал струю
теплого воздуха перед собой у ног. Воздух выходил из решетки вентилятора,
который гнал его от печи.

Шепот. Так вот откуда этот шепот.

Когда он шел в столовую, в дверь постучали. Он замер.

- Кто там?

- Мистер Грапин?

- Да, это я.

- Откройте, пожалуйста.

- А кто вы?

- Полиция, - ответил все тот же голос.

- Что вам нужно? Не мешайте мне ужинать.

- Нам нужно поговорить с вами. Звонили ваши соседи. говорят, они уже
две недели не видят ваших родственников, а сегодня слышали какие-то крики.

- Уверяю вас, что все в порядке, - он попробовал рассмеяться.

- Тогда, - продолжал голос с улицы, - мы убедимся и уйдем. Откройте,
пожалуйста.

- Мне очень жаль, - не согласился Грапин, - но я очень устал и очень
голоден. Приходите завтра. Я поговорю с вами, если хотите.

- Мы настаиваем, мистер Грапин. Открывайте!

Они начали стучать в дверь. Не говоря ни слова, Грапин двинулся в
столовую. там он уселся на свободный стул и заговорил, сначала медленно,
потом быстрее:

- Шпики у дверей. Ты поговоришь с ними, тетя Роза. Ты скажешь им, что
все в порядке, и чтобы они убирались. а вы все ешьте и улыбайтесь, тогда
они сразу уйдут. Ты ведь поговоришь с ними, правда, тетя Роза? А теперь я
что-то должен сказать вам.

Неожиданно несколько горячих слез упало из его глаз. Он внимательно
смотрел, как они расплылись и впитались скатертью.

Я никого не знаю по имени Алиса Беллард. Я никогда никого не знал с
таким именем. Я говорил, что люблю ее и хочу жениться на ней только, чтобы
заставить вас улыбаться. Да, да, только по этой причине. Я никогда не
собирался заводить себе женщину и, уверяю вас, никогда не завел бы.
Передайте мне, пожалуйста, кусочек хлеба, тетя Роза.

Входная дверь затрещала и распахнулась. Послышался тяжелый топот.
Несколько полицейских вбежали в столовую и замерли в нерешительности.
Возглавлявший их инспектор поспешно снял шляпу.

- О, прошу прощения, - начал извиняться он. - Мы не хотели нарушать
ваш ужин. Мы просто...

Шаги полицейских вызвали легкое сотрясение пола. Но даже этого
сотрясения хватило на то, чтобы тела тетушки Розы и дядюшки Дэйма
повалились на ковер. Горло у них было перерезано полумесяцем - от уха до
уха. Это вызывало на их лицах, как и на лицах сидевших за столом детей,
жуткое подобие улыбок. Улыбок манекенов, которые приветствовали вошедших,
и все объяснили им простой гримасой.