атмосфере. Наверное, пылевая буря с юга или запада. Неужели вы не видели
заход Солнца...
девушка. - Все ясно различимо, как и раньше, даже тени. Только все
красное, все красное...
любую минуту. Внимательно смотрите...
облегчения, вызвавшее слабость в коленях. Не только он. Появление
внезапного кровавого света явилось результатом не ухудшения зрения или
деятельности его мозга, а некоего природного явления в атмосфере или под
действием погоды. Вместе с чувством облегчения в нем проснулась обычная
неприязнь к потерянному в пустых разговорах времени. Он тихо повернулся и
оставил спорящую троицу.
исчезнет. Это не может продолжаться...
городе, это не исчезло. По дороге он видел многочисленные группки людей,
всматривающихся время от времени в красное Солнце и перебрасывающихся друг
с другом пустыми словами. Сейчас, когда утихомирилось первоначальное
удивление, он почувствовал слабое раздражение на то, как все они
реагировали на случившееся.
важным для художника. Но каким образом это касалось их, этих бормочущих,
тревожно всматривающихся в небо людей? В любом случае, как сказал этот
парень, скоро все встанет на свои места.
усталость, сменившую рабочее возбуждение. Здоровая рука, несмотря на всю
свою необычную развитость, за полмили до цели начала дрожать под грузом
ящика с красками и холста.
двери дома, он ясно услышал из гостиной на первом этаже телевизор хозяйки.
США не поступало... - услышал Майлз, открыв дверь в комнату, окинув
взглядом миссис Эндол, владелицу, сидящую и тихо слушающую передачу вместе
с несколькими другими постояльцами. - Необычных явлений на Солнце или в
нашей атмосфере замечено не было, и, по мнению наших экспертов, такое
изменение не могло появиться без...
пробудили в Майлзе раздражение. Казалось, что всех вокруг заинтересовало
это совершенно естественное явление. Он быстро, но тихо прошел по
коричневому паласу, лежащему перед открытой дверью, и поднялся по
поношенному ковру, постеленному на ступеньки, к тишине и спокойствию своей
большой комнаты на втором этаже.
раздеваясь, он тяжело плюхнулся спиной на свою узкую кровать. Белые
прозрачные занавески колыхались от ветра, долетавшего из полуоткрытого
окна. Усталость растекалась по его телу.
обычное глубокое истощение телесных и умственных сил, а воображение и
желание, отражающие усилия, приложенные им к рисованию. Но все же.... в
нем снова зашевелилась ярость. Эти усилия были доступны каждому
нормальному человеку. Он не мог добиться созидательного взрыва, к которому
стремился.
строгую теорию творчества, ради самой этой теории, созданной им, он и жил
с того самого дня, когда четыре года назад впервые начал рисовать у
подножия западного берега. В соответствии с теорией каждому художнику
доступно нечто гораздо большее, чем то, чего достигал когда-либо любой
живописец. Живопись, прежде являвшаяся результатом обычных созидательных
усилий, много раз усиленная, превращалась... в озарение.
это представлялось ему не более невероятным, чем те достоверные случаи
особых физических возможностей, проявленных человеком во время
эмоциональных стрессов.
собирал в течение четырех последних лет, складывая в толстый коричневый
конверт, заметки ив газет. Заметки типа той, где рассказывалось, как
обезумевшая мать подняла перевернувшуюся машину весом около тысячи фунтов,
чтобы вытащить своего ребенка. Или о том, как прикованный к кровати
восьмидесятилетний старик, спасаясь, буквально перебежал, как канатоходец,
по телефонному проводу до столба с третьего этажа горящего здания.
скрытых резервов организма человека, потому что испытал подобное. Сам.
то, что смогло совершить тело, также мог повторить и дух созидания.
Когда-нибудь он войдет в это состояние, чтобы создать полотно. И когда
Майлз сделает это, то наконец-то освободится от внутренней ожесточенности,
животной злобы и ярости, всех варварских проявлении в человеке,
отражавшихся во всем, что он наносил на холст.
погружаясь в дремоту, картина, подобная той, что он нарисовал сегодня,
вместо старого, кровавого инстинкта и злобы времен каменного века,
попирающих все, что создал человек, покажет будущее и цель человечества.
Не сопротивляясь, он позволил себе опуститься на дно... Оставался час до
обеда с Мэри Буртель. Достаточно времени для того, чтобы отдохнуть
несколько минут, умыться и одеться. Он лежал, его мысли мерцали и
постепенно гасли...
почему он проснулся. Затем вновь послышался стук в дверь и голос хозяйки,
зовущей его.
говорила в щель под дверью. - Вам звонят! Майлз, вы слышите меня?
минуту.
единственное в его комнате окно с незадернутой шторой виднелся квадрат
ночной темноты. Его глаза нашли большое круглое лицо будильника, стоявшего
перед зеркалом на туалетном столике. Стрелки показывали пять минут
десятого. Он проспал четыре часа.
и безумный вид. Он откинул волосы назад и с трудом встал на ноги.
Спотыкаясь, он дошел до двери и оцепенело вышел в коридор к телефону, к
снятой трубке. Он поднял ее.
удивиться ее вопросу.
В конце концов я попросила ее проверить твою комнату, - к обычно твердому
голосу,
го... - Она замерла, но потом решительно продолжила: - Я никогда этого не
говорила тебе, Майлз! Но я всегда чувствовала, что придется тебе это
сказать, и сейчас пришло время! Ты _н_и_к_о_г_д_а_ не найдешь ответа на
вопрос, который тебя беспокоит: почему ты рисуешь так, а не иначе?
Ты никогда _н_е _н_а_й_д_е_ш_ь _о_т_в_е_т_а_, потому что не там ищешь! Ты
ищешь где угодно, только не там, где надо!
остывающий горячий сэндвич с мясом. - А какое отношение к этому имеет вся
эта история с Солнцем?
обеими руками, как будто ухватившись за Майлза и заставляя его остаться и
выслушать ее. - Может быть, ты и прав, и это изменение в цвете Солнца
никому не причинит вреда. Но оно напугало весь мир, всех людей! И ОНО
абсолютно не удивило и не взволновало тебя. Понял ли ты меня, Майлз? Твоя
беда в том, что когда случается нечто подобное и весь человеческий мир
испуган до смерти, ты не реагируешь на это вообще!
- Так?
чужая жизнь!
чужая жизнь, - встать между мной и рисованием, а мне для работы необходимо
экономить каждый грамм энергии, находящийся в моем распоряжении. Что в
этом плохого?
слишком силен, Майлз. Ты дошел до той точки, где ничто больше не может
тебя напугать... и это неестественно. Ты однобок, как эта твоя
переразвитая рука, и ничего с другой стороны... - Внезапно она начала
молча плакать, слезы текли по лицу, а голос оставался низким, сухим и
таким же холодным. - О! Я знаю, что говорю чудовищные вещи! - сказала она.
- Я не хочу говорить это тебе, Майлз. Я не хочу! Но это правда. Как
художник, ты - один огромный мускул. Но, с другой стороны, в тебе не
осталось ничего человеческого. И ты все еще не удовлетворен. Ты пытаешься
Василенко Иван
Лукьяненко Сергей
Корнев Павел
Конан-Дойль Артур
Шилова Юлия
Афанасьев Роман