Чтение 2–й страницы книги ~Боюсь...~

будет очень жалеть о нем. Впрочем, никто из соседей не мог догадаться, чей
это пес, и в конце концов он куда-то исчез...

А года два спустя приятель подарил мисс Айзенберг трехнедельного
щенка.

- Квартирка у меня, сами видите, тесновата, чтобы держать собаку, но
он был такой симпатяга, что я не могла устоять. В общем рос он, рос и
вырос в красивого сильного пса, который ел куда больше, чем я сама...

Район был спокойный, пес не задиристый, и мисс Айзенберг, когда
гуляла с ним вечером, обычно спускала его с поводка, благо он никогда не
удирал далеко.

- И однажды - я ведь только что видела, как он принюхивается к
чему-то в полутьме буквально в пяти шагах от меня, - я позвала его и он не
откликнулся. Он не вернулся в эту ночь, и никогда уже не вернулся, я его
больше никогда, никогда не видела... И ведь у нас на улице с обоих сторон
сплошная стена домов, тут всегда закрыты все двери и никаких лазеек в
подвалы тоже не сыскать. Он не мог никуда пропасть, просто не мог. И
все-таки пропал...

Много дней подряд искала мисс Айзенберг своего пса, справлялась у
соседей, давала в газеты объявления - все напрасно.

- И как-то поздним вечером, собираясь ко сну, я нечаянно глянула из
окна на улицу и вдруг припомнила то, о чем уже совершенно забыла. Я
припомнила пса, которого сама, сама прогнала два с лишним года назад... -
Мисс Айзенберг взглянула на меня пристально и сказала уныло: - Это был тот
же самый пес, мой пес! Если у вас есть собака, вы ее знаете, вы не можете
ошибиться, и я говорю вам - это был мой пес. Бессмыслица это или нет, но
мой пес потерялся - я сама прогнала его - за два года до того, как он
появился на свет...

Она беззвучно заплакала, слезы тихо стекали по ее лицу.

- Может, вы подумаете, что я психопатка, помешалась от одиночества и
вот расчувствовалась из-за какого-то пса. Если так, то вы неправы...

В этот-то миг, сидя в убогой, хоть и чистенькой комнатке мисс
Айзенберг, я и осознал в полной мере, что странные эти мелкие инциденты
отнюдь не просто занимательны и необъяснимы, что они могут обернуться
трагедией. И в этот миг я впервые почувствовал, что боюсь.

Последние одиннадцать месяцев я потратил на то, чтобы раскрывать,
прослеживать эти странные случаи один за другим, и я удивлен и напуган
тем, что они встречаются теперь все чаще, чаще, и - не знаю, пожалуй, как
это точно выразить, - напуган все возрастающей силой, с какой они влияют
на судьбы людей, влияют подчас трагически. Вот пример, выбранный почти
наугад, пример все возрастающего влияния... Чего?

СЛУЧАЙ 34. Пол В. Керч, 31 год, бухгалтер, Бронкс.

Был ясный солнечный день, когда я встретился с этим неулыбчивым
семейством в их собственной квартире в Бронксе. Мистер Керч оказался
коренастым, довольно красивым, но мрачноватым молодым человеком, жена его
- приятной темноволосой женщиной лет под тридцать, но ее откровенно
портили круги под глазами, а сын - хорошим таким мальчишкой лет
шести-семи. Мы познакомились, и мальчишку тут же отослали в детскую
поиграть.

- Ну, ладно, - произнес мистер Керч устало и подошел к этажерке с
книгами, - давайте прямо к делу. Вы сказали по телефону, что в общих
чертах вы про нас уже знаете...

Он снял с верхней полки книгу и вынул оттуда пачку фотографий.

- Вот они, эти карточки. - Он присел на кушетку рядом со мной, сжимая
снимки в руке. - У меня довольно приличная камера. И вообще я, пожалуй,
неплохой фотограф-любитель, в кухне у меня и чуланчик отгорожен, чтобы
самому проявлять. Две недели назад пошли мы все в Сентрал-парк... - Голос
у него был утомленный и невыразительный, будто он повторял свой рассказ
много-много раз, и вслух и про себя. - День был хороший, вроде как
сегодня, и бабушки нас давно донимали: подарите им новые карточки, и все
тут, - так я отснял целую пленку портретов, порознь и вместе. Камера у
меня с автоспуском, установишь, наведешь на резкость, и через несколько
секунд затвор сработает автоматически - вполне успеешь добежать и сняться
со всеми...

Он передал мне фотографии - все, кроме одной. В глазах у него застыла
полнейшая безнадежность.

- Эти я снял сначала, - сказал он.

Фотографии были довольно большие, примерно дюймов семь на три с
половиной, и я внимательно их рассмотрел. В общем-то самые обыкновенные
семейные снимки, но очень резкие, так что различаешь даже мелкие детали, и
на каждой трое - отец, мать и сын. Позы разные, но на лицах неизменные
улыбки. Мистер Керч в простом костюме, жена его надела темное платье и
легкий жакет, а у сына темная курточка и штанишки до колен. На заднем
плане - дерево без листвы. Я поднял взгляд на мистера Керча, давая понять,
что изучил фотографии вдоль и поперек.

- И этот снимок, - сказал он, прежде чем передать мне последнюю
карточку, - я сделал точно тем же манером. Мы договорились, как встанем, я
подготовил камеру и присоединился к своим. В понедельник вечером я проявил
всю пленку. И вот что вышло на последнем негативе...

Он протянул мне снимок. На мгновение мне померещилось, что это еще
один отпечаток, точно такой же, как и остальные; потом я заметил разницу.
Мистер Керч был тот же, что и раньше, простоволосый, с широкой ухмылкой,
но на нем был совершенно другой костюм. Мальчишка, стоявший рядом с отцом,
подрос на добрых три дюйма, штаны у него были длинные, было ясно, что он
стал старше, но не менее ясно было, что это тот же самый мальчик. Зато
женщина не имела с миссис Керч ровным счетом ничего общего. Элегантная
блондинка - солнце сияло в ее пушистых волосах, - хорошенькая, просто глаз
не отвести. Она улыбалась, глядя прямехонько в объектив, и держала мистера
Керча за руку.

Я взглянул на него.

- Кто же это?

Мистер Керч устало покачал головой.

- Не знаю, - сказал он мрачно и вдруг взорвался. - Говорю вам, не
знаю! В глаза ее никогда не видел!.. - Он повернулся к жене, но она не
удостоила его взглядом, и он, заложив руки в карманы брюк, принялся мерить
комнату шагами, то и дело посматривая на жену, адресуясь на самом деле к
ней, хотя говорил он вроде бы со мной.

- Кто это? И как вообще получился этот дурацкий снимок? Говорю вам -
никогда ее и в глаза не видел!..

Я взглянул на фотографию снова.

- А деревья-то в цвету! - сказал я. За спиной мальчишки, исполненного
важности, ухмыляющегося мистера Керча и женщины с ее сияющей улыбкой
стояли деревья Сентрал-парка, одетые густой летней листвой.

Мистер Керч кивнул.

- Знаю, - с горечью сказал он. - И представляете, что она говорит? -
выпалил он, уставившись на жену. - Она утверждает, что это моя жена, то
есть новая жена что-нибудь через пару лет. Боже мой!.. - он сжал голову
руками. - Чего только не наслушаешься от женщины!..

- Почему вы так думаете?.. - Я посмотрел на миссис Керч, но она и
меня не удостоила ответом; она безмолвствовала, сжав губы.

Керч безнадежно передернул плечами.

- Она утверждает, что на снимке все так, как и будет годика через
два. Она сама умрет или... - он поколебался, но все же выговорил, - или я
разведусь с ней, но сына оставлю себе и женюсь на этой, со снимка...

Теперь мы оба глядели на миссис Керч, глядели до тех пор, пока она не
почувствовала, что вынуждена что-то сказать.

- Ну, а если не так, - вздрогнув, вымолвила она, - тогда объясните
мне, что же это значит?..

Никто из нас не нашел ответа, и через несколько минут я откланялся. В
сущности, что я мог им сказать? И уж тем более не мог высказать свое
убеждение, что, какова бы ни была разгадка злополучного снимка, дружная
жизнь этой четы кончена.

Я мог бы и продолжить. Я мог бы привести еще не одну сотню подобных
случаев. Все они имели место в Нью-Йорке и ближайших его окрестностях на
протяжении нескольких последних лет; думаю, что тысячи таких же случаев
произошли и происходят сегодня на всем белом свете. Я мог бы и продолжать,
но задам главный вопрос: что же происходит и почему?

Пожалуй, я могу дать ответ.

Разве вы сами не замечали, что едва ли не каждый, кого вы знаете, все
решительнее восстает, бунтует против настоящего? И все острее тоскует по
прошлому? Я заметил. За всю свою долгую жизнь я прежде что-то не слыхивал,
чтобы такое множество людей высказывали откровенно желание "жить в начале
столетия", или "когда жизнь была проще", или "когда жить на свете было
стоящим делом", или "когда вы могли вывести своих детей в люди и быть
уверенными в завтрашнем дне", или, наконец, попросту "в добрые старые
времена". Никто, никто не говорил такого, когда я был молод. Настоящее
представлялось нам славным, блистательным, лучшим из времен. А вот теперь
говорят иначе...

Впервые за всю историю человечества люди отчаянно хотят спастись от
настоящего. Газетные киоски Америки битком набиты литературой о спасении,
и самое ее название уже символично. Многие журналы отдают свои страницы
фантастике: спастись, уйти - в иные времена, в прошлое, в будущее, в
другие миры, на другие планеты - куда угодно, лишь бы прочь отсюда, из
нашею времени. Даже крупные еженедельники, книгоиздательства и Голливуд
все чаще и чаще уступают требованиям такого рода. В мире появилось единое,
страстное, как жажда, желание, вы почти физически можете ощутить его -
давление мысли, борющейся против пут времени. И я глубоко убежден: это
давление - миллионы умов, слитых в едином порыве, - уже понемногу, но все
более явственно расшатывает самое время. В минуты, когда такой порыв
достигает наивысшего взлета, когда желание уйти, спастись охватывает почти
весь мир, в эти-то минуты и возникают описанные мною инциденты.