Чтение 2–й страницы книги ~Нездешний~

глаза, но священник разглядел все же, что они необычайно темные, почти
черные, и в них мерцают золотые искры. Воин был небрит, и в его щетине
проглядывала седина.

Потом священник уснул.

Проснувшись, он застонал - боль от побоев накинулась на него словно злая
собака. Он сел и поморщился, когда натянулись швы на груди. Платье его
пропало, рядом лежала одежда, снятая, как видно, с мертвеца - на камзоле
запеклась бурая кровь.

Воин укладывал седельные сумки и приторачивал к седлу свернутое одеяло.

- Где мое платье? - спросил священник.

- Я его сжег. - Как ты посмел! Это священные одежды.

- Это синий холст, и ничего больше. В первом же городе или селе
раздобудешь себе новый балахон. - Воин присел на корточки рядом с раненым. -
Я битых два часа латал твое хилое тело, священник. И мне хотелось бы, чтобы
оно пожило еще немного, прежде чем взойти на костер мученичества. По всей
стране твоих собратьев жгут, вешают и четвертуют - а все потому, что им
недостает мужества скинуть с себя эти тряпки.

- Мы не станем прятаться, - с вызовом ответил священник.

- Значит, умрете все до одного.

- Разве это так страшно - умереть?

- Не знаю, священник, - это тебя нужно спросить. Ты был весьма близок к
смерти вчера вечером.

- Но пришел ты и спас меня.

- Я искал свою лошадь. Не вкладывай в это событие особого смысла.

- Значит, лошадь в наши дни ценится дороже человека?

- Она всегда ценилась дороже, священник.

- Я думаю иначе.

- Стало быть, если бы к дереву привязан был я, ты спас бы меня?

- Я попытался бы.

- И нам обоим пришел бы конец. Между тем ты жив, а я, что гораздо важнее,
получил назад свою лошадь.

- Я достану себе новое платье.

- Не сомневаюсь. Однако мне пора. Если хочешь ехать со мной - милости
прошу.

- Не уверен, что я этого хочу.

Незнакомец пожал плечами и встал.

- Тогда прощай.

- Погоди! - Священник с трудом поднялся на ноги. - Я не хочу показаться
неблагодарным и от всего сердца говорю тебе спасибо за помощь. Просто ты,
путешествуя со мной, подверг бы себя лишней опасности.

- Как предупредительно с твоей стороны. Ну что ж - смотри сам.

Воин затянул подпругу и сел в седло, расправив позади плащ.

- Меня зовут Дардалион, - сказал священник.

- Ну а я зовусь Нездешним, - опершись о луку седла, проговорил воин.
Священник вздрогнул, как от удара. - Ты, я вижу, наслышан обо мне.

- Ничего хорошего я о тебе не слышал.

- Значит, все, что ты слышал, - правда. Прощай.

- Погоди! Я поеду с тобой.

Нездешний натянул поводья.

- А как же опасность, которой я подвергаюсь в твоем обществе?

- Моей смерти хотят только вагрийские захватчики, и у меня по крайней
мере есть друзья - а о тебе, Нездешний, этого не скажешь. Полмира только и
мечтает плюнуть на твою могилу.

- Утешительно, когда тебя ценят столь высоко. Что ж, Дардалион, - если
хочешь ехать, одевайся скорее, и в путь.

Дардалион потянулся за шерстяной рубахой, но тут же отдернул руку. Кровь
отлила от его лица.

Нездешний, спрыгнув с седла, подошел к нему.

- Что, раны болят?

Дардалион покачал головой, и Нездешний увидел слезы у него на глазах. Это
поразило воина - он ведь видел, как священник терпел пытки, ничем не выдавая
своих страданий. А теперь - плачет, как дитя, без всякой причины.

Священник со всхлипом втянул в себя воздух.

- Я не могу это надеть.

- Почему? Вшей там нет, а кровь я почти всю отскреб.

- У этих вещей есть память, Нездешний... память о насилиях, убийствах,
неописуемых гнусностях. Я запятнал себя, даже коснувшись их... носить их я
не могу.

- Так ты мистик?

- Да. Я мистик.

Дардалион сел на одеяло, дрожа под лучами утреннего солнца. Нездешний
поскреб подбородок, вернулся к лошади и извлек из сумки рубашку, штаны и
пару башмаков. - Это все чистое, священник, - но за их память я не ручаюсь.
- Он швырнул вещи Дардалиону.

Священник несмело коснулся рубашки и не почувствовал зла - только
страдание, душевную муку. Закрыв глаза, он успокоился и с улыбкой взглянул
на воина.

- Спасибо, Нездешний. Это я могу носить.

Их взгляды встретились, и воин скривил рот в ухмылке.

- Выходит, теперь ты знаешь все мои секреты?

- Нет. Только твою боль.

- Боль - понятие относительное, - сказал Нездешний.

***

Все утро они ехали по холмам и долинам, изодранным когтями войны. На
востоке до самого неба вставали столбы дыма. Там пылали города, и души
уходили в Пустоту. В полях и лесах валялись трупы, с которых уже обобрали
латы и оружие, а вверху собирались, высматривая добычу, чернокрылые стаи
ворон. Жатва смерти зрела повсюду.

В каждой долине путников встречали сожженные деревни, и глаза Дардалиона
приобрели затравленное выражение. Нездешний, равнодушный к картинам
бедствий, ехал настороженно, то и дело оглядываясь назад и обводя взглядом
далекие южные холмы.

- За тобой гонятся? - спросил Дардалион.

- Как всегда, - угрюмо ответил воин.

В последний раз Дардалион ехал верхом пять лет назад, когда совершил
пятимильную поездку от горной усадьбы своего отца до храма в Сардии. Теперь
его донимала боль от ран, ноги терлись о бока кобылы, и ему приходилось
очень худо. Он заставлял себя смотреть на воина впереди, отмечая, как легко
тот сидит в седле, держа поводья левой рукой - правая никогда не отрывалась
от широкого черного пояса, увешанного смертоносным оружием. В месте, где
дорога расширилась настолько, что можно было ехать рядом, священник
пригляделся к лицу Нездешнего. Оно было сильным и даже по-своему красивым,
но рот был угрюмо сжат, а глаза смотрели тяжело и пронзительно. Под плащом
воин носил кожаный колет, продранный, поцарапанный и тщательно зашитый во
многих местах, а на нем - наплечную кольчугу.

- Ты много воевал? - спросил Дардалион.

- Больше, чем следует, - сказал Нездешний, снова останавливаясь и
оглядывая дорогу.

- Ты говорил, что священники гибнут потому, что не находят в себе
мужества снять свои одежды. Что ты имел в виду?

- Разве непонятно?

- Казалось бы, наивысшее мужество в том и состоит, чтобы умереть за свою
веру.

- Чтобы умереть, никакого мужества не требуется, - засмеялся Нездешний. -
А вот чтобы жить, нужна большая смелость.

- Странный ты человек. Разве ты не боишься смерти?

- Я боюсь всего на свете, священник, - всего, что ходит, ползает или
летает. Но прибереги эти разговоры для вечернего костра. Мне надо подумать.

Тронув коня каблуками, Нездешний въехал в небольшой лесок. Там, в
укромной лощине у тихого ручья, он спешился и ослабил подпругу. Лошади
хотелось пить, но Нездешний стал медленно вываживать ее, чтобы она остыла
перед водопоем. Потом он расседлал ее и покормил овсом из торбы,
притороченной к седлу. Привязав лошадей, он развел небольшой костер в кольце
из камней и разостлал рядом одеяло. Закусив холодным мясом, от которого
Дардалион отказался, и сушеными яблоками, Нездешний занялся своим оружием.
Наточив все три ножа на бруске, он разобрал и почистил арбалет.

- Занятная штука, - заметил Дардалион, - Да, мне его сделали в Венгрии.
Очень полезное оружие: бьет двумя стрелами насмерть с двадцати шагов. -
Значит, тебе приходится близко подходить к жертве.

Нездешний впился своими мрачными глазами в Дардалиона.

- Не вздумай судить меня, священник.

- Я просто так сказал. Как случилось, что у тебя увели лошадь?

- Я был с женщиной.

- Понятно.

- Боги, это же смешно, когда молодой парень напускает на себя такой вот
чопорный вид. Ты что, никогда не спал с женщиной?

- Нет. Я и мяса не ел последние пять лет, и вина не пробовал.

- Скучная жизнь, зато счастливая.

- Нет, не скучная. Жизнь состоит не только из утоления телесных
аппетитов. - Я того же мнения. Но их порой тоже утолить не мешает.

Дардалион промолчал. Что толку объяснять воину, как гармонична может быть
жизнь, посвященная воспитанию духа? Как радостно парить невесомым и
свободным под солнечными ветрами, и путешествовать к далеким мирам, и видеть
рождение новых звезд. Как легко бродить по туманным коридорам времени.

- О чем задумался? - спросил Нездешний.

- О том, зачем ты сжег мою одежду, - сказал Дардалион и вдруг понял, что
этот вопрос не давал ему покоя весь день.

- Да так, взбрело в голову. Я долго был один - захотелось побыть в