эпохи наслаивающихся друг на друга посланий и смыслов, какие веками здесь
порождал диктат никем пока не разгаданной ДНК коммерции и империи.
назвавший себя Петалом.
манерой строить предложения, сперва ошиблась и приняла его извинения за
приказ. Она подумала, не вызвать ли ей призрака, но потом отказалась от этой
мысли.
следовало ожидать... Человек его положения, et cetera... Он шумно вздохнул.
Прошу прощения, что нет обогревателя. Предполагалось, что в гараже все
уладят...
перекатов плоти над воротником плотного пальто.
наконец. Я не секретарь.
поблескивающие металлические навесы и вечернюю реку пешеходов.
наш Суэйн. Прищелкнув языком, Петал оглянулся на девочку.
стирающие их взмахи дворников.
переходами городских домов в викторианском стиле, затерявшихся в снежной
jpscnbeprh скверов, конюшен и переулков. Петал с парой чемоданов Кумико в
каждой руке объяснил, что дверь номер 17 это одновременно парадный вход и
для домов номер 16 и 18.
попытке указать на красную полировку и начищенные медные петли двери дома
номер 16. За ней нет ничего, кроме двадцати дюймов железобетона.
фасады домов уменьшались вдоль пологого поворота. Снег теперь валил гуще, и
блеклое небо от света натриевых ламп приобрело оттенок лососины. Улица
казалась вымершей, а снег чистым и нетронутым. В холодном воздухе чудился
незнакомый привкус, слабый, но всепроникающий намек на архаичное топливо.
Ботинки Петала оставляли огромные отчетливые следы. Англичанин носил черные,
замшевые, с узким носком оксфорды на необычайно толстой рифленой подошве из
алого пластика. Вновь начиная дрожать от холода, она последовала по этим
следам вверх по серым ступеням дома номер 17.
впускайте.
правой руки перчатку, прижал ладонь к кругу яркой стали, утопленному в
дверную створку. Кумико показалось, что она услышала будто бы комариный
писк, который становился все выше, пока не исчез совсем. Дверь
завибрировала, это из своих пазов вышли магнитные засовы.
город... Петал помедлил.
выражение, что-то вроде прозвища.
фойе, обшитое панелями из белого крашеного дерева. Она вошла следом. Дверь
за ее спиной автоматически закрылась, с гулким стуком вернулись на место
засовы. На белой обшивке стены висела картина в махагоновой раме лошади в
поле, крохотные фигурки в красных куртках. Вот бы где жить этому призра ку,
Колину, подумала она. Петал поставил чемоданы. На синем ковре таяли
маленькие комки слипшегося снега. Англичанин открыл еще одну дверь, за
которой оказалась позолоченная стальная клетка. С лязгом отодвинулась
складная решетка. Кумико недоуменно воззрилась на странное сооружение.
потом спущусь.
пальцем, лифт, несмотря на свой явно пожилой возраст, тронулся довольно
плавно. Кумико пришлось стоять почти впритык к англичанину; от него пахло
влажной шерстью и каким-то цветочным лосьоном.
подумали, что ты, наверное, любишь тишину и покой. Открыв дверь, он жестом
предложил ей войти. Надеюсь, тебе понравится...
мрамора, доминировавшей в центре низкой, заставленной мебелью комнаты. По
стенам, резко сходящимся к потолку, висели позолоченные зеркала. Пара не
больших мансардных окон обрамляла огромную кровать. Такого размера ложа
Кумико еще никогда в жизни не видела. В зеркало над кроватью были встроены
маленькие светильники на шарнирах, похожие на лампы для чтения в самолете.
Она остановилась около ванны, чтобы погладить изогнутую шею лебедя в
позолоте, служившего вместо крана. Опускаясь или поднимаясь, его раскинутые
крылья, должно быть, регулировали температуру воды. Воздух был теплым и
неподвижным, и ей на мгновение показалось, что комнату, как болезненный,
мучительный туман, заполнило присутствие матери.
проголодалась? Нет? Тогда я тебя оставлю, располагайся... Он расставил ее
багаж возле гигантской кровати. Если тебе захочется есть, позвони. Он указал
на причудливый антикварный телефон с мембранами в виде медных свитков на
причудливо изогнутой трубке из слоновой кости. Просто подними трубку, не
нужно даже набирать. Завтрак, когда захочешь. Спроси кого-нибудь, тебе
покажут, где столовая. Там ты сможешь ongm`jnlhr|q с Суэйном...
доброй ночи, он закрыл за собой дверь, Кумико попыталась ощутить присутствие
матери вновь, но ничего не вышло.
лебединой шеи.
ГЛАВА 2. МАЛЫШ АФРИКА
рулем его навороченного доджа восседала белая девушка по имени Черри
Честерфилд.
левой рукой Судье. Латаная-перелатаная подушка ховера Малыша то и дело
взметывала фонтанчики ржавой воды, лужами собиравшейся на горбатой равнине
из прессованной стали.
монокуляр с десятикратным увеличением, болтавшийся на груди среди косточек
всякой мелкой живности и древних крышек от пивных бутылок. Слик оторвал
взгляд от гидравлического запястья и увидел, как Пташка вытянулся во весь
свой двухметровый рост и нацелил свою подзорную трубу куда-то сквозь голые
прутья арматуры, из которых состояла большая часть южной стены Фабрики. Худ
был Пташка невероятно, скелет скелетом; залаченные крылья его русых волос,
почему он и заработал такое прозвище, резко выделялись на фоне бледного
неба. Волосы на затылке и висках он сбрил, полоса выбритой кожи поднималась
высоко над ушами. В сочетании с аэродинамическим раздвоенным хвостом это
создавало впечатление, будто на макушке у него сидит безголовая коричневая
чайка.
работа требовала добавочной пары рук.
зеленый микрософт Мех-5, выдернул его из разъема и тут же напрочь забыл о
всех восьми этапах сервокалибровочной процедуры, необходимой для того, чтобы
отодрать пилу Судьи.
другого.
из костей и пробок.
матово- черную палитру своего доджа с помощью аэрозольного баллончика с
краской. Мрачно-серьезный вид тачки сводил на нет ряд хромированных черепов,
приваренных к массивному переднему бамперу. В былые времена стальные черепа
щеголяли красными рождественскими лампочками в глазницах. Неужто Малыш
теряет интерес к имиджу?
тяжелые ботинки проскрежетали по пыли и ярким спиралькам металлической
стружки.
стекла, похожим на острие кинжала, и хмуро смотрел, как ховер, постанывая и
выпуская пар, приземляется на свою подушку перед самой Фабрикой.
Пташка, забравшись за старые стеллажи, накручивает самодельный глушитель на