как и предъявление репортерского пропуска. Впрочем, его у меня забрали
вместе с ботинками, а следом за ними отправилась и одежда. Я накинул халат
из черной колючей мешковины и более не старался разговорить охранников.
все ниже по мере того, как слабело действие успокаивающе-собирающей
таблетки. Как раз в тот миг, когда он шлепнулся на самое дно,
громкоговоритель неразборчиво пробулькал несколько приказов, и меня в спешке
препроводили по коридору в другой кабинет -- с точно такими же голыми
лампами и табуретом. Но здесь обстановку дополнял металлический стол, и еще
больше металла было в глазах офицера, который восседал за ним. Вперив в меня
весьма красноречивый взгляд, он указал на мою расчлененную одежду,
"дипломат" и обувь.
образом?
трущихся друг о друга.
генераторы.
угрожает безопасности Монетного Двора и выпускаемых им межпланетных
кредитов.
проникновение на охраняемую территорию -- два. Усыпление охранника -- три.
Любое из этих преступлений учтено нашим уголовным кодексом. Четырнадцать
пожизненных сроков -- вот что тебе светит! -- От его голоса, и без того
угрюмого, повеяло могильной жутью. -- И даже кое-что похуже.
монеты, мы надлежащим образом позаботились об их защите. Подсыпали в
материал микроскопические приемники, улавливающие особый сигнал на особой
частоте. А еще -- звуковые устройства, выдающие их местонахождение.
это не сработает. Столько монет...
хоть одна монета -- снаружи, мы ее услышим.
Железную физиономию моего инквизитора украсила ледяная улыбка.
дверь и знакомые охранники бросили на стол знакомый мешок. Офицер взял его
за уголок, медленно приподнял, и на стол со звоном посыпались монеты.
Найдены в трубе плавильной печи вместе с орудиями преступления.
прозрачной пластине на столе. Над ней тотчас возникла голограмма моих
отпечатков.
плечо.
крышка ящичка, явив нашим глазам что-то вроде фотоснимков. Полковник
рассмотрел снимки и, опуская их в щель возле пластины, снова согрел меня
улыбкой айсберга. В воздухе образовалась вторая голограмма. Подчиняясь
прикосновению офицерского пальца к пульту управления, она подплыла к первой
и наложилась на нее.
представиться, чтобы мы правильно высекли на обелиске твое имя.
галактическим законам!
тоном кладбищенского сторожа. -- Здесь действуют только законы Монетного
Двора. Его приговор обжалованию не подлежит.
адвокаты, присяжные, кассации, апелляции...
улыбка айсберга.
проводится после исполнения приговора.
Глава 2
человек подчас здорово сокращает свой жизненный срок.
войнах, побывать в плену и под ружьем, пережить трагическую кончину моего
лучшего друга Слона и познакомиться с впечатляющей личностью -- великим
искусственным разумом по имени Марк Четвертый. Неужели это все? Неужели в
моей жизни больше ничего не случится?
Третий вооруженный конвоир прошел вперед и отпер камеру, а тот, что замыкал
шествие, двинул меня стволом по почкам. Они были хорошо натасканы и не
считали ворон. И смотрелись весьма внушительно -- рослые такие, упитанные. А
я был невысок и худощав и вдобавок съежился от страха.
мне и отомкнул наручники. И крякнул, когда я двинул его коленом в живот. Он
повалился навзничь в камеру, а я схватил запястья двух его приятелей,
бдивших справа и слева от меня, и в невероятном, спазматическом усилии
скрестил собственные руки. Их черепа восхитительно щелкнули друг о дружку, а
я в тот же миг прыгнул назад и затылком врезал по переносице четвертому
охраннику.
скованный хнычущий узник заслуживал разве что брезгливого сочувствия, зато
теперь один конвоир скрылся с моих глаз, двое стонали на полу, держась за
головы, а четвертый зажимал окровавленный нос. Они явно не предвидели такого
поворота событий. А вот я -- предвидел.
в незапертую дверь и лязгнул ею, отгородясь от хриплых и злобных воплей.
Дверь сразу задергалась под глухими ударами здоровенных туш, а меня сзади
обхватили неласковые ручищи, и грянул победоносный рев:
это выяснил -- не самым приятным образом. И вот, прикрыв глазки, он сопит на
полу, а я снимаю с него оружие и мундир. Он не протестовал, но и не
поблагодарил, когда я накинул арестантскую дерюгу на его бледные телеса,
прикрыв от чужих любопытных глаз черное кружевное белье. Не стану врать, что
его шмотки пришлись мне впору -- фуражка, к примеру, съезжала на глаза, --
но в таких обстоятельствах разве кривят нос?
ходила ходуном под натиском разъяренных конвоиров. Через вторую меня тащили
в камеру, поэтому не требовалось особого ума, чтобы воспользоваться ключами
бесчувственного охранника и отпереть третью, ведущую, как выяснилось, в
кладовую, где сумрачные стеллажи с незнакомыми вещами тянулись вглубь и там
пропадали. Все это выглядело не слишком многообещающе, но выбирать не
приходилось. Я подскочил к входной двери, распахнул ее настежь и нырнул в
кладовку. Когда я запирался изнутри, раздался невероятный грохот и
душераздирающие вопли -- штурмовой отряд в конце концов одолел преграду. Не
стоило надеяться, что они будут долго стоять, разинув рты от изумления. Я
побежал мимо стеллажей. Укрыться среди них? Наверняка кладовую тщательно
обыщут.
приоткрыл ее, заглянул в соседнюю комнату. Никого! Можно идти.
взметнулись над головой.
Наверняка его "братцы" есть и в кладовке, и в коридоре... Все время за мной
следили. Я не шевелился, даже не дышал, пока пальцы на спусковых крючках не
расслабились.
безжалостной быстротой. Меня раздели под прицелом, отволокли обратно в
камеру, швырнули на пол, а на голову напялили арестантскую робу. Лязгнул
засов, и я остался один-одинешенек.