Чтение 2–й страницы книги ~Ловец душ~

воспроизвести.

Он еще сильнее натянул простыню и спросил:

- Папа уже уехал?

- Еще до рассвета, молодой человек. До столицы вашего народа путь
неблизкий.

Дэвид нахмурился и стал ждать, когда она уйдет. Странная женщина. Его
родители привезли ее из Нью-Дели, где его отец был советником посольства.

В те времена Дэвид жил с бабушкой в Сан-Франциско. Он слушался людей
со снежно-белыми, седыми волосами, в распоряжении которых были скромные
слуги и тихие, холодные голоса. И вообще, это было какое-то тягучее время
с очень редкими просветами живой жизни. "Твоя бабушка дремлет. Ты же не
хочешь беспокоить ее?" Для мальчика это время тянулось долго-предолго.
Гораздо сильнее от этого времени в памяти отпечатались воспоминания о
бурных визитах родителей. Они нарушали замкнутое спокойствие дома: смех,
пляж, романтика и полные руки экзотических подарков.

Только головокружительное веселье от контакта с людьми другого покроя
всегда когда-нибудь заканчивалось, оставляя в душе мальчика чувство
разочарования посреди запахов чая и пыльных духов - страшное чувство,
будто тебя покинули и забыли.

Миссис Парма осматривала одежду, лежащую у кровати. Прекрасно
понимая, что мальчик хочет, чтобы она ушла, женщина сознательно тянула
время. Тело ее составляло единое целое со складками сари. Ногти были
слишком ярко-розовыми. Когда-то она показывала ему на карте, где
расположен ее родной город. А еще у нее была выцветшая фотография: дома со
стенками из необожженной глины, деревья без листьев, мужчина, весь в
белом, стоящий с велосипедом, под мышкой скрипичный футляр. Ее отец.

Миссис Парма повернулась и поглядела на Дэвида своими перепуганными
глазами. Она сказала:

- Ваш отец попросил меня напомнить, когда вы проснетесь, что машина
придет точно вовремя. У вас есть один час.

Она потупила глаза и направилась к двери. Сари лишь намекало на
движения ног. Красные полоски на ткани плясали будто искорки в костре.

Дэвиду всегда было интересно знать, о чем она думает. Ее спокойное,
тихое поведение всегда оставалось для него загадкой. Вдруг она смеялась
над ним? Или считала, будто поездка в лагерь - это какая-то глупость? Да
она хоть понимает, куда он отправляется, где находятся Олимпийские горы?

Мальчик заметил последний отблеск ярко-накрашенных ногтей, когда
женщина вышла, закрыв за собой дверь.

Дэвид соскочил с кровати и начал одеваться. Когда дело дошло до
ремня, он закрепил на нем нож в ножнах. Клинок оттягивал пояс на бедре,
когда мальчик чистил зубы и пытался зачесать назад свои русые волосы.
Подойдя поближе к зеркалу, он мог видеть темную рукоять ножа с выжженными
на ней буквами: ДММ. Дэвид Моргенштерн Маршалл.

И лишь только тогда он спустился к завтраку.

"Слово "катсук" имеет множество толкований в родном

языке Хобухета. Оно означает "центр" или сердцевину,

откуда исходят все восприятия. Это центр мира или даже

всей Вселенной. Это место, где происходит осознание

индивидуальности. Лично у меня никогда не было сомнений,

что Чарлз отдает себе полный отчет в своих поступках, и

могу понять, почему он принял такой псевдоним.

Вы видели написанные им работы. Одна из них, где он

проводит сравнение мифа своего народа о Вороне с мифом

Творения западных цивилизаций, весьма показательна и

волнующа. Он ищет в ней связь между реальностью и

сновидениями - сами мы пытаемся преодолеть судьбу путем

бунта, мы накапливаем силы зла для разрушения. Долгое

время мы остаемся верными Великим Деяниям даже после того,

как те покажут нам свой пустой блеск. А здесь... Отметьте

хотя бы его сравнение наших утраченных восприятий:

"...рыбьи глаза, похожие на скисшее снятое молоко,

глядят на тебя будто нечто, пока еще живое, хотя они и не

могут обладать жизнью."

Это наблюдения человека, способного на многое,

великое, сравнимое с некоторыми подвигами в нашей западной

мифологии."

Из заключения доктора Тиммана Барта, отделение

антропологии Университета штата Вашингтон

Все это началось, когда его все еще звали Чарлзом Хобухетом - хорошим
ИНДЕЙСКИМ именем для ХОРОШЕГО ИНДЕЙЦА.

Итак, пчела опустилась на тыльную сторону левой руки Чарлза Хобухета.
Тогда еще не было никого с именем Катсук.

Его внимание привлекла темно-красная кленовая ветвь, поднимающаяся от
самого дна ручья в недвижности полудня.

Пчела была черной с золотом, лесная пчела, даже, скорее, шмель
семейства Apidae. Это имя с жужжанием промелькнуло в его сознании как
память о днях, проведенных в школе бледнолицых.

Где-то высоко над ним горная гряда опускалась вниз, к Тихому Океану -
часть Гор Олимпик, похожая на кривой корень стародавней ели, хватающейся
за землю для того, чтобы устоять.

Солнце здесь, наверху, было еще теплым, но по течению ручья с гор
спускался холод зимы, чтобы ледником попасть на эти покрытые весенней
зеленью склоны.

Вот и с пчелой тоже пришел холод. Однако, это был особенный холод,
сковавший душу льдом.

Но тогда эта душа принадлежала еще Чарлзу Хобухету.

Правда, он уже провел древний обряд с палочками, тетивой и обломками
кости. Исходящий от пчелы лед подсказал, что ему следует взять себе имя.
Если он сейчас же не возьмет себе имени, то существует опасность потерять
обе свои души: душу собственного тела и ту душу, что ходит в нижнем или
верхнем мире вместе с его истинным естеством.

Неподвижность пчелы на руке делала это очевидным. Он чувствовал самых
разных духов: людей, зверей, птиц - все в одной пчеле.

И он прошептал: "Алкунтам, помоги мне."

Но верховный бог его народа не дал ответа.

Блестящая зелень листьев на винно-красной кленовой ветви прямо перед
ним заполнила все поле зрения. По коре расползлись лишайники.
Конденсирующиеся капли влаги падали дождем на сырую землю. Он через силу
заставил себя отвернуться и поглядел на другой берег ручья, где стояло
несколько ольховых деревьев, белизна стволов которых выделялась на темной
зелени кедров и елей, растущих на дальнем склоне.

Трепещущие осины, чьи листья смешались с ольховыми, отвлекали его
сознание, забивали разум. Внезапно он почувствовал, что нашел свое второе
"я", связанное с окружающим, влияющее на него и все понимающее. Он утратил
ясность логического мышления и воспринимал сразу обе части своего бытия,
что внезапно стали чрезвычайно концентрированными, лишенными всего
наносного. Все лишнее как бы стекло с него и переместилось в осину.

И он подумал: "Я центр мироздания, его сердцевина!"

После этого пчела заговорила с ним:

- Это я, Таманавис, говорю с тобой...

Слова громыхали в его сознании, называя его истинное имя. Он громко
повторил его:

- Катсук! Меня зовут Катсук.

"Катсук."

Это было многообещающее имя, в нем была сила.

Теперь, став Катсуком, он познал все значения этого слова. Он был
"Ка-", приставка, означающая любого человека. И он был "тсук" - мифической
птицей. Человек - птица! В нем теперь были корни множества значений:
кость, синий цвет, блюдо для еды, дым, брат... и душа.

И еще раз он повторил:

- Меня зовут Катсук. Я - Катсук!

Обе души слились в одном теле.

Он глядел на чудесную пчелу на своей руке. Пчела стала самым дальним
его воплощением. А пока он подымался, только подымался.

Если он о чем и думал, то лишь о предстоящем суровом испытании. Это
испытание он установил сам себе после горечи, после умственных озарений в
ходе познания древних идей, по ходу размышлений о боязни утратить свой
собственный путь в мире белого человека. Его индейская душа прогнила,
когда он жил в мире бледнолицых. И все же дух заговорил с ним.

"Дух истинный и древний."

Глубоко внутри своего сокровенного бытия он знал, что интеллект и
образование, пусть даже образование белых, стали его первыми проводниками
в ходе сурового испытания.

Он размышлял о том, как начинал свой подвиг, еще будучи Чарлзом
Хобухетом. Тогда он дождался полнолуния и прочистил кишечник, напившись
морской воды. Еще он поймал выдру и вырезал у нее язык.

"Кушталюте - символ языка!"

Давным-давно его дед объяснил ему все подготовительные действия,
обучая древнему знанию. Дед говорил тогда: "Шаман превращается в
человеко-зверя, одаренного духом. Великий Дух не желает, чтобы звери
делали человеческие ошибки."

И вот теперь Чарлз вступил на путь деда.

Он носил Кушталюте в мешочке из мошонки оленя, висящем на шее. Теперь
он пришел в эти горы. Он следовал по древней лосиной тропе между ольхами,