этого сада.
ощущение легкости, довольства и счастья. Все кругом блистало
чистыми, чудесными, нежно светящимися красками. Очутившись в
саду, испытываешь острую радость, какая бывает у человека
только в редкие минуты, когда он молод, весел и счастлив в этом
мире. Там все было прекрасно...
сбитый с толку чем-то совершенно необычным. - Там были две
большие пантеры... Да, пятнистые пантеры. И, представь себе, я
их не испугался. На длинной широкой дорожке, окаймленной с
обеих сторон мрамором и обсаженной цветами, эти два огромных
бархатистых зверя играли мячом. Одна из пантер не без
любопытства поглядела на меня и направилась ко мне: подошла,
ласково, потерлась своим мягким круглым ухом о мою протянутую
вперед ручонку и замурлыкала. Говорю тебе, то был зачарованный
сад. Я это знаю... А его размеры? О, он далек"" простирался во
все стороны, и, казалось, ему нет конца. Помнится, вдалеке
виднелись холмы. Бог знает, куда вдруг провалился Восточный
Кенсингтон. И у меня было такое чувство, словно я вернулся на
родину.
я позабыл и дорогу, усыпанную опавшими листьями каштана, с ее
экипажами и фургонами, забыл о дисциплине, властно призывавшей
меня домой; забыл обо всех своих колебаниях и страхах, забыл
всякую осторожность; забыл и о повседневной жизни. В одно
мгновение я очутился в другом мире, превратившись в очень
веселого, безмерно счастливого ребенка. Это был совсем иной
мир, озаренный теплым, мягким, ласковым светом; тихая ясная
радость была разлита в воздухе, а в небесной синеве плыли
легкие, пронизанные солнцем облака. Длинная широкая дорожка, по
обеим сторонам которой росли великолепные, никем не охраняемые
цветы, бежала передо мной и манила идти все дальше, рядом со
мной шли две большие пантеры. Я бесстрашно погрузил свои
маленькие руки в их пушистую шерсть, гладил их круглые уши,
щекотал чувствительное местечко за ушами и забавлялся с ними.
Казалось, они приветствовали мое возвращение на родину. Все
время мною владело радостное чувство, что я наконец вернулся
домой. И когда на дорожке появилась высокая прекрасная девушка,
с улыбкой пошла ко мне навстречу и сказала: "Вот и ты!" - потом
подняла меня, расцеловала, опустила на землю и повела за руку,-
это не вызвало во мне ни малейшего удивления, но лишь чудесное
сознание, что иначе и не могло быть, напоминая о чем-то
счастливом, что странным образом выпало из памяти. Я помню
широкие красные ступени, видневшиеся между стеблями
дельфиниума; мы поднялись по ним на убегавшую вдаль аллею, по
сторонам которой росли старые престарые тенистые деревья. Вдоль
этой аллеи, среди красноватых, изборожденных трещинами стволов,
высились мраморные памятники и статуи, а вокруг бродили ручные,
очень ласковые белые голуби.
прохладной аллее. Мне запомнились милые черты ее нежного,
доброго лица с тонко очерченным подбородком. Тихим, задушевным
голосом она задавала мне вопросы и рассказывала что-то, без
сомнения, очень приятное, но что именно, я начисто забыл...
Внезапно обезьянка-капуцин, удивительно чистенькая, с
красновато-бурой шерсткой и добрыми карими глазами, спустилась
к нам с дерева и побежала рядом со мною, поглядывая на меня и
скаля зубы, потом прыгнула мне на плечо. Так мы оба, веселые и
довольные, продолжали свой путь.
сидевшего в тени лавров и погруженного в размышления. Миновали
рощу, где порхали стаи резвых попугаев. Прошли вдоль широкой
тенистой колоннады к просторному прохладному дворцу, где было
множество великолепных фонтанов и самых замечательных
вещей-все, о чем только можно мечтать. Там я заметил много
людей - некоторых я помню очень ясно, Других смутно, но все они
были прекрасны и ласковы. И каким-то непостижимым образом я
сразу почувствовал, что я им дорог и они рады меня видеть. Их
движения, прикосновения рук, приветливый, сияющий любовью
взгляд - все наполняло меня неизъяснимым восторгом. Вот
так-то...
одинокого ребенка, это было большой радостью. Они затевали
чудесные игры на поросшей зеленой травой площадке, где стояли
солнечные часы, обрамленные цветами. И во время игр мы горячо
привязаллсь друг к другу.
помню игр, в какие мы играли. Никогда не мог вспомнить.
Впоследствии, еще в детские годы, я целыми часами, порой
обливаясь слезами, ломал голову, стараясь припомнить, в чем же
состояло это счастье. Мне хотелось снова у себя в детской
возобновить эти игры. Но куда там!.. Все, что я мог воскресить
в памяти - это ощущение счастья и облик двух дорогих товарищей,
игравших со мной.
серьезным лицом и мечтательными глазами, с книгой в руках, в
длинном одеянии бледно-пурпурного цвета, падавшем мягкими
складками. Она поманила меня и увела с собой на галерею над
залом. Товарищи по играм нехотя отпустили меня, тут же
прекратили игру и стояли, глядя, как меня уводят. "Возвращайся
к нам! - вслед кричали они.- Возвращайся скорей!"
ни малейшего внимания. Ее кроткое лицо было серьезно. Мы
подошли к скамье на галерее. Я стал рядом с ней, собираясь
заглянуть в книгу, которую она открыла у себя на коленях.
Страницы распахнулись. Она указывала мне, и я в изумлении
смотрел: на оживших страницах книги я увидел самого себя. Это
была повесть обо мне; в ней было все, что случилось со мной со
дня моего рождения.
ты понимаешь, а реальной жизнью.
сомнением.
так: люди двигались, события шли своим чередом. Вот моя дорогая
мать, почти позабытая мною, тут же и отец, как всегда
непреклонный и суровый, наши слуги, детская, все знакомые
домашние предметы. Затем входная дверь и шумные улицы, где
сновали туда и сюда экипажи. Я смотрел, и изумлялся, и снова с
недоумением заглядывал в лицо женщины, и переворачивал страницы
книги, перескакивая с одной на другую, и не мог вдоволь
насмотреться; наконец я увидел самого себя в тот момент, когда
топтался в нерешительности перед зеленой дверью в белой стене.
И снова я испытал душевную борьбу и страх.
но строгая женщина остановила меня своей спокойной рукой.-
Дальше! - настаивал я, осторожно отодвигая ее руку и стараясь
изо всех своих слабых сил освободиться от ее пальцев. И когда
она уступила и страница перевернулась, женщина тихо, как тень,
склонилась надо мной и поцеловала меня в лоб.
пантер, ни девушки, что вела меня за руку, ни товарищей игр,
так неохотно меня отпустивших. Я увидел длинную серую улицу в
Восточном Кенсингтоне в унылый вечерний час, когда еще не
зажигают фонарей. И я там был - маленькая жалкая фигурка: я
горько плакал, слезы так и катились из глаз, как ни старался я
сдержаться. Плакал я потому, что не мог вернуться к моим милым
товарищам по играм, которые меня тогда звали: "Возвращайся к
нам! Возвращайся скорей!" Там я и стоял. Это уже была не
страница книги, а жестокая действительность. То волшебное место
и державшая меня за руку задумчивая мать, у колен которой я
стоял, внезапно исчезли, но куда?
на пламя, ярко пылавшее в камине.
этот безрадостный мир! Когда я до конца осознал, что со мною
произошло, безудержное отчаяние охватило меня. До сих пор
помню, какой я испытал стыд, когда рыдал на глазах у всех,
помню и позорное возвращение домой.
который остановился и сказал, предварительно ткнув меня
зонтиком: "Бедный мальчонка, верно, ты заблудился?" Это я-то,