ежедневно по десять часов и получать за это жалованье. К этому мы и
приставлены, хотя, конечно, мы вполне можем понять, что высшие власти,
которым мы подчиняемся, прежде чем отдать распоряжение об аресте, точно
устанавливают и причину ареста, и личность арестованного. Тут ошибок не
бывает. Наше ведомство - насколько оно мне знакомо, хотя мне там знакомы
только низшие чины, - никогда, по моим сведениям, само среди населения
виновных не ищет: вина, как сказано в законе, сама притягивает к себе
правосудие, и тогда властям приходится посылать нас, то есть стражу. Таков
закон. Где же тут могут быть ошибки?
хотелось как-нибудь проникнуть в мысли стражей, изменить их в свою пользу
или самому проникнуться этими мыслями. Но высокий только отрывисто сказал:
этом утверждает, что невиновен.
сбить себя с толку болтовней этих низших чинов - они сами так себя
называют. И говорят они о вещах, в которых совсем ничего не смыслят. А
самоуверенность у них просто от глупости. Стоит мне обменяться хотя бы
двумя-тремя словами с человеком моего круга, и все станет несравненно
понятнее, чем длиннейшие разговоры с этими двумя. Он прошелся несколько
раз по комнате, увидел, что старуха напротив уже притащила к окну еще
более древнего старика и стоит с ним в обнимку. Надо было прекратить это
зрелище.
звали Виллем. - А теперь, - добавил он, - я вам советую пройти к себе в
комнату и спокойно дожидаться, что с вами решат сделать. И наш вам совет:
не расходуйте силы на бесполезные рассуждения, лучше соберитесь с мыслями,
потому что к вам предъявят большие требования. Вы отнеслись к нам не так,
как мы заслужили своим обращением, вы забыли, что, кем бы вы ни были, мы
по крайней мере по сравнению с вами, люди свободные, а это немалое
преимущество. Однако, если у вас есть деньги, мы готовы принести вам
завтрак из кафе напротив.
быть, если он откроет дверь в соседнюю комнату или даже в прихожую, эти
двое не посмеют его остановить; может быть, самое простое решение - пойти
напролом? Но ведь они могут его схватить, а если он потерпит такое
унижение, тогда пропадет его превосходство над ними, которое он в
некотором отношении еще сохранил. Нет, лучше дождаться развязки - она
должна прийти сама собой, в естественном ходе вещей; поэтому К. прошел к
себе в комнату, не обменявшись больше со стражами ни единым словом.
припас его на завтрак еще с вечера. Другого завтрака у него сейчас не
было, и откусив большой кусок, он уверил себя, что это куда лучше, чем
завтрак из грязного ночного кафе напротив, который он мог бы получить по
милости своей стражи. Он чувствовал себя хорошо и уверенно; правда, он на
полдня опаздывал в банк, где служил, но при своей сравнительно высокой
должности, какую он занимал, ему простят это опоздание. Не привести ли в
оправдание истинную причину? Он так и решил сделать. Если же ему не
поверят, чему он нисколько не удивится, то он сможет сослаться на фрау
Грубах или на тех стариков напротив - сейчас они, наверно, уже переходят к
другому своему окошку. К. был удивлен, вернее, он удивлялся, становясь на
точку зрения стражи: как это они прогнали его в другую комнату и оставили
одного там, где он мог десятком способов покончить с собой? Однако он тут
же подумал, уже со своей точки зрения: какая же причина могла бы его на
это толкнуть? Неужели то, что рядом сидят двое и поедают его завтрак?
Покончить с собой было бы настолько бессмысленно, что при всем желании он
не мог бы совершить такой бессмысленный поступок. И если бы умственная
ограниченность этих стражей не была столь очевидна, то можно было бы
предположить, что и они пришли к такому же выводу и поэтому не видят
никакой опасности в том, что оставили его одного. Пусть бы теперь
посмотрели, если им угодно, как он подходит к стенному шкафчику, где
спрятан отличный коньяк, опрокидывает первую рюмку взамен завтрака, а
потом и вторую - для храбрости, на тот случай, если храбрость понадобится,
что, впрочем, маловероятно.
о стекло.
какого он никак не ожидал от Франца. Сам же приказ его очень обрадовал.
гостиную. Но там его встретили оба стража и сразу, будто так было нужно,
загнали обратно в его комнату.
вас прикажет высечь, и нас тоже!
самому гардеробу. - Напали на человека в кровати, да еще ждут, что он
будет во фраке!
крик, они становились не только совсем спокойными, но даже какими-то
грустными, что очень сбивало его с толку, но отчасти и успокаивало.
подержал в руках, словно предоставляя стражам решать, подходит ли он.
говорит:
сам открыл шкаф, долго рылся в своей многочисленной одежде, выбрал лучшую
черную пару - она сидела так ловко, что вызывала прямо-таки восхищение
знакомых, - достал свежую рубашку и стал одеваться со всей тщательностью.
Втайне он подумал, что больше задержек не будет - стража забыла даже
заставить его принять ванну. Он следил за ними - а вдруг они все-таки
вспомнят, но им, разумеется, и в голову это не пришло, хотя Виллем не
забыл послать Франца к инспектору доложить, что К. уже одевается.
через пустую гостиную в следующую комнату, куда уже широко распахнули
двери. К. знал точно, что в этой комнате недавно поселилась некая фройляйн
Бюрстнер, машинистка; она очень рано уходила на работу, поздно
возвращалась домой, и К. только обменивался с ней обычными приветствиями.
Теперь ее ночной столик был выдвинут для допроса на середину комнаты, и за
ним сидел инспектор. Он скрестил ноги и закинул одну руку на спинку стула.
фотографии фройляйн Бюрстнер, воткнутые в плетеную циновку на стене. На
ручке открытого окна висела белая блузка. В окно напротив уже высунулись
те же старики, но зрителей там прибавилось: за их спинами возвышался
огромный мужчина в раскрытой на груди рубахе, который все время крутил и
вертел свою рыжеватую бородку.
обратить на себя рассеянный взгляд К.
инспектор и обеими руками пододвинул к себе немногие вещи, лежавшие на
столике, - свечу со спичками, книжку, подушечку для булавок, как будто эти
предметы были ему необходимы при опросе.
перед ним разумный человек, с которым можно поговорить о своих делах. -
Конечно, я удивлен, но, впрочем, и не очень удивлен.
столика, начал расставлять вокруг нее остальные вещи.
хотел сказать... - Тут он осекся и стал искать, куда бы ему сесть. - Мне
можно сесть? - спросил он.
конечно, очень удивлен, но когда проживешь тридцать лет на свете, да еще
если пришлось самому пробиваться в жизни, как приходилось мне, то поневоле
привыкаешь ко всяким неожиданностям и не принимаешь их слишком близко к
сердцу. Особенно такие, как сегодня.
слишком далеко зашло. Очевидно, в этом принимали участие все обитатели
пансиона, да и все вы, а это уже переходит границы шутки. Так что не
думаю, чтоб это была просто шутка.
осталось в коробке.
присутствующим - ему хотелось привлечь внимание и тех троих,
рассматривавших фотографии, - с другой стороны, особого значения все это
иметь не может. Вывожу я это из того, что меня в чем-то обвиняют, но ни
малейшей вины я за собой не чувствую. Но и это не имеет значения, главный
вопрос - кто меня обвиняет? Какое ведомство ведет дело? Вы чиновники? Но