оказалась в нескольких дюймах от насекомьей хари чудовища, оно с легкостью
могло бы вырвать у стрелка глаза, но дрожащие клешни твари, так
напоминавшие сжатые кулаки, по-прежнему были воздеты по обе стороны клюва,
похожего на клюв попугая.
едва не упал. Камень был большой, он наполовину зарылся в песок, и
искалеченная правая рука Роланда взвыла, когда в открытую кровоточащую
плоть впились песчинки и острые камешки, но он рывком выдернул камень и,
оскалившись, поднял его.
волна, разбившись, отхлынула и шум ее отступил, и стрелок с размаху, изо
всех сил опустил на него камень.
под камнем, ее задняя половина вскидывалась и с глухим стуком опускалась,
вскидывалась и опускалась, ее вопросительное бормотание перешло в жужжащие
вскрики боли. Клешни ее раскрывались и смыкались, хватая пустоту,
клювовидная пасть со скрежетом захватывала песок с галькой.
поднять клешни, и когда оно их подняло, стрелок оставшимся сапогом
наступил ему на голову. Послышался такой звук, словно ломался мелкий
хворост. Из-под каблука в двух направлениях ударила струя густой,
казавшейся черной, жидкости. Тварь выгибалась дугой и корчилась, как
безумная. Стрелок сильнее нажал сапогом.
упали, судорожно смыкаясь и размыкаясь.
тела два пальца на руке и один - на ноге, медленно открылся и закрылся.
Один усик, сломанный, лежал на песке. Второй бессмысленно подрагивал.
правого бока твари, методически наступая на нее левым сапогом, ломая
панцирь, выдавливая бледные внутренности на темно-серый песок. Тварь была
мертва, но он все равно был намерен расправиться с ней; за всю его долгую,
странную жизнь еще никто не ранил его так основательно, и все это было так
неожиданно.
увидел кончик одного из своих пальцев, не увидел под ногтем белую пыль
голгофы, где они с человеком в черном вели свою долгую беседу; и тогда он
отвернулся, и его вырвало.
рубашке, то и дело оглядываясь, чтобы убедиться, что тварь не ожила
подобно упрямой осе, которую ты прихлопнул раз, и другой, и третий, а она
все еще подергивается, оглушенная, но не мертвая; чтобы убедиться, что она
не тащится вслед за ним, задавая свои нечеловеческие вопросы жутким,
полным отчаяния голосом.
то место, где он был перед всем этим, припоминая. Он, по-видимому, заснул
вплотную у линии прилива, чуть ниже ее. Он торопливо схватил свой кошель и
изодранный сапог.
двумя волнами услышал их вопрошающие голоса.
не началась трава. Там он сел и сделал все, что мог и умел: присыпал все
три культи последними остатками табака, чтобы остановить кровь, присыпал
густо, не обращая внимания на новую боль (к хору присоединился оторванный
большой палец ноги), а потом просто сидел, потел на холодном ветру, гадая,
попала ли в раны инфекция; ломая голову, как он будет управляться в этом
мире без двух пальцев на правой руке (что касается револьверов, то обе
руки у него были равноценны, но во всем остальном главной была правая);
размышляя, не был ли укус этой твари ядовитым, и не проникает ли уже в
него этот яд; гадая, наступит ли когда-нибудь утро.
демон. Имя демону - ГЕРОИН.
Звездной Шлюхи, Блудницы Ветров, оба пропали; он увидел, как из ниоткуда в
никуда, подрагивая и кружась в ленивой тьме, падает карта. На ней из-за
плеча юноши с темными волосами ухмылялся павиан; его пальцы, неприятно
похожие на человеческие, так глубоко впились в шею юноши, что их кончиков
не было видно. Присмотревшись повнимательнее, стрелок увидел, что в одной
из своих цепких, душащих рук павиан держит хлыст. Лицо человека,
оседланного павианом, казалось, передергивается в немом ужасе.
стрелок некогда доверял, человек по имени Уолтер). - Чуть-чуть
страшновато, не правда ли? Чуть-чуть страшновато... чуть-чуть
страшновато... чуть-чуть...
рукой, уверенный, что через секунду одна из чудовищных, покрытых панцирем
тварей из Западного Моря набросится на него и сорвет ему лицо с костей
черепа, отчаянно вопрошая о чем-то на чужом языке.
привлеченная блеском утреннего солнца на пуговицах его рубашки.
пальца продолжали настаивать, что они на своих местах. Нижней половины
рубашки не было; то, что осталось, напоминало изодранную в клочья майку.
Одним куском он ночью перевязал себе руку, другим - ступню.
теперь призраки. Уходите".
призраками, но бойкими призраками.
желудок - и того меньше, но он настоял. Когда мясо оказалось у Роланда
внутри, он ощутил, что сил чуть прибавилось. Однако, мяса осталось
немного; дела обстояли очень и очень неважно.
ныряли, но мир, казалось, принадлежал лишь ему и им. Чудовища исчезли.
Может быть, они вели ночной образ жизни; может быть, появлялись только во
время прилива. В данный момент это было ему безразлично.
синей точке, определить которую было невозможно. Созерцая его, стрелок на
долгий миг забыл о мучительной боли. Он никогда не видел столько воды.
Слышал о нем, конечно, в детских сказках; что оно существует, его уверяли
даже его учителя - во всяком случае, некоторые из них... Но действительно
увидеть его, это диво, эту громаду воды после стольких лет пустыни... это
было трудно принять, трудно даже видеть.
его, от изумления на время забыв о боли.
правую руку ладонью вперед, боясь, чтобы культи не наткнулись на кость,
если она еще там, и не превратили бы непрерывные рыдания этой руки в
пронзительные вопли.
освещенный солнцем камень. Отстегнул револьверы, выдвинул барабаны, вынул
бесполезные патроны и выбросил их. Птица, привлеченная ярким блеском
одного из них, схватила патрон в клюв, потом бросила и улетела.
позаботиться уже давно, но поскольку без боеприпасов любой револьвер в
этом - как и во всяком другом - мире становится всего лишь дубинкой,
стрелок прежде всего положил себе на колени патронные ленты и левой рукой
тщательно ощупал кожу по всей длине.
его бедра; начиная оттуда, ленты казались сухими. Стрелок осторожно вынул
из сухих участков лент все патроны до единого. Его правая рука все время
норовила заняться этим делом, упорно, несмотря на боль, забывала, что она
не вся на месте, и он заметил, что снова и снова заставляет ее ложиться
ему на колено, словно собаку, которая слишком глупа или упряма, чтобы
слушаться команды "Рядом!". Плохо соображая от боли, он пару раз чуть не
шлепнул ее.