проклята и носишь проклятье с собой. Ты спала в недрах мертвого вулкана.
Покинь его, и он проснется, как проснулась ты. Докрасна раскаленная лава
хлынет сквозь все проходы и погонит тебя с горы. Она зальет деревни и
села, уничтожит урожаи и сожжет до смерти все живое на своем пути.
Я ринулась вверх по лестнице, все выше и выше, прочь от светящегося
помещения и угнездившегося там безумия, в холодную темноту, вскоре слегка
рассеявшуюся. Когда я остановилась на миг передохнуть, прислонясь к чреву
горы, то подняла голову и увидела звезды и лившийся мне в глаза свет луны.
Позади меня тьма краснела и содрогалась в бесконечных пароксизмах гнева и
боли. Вонь серы наполнила мне живот, голову и легкие и вызвала у меня
дурноту, но я упорно лезла дальше, цепляясь руками за камень. Наконец
карниз, а за карнизом внешние склоны вулкана, уходящие вниз в темные
долины. А наверху - расширившееся теперь до горизонта блестящее небо.
демон взревел. Небо и земля сошлись, опрокинувшись вместе и сделавшись
алыми, а я упала и продолжала падать вниз, в ночь.
чтобы испугаться. А затем очутилась в яме и остановилась, как
останавливается сердце при смерти. Я выползла и оглянулась. Тучи над
грохочущей горой были красно-коричневыми, и за мною следом ползли первые
яркие змеи лавы. Взрыв выбросил град пылающих углей, и они сыпались
повсюду вокруг меня. Глаза и рот мне забило дождем черного пепла. Я
обмотала рот и нос уголком своей грязной одежды и снова пустилась бежать.
слышала вопли и крики даже сквозь шум, производимый горой. Ни стенающим,
ни мне самой было не на что надеяться. Где нам спрятаться от этой жгучей
сумасшедшей ярости?
прочь, пробежала через фруктовый сад, где уже занялся пожар от искр
вулкана. Виноградины лопались, закипая. Мимо меня промчалось, сметая все
на своем пути, стадо блеющих перепуганных овец - и пропало.
капкан защемил подол моей туники, каким-то чудом не задев босой ноги. Я
высвободила тунику, порвав ее, и увидела впереди слабый блеск воды.
ночь теперь сделалась малиновой, а гора гремела и громыхала. Я поднялась и
побежала к воде. Вокруг меня бились и дрожали виноградные лозы. Скорей -
через ворота, по дымящемуся местами вспаханному полю. На мне все время
вспыхивали угли. Кожа моя покрылась миллионами маленьких волдырей, но я их
почти не замечала. Внезапно сквозь заросли на фоне страшного неба
показалось широко разлившееся озеро; его зеркало казалось красным и
курилось паром от раскаленных обломков падавших в него горящих предметов.
лодок, маленьких рыбацких челноков. Почему эти деревенские дурни не
бросились к ним и не спаслись? Бессильная злость на них овладела мной,
когда я умело оттолкнула свою лодку от берега длинным грубым шестом. На
мне лежало бремя вины за смерть всех, кто погибнет при извержении. Но у
них было средство выжить - и они не воспользовались им. Будь они прокляты
тогда, пусть себе гибнут.
пришел рассвет, а с ним унялась ярость горы. Вокруг меня кипела и
пузырилась вода, а горячий душный воздух сделался черным от копоти. Звуки
вокруг были похожи на рыгание огромного зверя. Я думала о камне, который
служил алтарем Карраказу - этот камень, как и все остальное, поглотила
лава, но сама эта тварь уцелела. Она всегда будет со мной, символ
притаившегося в моей душе зла, напоминание о моем безобразии, лежащем на
мне проклятии и печати смерти.
последнее облако, я направила лодку к самому дальнему берегу, но даже там
местность была превращена в груду пепла. Кое-где земля потрескалась,
извергая камни.
трудно определить, где они. Все рухнуло, на тропе тлели деревья. Лежал
ничком мертвый ребенок; с неба упали мертвые птицы. Я плакала, неистово
металась во все стороны - лишь бы сбежать от этих свидетельств катастрофы,
но они все время лезли в глаза. Неужели мой грех уже явился? Неужели в
своем неодолимом желании быть свободной я начала выпускать на волю тьму?
каких-то домишек.
человек пятьдесят-шестьдесят, стоящих спиной ко мне, таких же оборванных и
грязных, как и я. Это зрелище потрясло меня. Я остановилась. В волосах у
меня засвистел горячий ветерок.
меня, как дикий зверь чует опасность или еду. Их холодные покрасневшие
глаза сосредоточились на моем теле, остановились и отвернулись от моего
лица. Я хотела поднять ладони и спрятать лицо, но руки одеревенели, будто
прибитые гвоздями к моим бокам. Где-то в толпе заплакал ребенок. Мужчины
закричали, а женщины зашептались. Их руки двигались так, как не смогли
мои, в каком-то древнем ритуале; для спасения от зла, подумала я. Внезапно
прозвенел новый голос, отчетливый, но слегка надтреснутый.
меня о пощаде, жалости, помощи и всем прочем, чего я не могла дать. К их
вою примешивался плач об их грехах и слово "Эвесс". До меня внезапно
дошло, что они говорят на каком-то языке, которого я никогда не слышала, и
все же знала каждый его слог. Слово "Эвесс" означало лик, но не в обычном
смысле. Это был лик идола, который мог быть и прекрасным и уродливым, но
одинаково повергающим их в ужас, и на него никто и никогда не должен был
смотреть. Взглянув на то, что находилось позади них, я увидела, вокруг
чего они столпились у конца открытого пространства: грубо обтесанный
камень, напоминающий женщину в красном платье с белыми глиняными волосами.
На ней была маска, закрывающая "Эвесс", который нельзя видеть, но волосы и
стан не вызывали никаких сомнений. Эти люди были рослыми и крупнокостными,
темнокожими и черноволосыми. Идол изображал не их сородича, но и они и я
сразу узнали его. Это была я.
холмы их тел: мне, которая принесла алую смерть из горы, поклонялись в
страхе, как древней богине из какой-то вдолбленной в их головы легенды.
пущусь бежать от них, не побегут ли и они, чтобы не отставать от мена?
Глаза у меня стали странными, и куда бы я ни глядела, всюду, казалось,
видела блеск Ножа Легкой Смерти. Умереть - и пусть себе следуют за мной в
могилу, если хотят. Но я еще прожила слишком мало, чтобы расстаться с
жизнью. Наконец, чувствуя тошноту, усталость и боль, я присела на обломки
какой-то стены. Я вздохнула, и бесчисленные глаза поднялись, задержались
на миг и опустились.
чтобы она расслышала хоть слово.
не на их языке, а на своем, сознательно забытом, и все же усвоенном мной в
детские годы, еще до гибели моей расы. Женщина завыла, начала бить себя в
грудь и рвать на себе волосы.
там на обломках и глядя на нее, на всех них.
Значит нет надобности ничего объяснять, нужно лишь поступать так, как мне
хочется. Никаких препятствий не возникнет.
низких ступенек и прямоугольным дверным проемом, ведущим в прохладную
темноту. Там был запах - холодный и одновременно душный, не отталкивающий,
но чуждый. Запах Человеческой Жизни, а также чего-то еще. Догадалась я
достаточно скоро, когда увидела повторенное изображение Той. Это был их
храм, и пахло здесь святостью, страхом и ладаном, смешанными воедино
тревожной верой многих поколений.
фоне бронзово-сиреневого неба. Я подняла руку, обратив в их сороку ладонь.
ширмой дверь: конечное убежище. Там находилась лишь холодная комнатушка.
На полу, как и везде, скопился пепел. В углу лежал тюфяк жреца. Я,
спотыкаясь, добрела до него и улеглась.
я не легенда, а нечто куда худшее? Не подползут ли они, пока я сплю, не
Володихин Дмитрий
Маккарти Кормак
Грабб Джеф
Мурич Виктор
Каменистый Артем
Сертаков Виталий